inosmi.by

• 23.09.2014
• Комментарии к записи Обезличка отключены
• Тексты

Справка Наркомата РКИ СССР в СНК СССР об использовании импортного оборудования промышленностью ВСНХ СССР

Произведенное НК РКИ СССР обследование использования импортного оборудования (охвачено 235 предприятий) выявило неблагополучие на этом участке работы:

1. Большое количество импортного оборудования бездействует в течение долгого времени. Из прилагаемых сводок видно, что только по 183 предприятиям имеется на 9900 тыс. руб. оборудования, неиспользованного свыше года, по 184 предприятиям совершенно не нужного им оборудования на 4200 тыс. руб. Основная часть бездействующего (по 183 предприятиям) оборудования падает на электростроительство 37%, цементную промышленность 9%, металлургическую 9%, металлообрабатывающую 11%, химическую 5%.

Основными причинами неиспользования импортного оборудования являются — отпуск предприятиям средств на приобретение импортного оборудования без контроля и проверки степени использования уже имеющегося на предприятиях оборудования, некомплектное поступление оборудования, разрыв между сроками прибытия импортного оборудования и сопряженного с ним внутреннего оборудования и сроками строительства, отсутствие твердых сроков производства монтажа для разных видов оборудования (в связи с чем монтаж затягивается на 8‑12 мес. и больше).

2. Низок коэффициент использования действующего импортного оборудования. Слабая постановка инвентаризации и паспортизации не дала возможности получить достаточный материал о степени использования имеющегося на предприятиях импортного оборудования. Но и неполные данные, полученные обследованием, указывают на весьма низкий коэффициент использования оборудования. Так, по данным НК РКИ Украины на Николаевском заводе им. Марти из 55 станков только три загружены на 100%, 12 — на 75%, остальные 40 в большинстве на 30‑35, некоторые на 20%; по ХЭМЗу из 446 станков только 255 работают в 3 смены, причем ряд станков, загруженных в одну смену, используются лишь на 14‑19; по Амвросиевским цементным заводам загруженность печей в особом квартале составляла 72%, мельниц 64%, прессов 68%. Аналогичные результаты дают материалы остальных НК РКИ. Особенно плохо обстоит дело с использованием строительных механизмов. Так, на Магнитострое процент полезной работы экскаваторов за 8 месяцев (октябрь 30 г. — май 31 г.) составлял 22,9%. Основными причинами такого слабого использования импортного оборудования являются обезличка, отсутствие периодического осмотра оборудования и планово-предупредительного его ремонта, необеспеченность предприятий необходимыми инструкциями по уходу за оборудованием.

3. Отсутствует хозрасчет в деле использования импортного оборудования и недостаточно наблюдение со стороны ведомств-заказчиков и их объединений за его правильным и своевременным использованием.

Благодаря неправильно построенной системе отпускных цен на импорт, превращающей получаемые из-за границы машины и станки в самый дешевый вид оборудования (в несколько раз дешевле союзного), многие предприятия стремятся к импорту даже в тех случаях, когда аналогичное оборудование может быть изготовлено на советских заводах. В связи с этим ряд предприятий, вследствие ограниченности импортных контингентов лишается возможности получить крайне необходимое им заграничное оборудование.

В области наблюдения за использованием оборудования необходимо подчеркнуть прежде всего отсутствие инвентаризации и паспортизации оборудования. Так, по заводу им. Ворошилова совершенно отсутствует паспортизация, вследствие чего невозможно установить, сколько продукции должен дать каждый агрегат, процент его загруженности и соответствие его требованиям производственного процесса.

На ХЭМЗе из 250 обследованных станков паспорта имеются лишь у 78.

Кроме того, почти общим для всех предприятий является отсутствие лиц, ответственных за состояние импортного оборудования, слабо поставленная работа по учету рекламаций и отсутствие жестких сроков приемки оборудования.

Представляя на утверждение СНК СССР свое постановление, НК РКИ СССР указывает, что предлагаемые мероприятия не могут устранить всех недочетов в деле использования импортного оборудования, так как всякая неувязка в плане реконструкции или капитального строительства, всякая задержка в плановом развертывании проектных земляных и прочих строительных работ неизбежно вызывает частичное омертвление капитала, затраченного на приобретение заграничного оборудования.

НК РКИ СССР считает необходимым в первую очередь обеспечить использование всего выявленного оборудования, ненужного заводам, а также устранить ту беспризорность, которая наблюдалась в этом деле, уничтожить «кампанейский» характер работы по наблюдению за использованием (импортного) оборудования и превратить эту работу в предмет постоянной и повседневной работы наших промышленных и импортных объединений, а также органов НК РКИ.

ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 7. Д. 89. Л. 4-5. Заверенная копия.

• 22.09.2014
• Комментарии к записи Холодная война жива и здорова отключены
• Тексты

Второе перемирие между Англией и Францией (с 1389-го по 1915 год) стало самой длинной передышкой в Столетней Войне. Но Генрих V, который не видел славы в мирной жизни, начал всё заново в битве при Азенкуре с криком «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом!» (ну, или в это заставил нас поверить Шекспир). Конфликт бушевал ещё 40 лет, пока англичан, наконец, не выкинули через Пролив, на этот раз навсегда.

Нам не дано узнать, как долго могут тянуться войны. Когда нежданно наступает мир, мы предпочитаем считать, что договоры вечны, и превратят бывших врагов в ворчливых, но безобидных соседей.

Как бы там ни было, войны подобны изжоге – они продолжают повторяться вне зависимости от того, сколько мы выпьем патентованного средства «Пепт-Бисмол». Возможно, вьетнамцы считали, что наконец-то завоевали независимость, когда в 1954 году нанесли жестокое поражение французам под Дьен Бьен Фу. Возможно, афганцы воображали, что получили самоопределение, когда в 1989-м Советская сверхдержава вывела войска (или, если уж на то пошло, когда их вывели британцы в 1880-м). Войны не поддаются написанным по ним некрологам.

И в самом деле, если смотреть в долгосрочном плане, война –  кислород, которым мы дышим, а мир – всего лишь краткий миг, когда мы, затаив дыхание, надеемся на лучшее.

Сейчас мир находится среди нескольких долгих войн, не имеющих ясных конечных точек. Борьба из-за границ на Ближнем Востоке, запущенная распадом Оттоманской Империи, продолжает бушевать в Сирии, Ираке и Израиле/Палестине. Конфликты из-за границ в Африке, спровоцированные коллапсом колониализма, все ещё идут в Конго, Судане и по всему континенту. Кроме того, есть же ещё и великое недоразумение – «война с террором», которая тянулась ещё до событий 11 сентября, и будет тянуться в будущем.

И по контрасту со всем этим нам вдалбливают до тошноты, что холодная война закончилась. Я уверен, вы помните эти похороны. Мы все видели останки, опущенные в землю, и счастливо выстроились рядышком, чтобы кинуть горсть земли на её могилу. Даты на могильном камне «1946—1991» отмечают зарождение конфликта в Фултоне, Миссури, где повитухой выступил Уинстон Черчилль со своей печально знаменитой речью о «Железном Занавесе», и тихую смерть от распада Советского Союза. Но мы прочли достаточно детективных романов, чтобы подозревать, – когда мы танцевали на этой могиле, гроб под землей был пуст.

Самое явное доказательство того, что все сообщения о смерти холодной войны были сильно преувеличены, пришло из Азии. Два десятка лет назад, – я всё-таки должен упомянуть мимоходом о своих статьях по восточной-азиатской безопасности – холодная война в Европе может, и закончилась, но всё ещё жива и отлично себя чувствует на Тихом Океане. Коммунистические партии Китая, Северной Кореи, Лаоса и Вьетнама – все отказались следовать примеру своих европейских коллег, упорно держатся исторического прошлого, при необходимости цепляясь за него даже ногтями. Корейский полуостров остался разделённым между идеологически непримиримыми соперниками, материковый Китай и США продолжают считать друг друга военными противниками, а регион разделён по середине между Китаем и его союзниками и США с их союзниками.

Гроб был пуст именно потому, что холодная война выжила, чтобы сражаться ещё в одной битве – в центре демилитаризованной зоны, в Тайваньском проливе, среди островов Южно-Китайского моря.

Но даже в Европе традиционный сюжет истории холодной войны пришёл в полный беспорядок. Во время периода разрядки в 1970-е Москва и Вашингтон выработали благоразумный «модус операнди» через договора о контроле над вооружениями, торговлю зерном и обмен балетными труппами. «Мудрецы» всё более склонялись к теории конвергенции, в силу чего капитализм всё больше направлялся государством, а коммунизм –  рынком. Затем было советское вторжение в Афганистан, победа рейганизма, возрождение страха ядерной войны – и это снова был «пролом бреши», друзья мои, товарищи,  и неоконы.

В 1980-х советское руководство становилось всё более старческим, а Брежнев, Андропов и Черненко один за другим ушли в тумане государственных похорон. Следом переместился в богадельню и Варшавский Пакт. Когда же Горбачев прекратил жизненно важные советские поставки, советский блок выдохся окончательно. Двумя годами позже за ним последовал и сам Советский Союз. Одна сторона в глобальном «перетягивании каната» перестала тянуть его на себя. Игра закончилась.

А может, и нет. Может быть, всё, что я сказал о коллапсе холодной войны неверно. На фоне нынешнего украинского конфликта и усиления напряжённости между Вашингтоном и  Москвой наблюдатели всего политического спектра говорят о возрождении холодной войны – ястребы с антироссийским удовольствием, а голуби – с антивоенным ужасом.

Но представьте только, что мы находимся в середине Столетней войны, и последние 25 лет были просто пробелом. В конце-то концов, многие признаки холодной войны всё ещё на месте. Хотя два из советских государств-наследников – Украина и Казахстан – отказались от ядерного оружия, Россия продолжает укреплять свой ещё боле выросший арсенал. А США не только едва прикоснулись к своим немаленьким силам сдерживания, но и влили миллиарды долларов в модернизацию того самого оружия, которое Обама клялся уничтожить (в каком-то неопределённом будущем). Не исчезло и НАТО, хотя вроде всем должно быть очевидным – ну, кроме тех, кто у НАТО на зарплате – что у организации более нет цели. Её остаточный статус, конечно же, не удержит альянс от того, чтобы рваться на восток, к порогу сократившейся сферы влияния России.

Нынешний центр внимания жаждущих возрождения холодной войны – поведение Владимира Путина, который был назначен на роль Генриха V. Он несёт ответственность за рост напряжённости двусторонних отношений из-за своих территориальных амбиций – сначала в Грузии, затем в Крыму и теперь на востоке Украины. К тому же он жёстко разыгрывает продажи энергоносителей Европе. Он продолжает поддерживать диктаторов вроде Асада в Сирии. Да ещё работает над установлением геополитического формирования для баланса власти США – над Евразийским  Союзом с Казахстаном и Белоруссией, ШОС с Китаем и Центрально-азиатскими государствами, БРИКС с Бразилией и Индией.

Стремление к национальной независимости Путина ядовито, и я писал о влиянии ещё более нетерпимых элементов экстремизма на его политику. Но это в некотором роде и оселок – его внешняя политика не очень отличается от той, что проводилась предполагаемым западником Борисом Ельциным. Поддерживаемые Россией сепаратисты бросили вызов правительству Грузии в 1992 году. В том же году российские войска оккупировали часть Молдовы, поддержав приднестровских сепаратистов. Хафез аль-Асад, отец Башара, посетил Россию в 1999 году, и Ельцин объявил его «старым другом России». Иными словами, будучи, по общему мнению, порабощённой либерализмом, Россия продолжала преследовать свои интересы в «ближнем зарубежье» и искать дружбы сомнительных союзников вдали от своих границ.

Разница в том, что Ельцин не бросал вызов одностороннему американскому доминированию. Экономически слабая и более не способная угнаться за темпом США в военном смысле, Россия не ответила жёстко на расширение НАТО на восток – сначала с помощью Договора о партнёрстве ради мира, а затем и реального членства в НАТО бывших советских республик Эстонии, Латвии и Литвы. Ельцин вполне комфортно себя чувствовал в роли младшего партнера Соединённых Штатов до тех пор, пока Вашингтон позволял ему самостоятельность внутри новой ограниченной сферы влияния, разрешал России сохранять свои ядерные силы, экспортировать дешёвые реактивные самолеты и танки и ввести страну в G7 и ВТО.

Значит, холодная война была не просто конфронтацией идеологических противников. Холодная войны была, скорее, конфронтацией двух стран, каждая из которых надеялась установить гегемонию над всей планетой. Советский Союз выпал из соревнования. А Россия при Путине продолжает оставаться сконцентрированной на заботе о своих границах по всей их протяжённости. С другой стороны, Соединённые Штаты не изменили свою позицию. Вот поэтому, в конечном счёте, холодная войны так и не умерла.

Если бы США распустили НАТО, настояли на отказе от ядерного оружия и с участием России помогли создать новую архитектуру безопасности в Европе, холодная война умерла бы естественной смертью. Вместо этого, поскольку институты холодной войны выжили, дух её дремал в ожидании шанса проявиться.

Не сказать, чтобы США вызвали к существованию российского противника, исходя из некой ошибочной ностальгии. Скорее всего, неизбежная последовательность наших отказов ограничить собственные глобальные амбиции вынужденным образом создала противодействующую силу. В итоге, можно всё свести к физике – на каждое действие существует равное и противоположно направленное противодействие.

Так что давайте перестанем говорить о возрождении холодной войны так, словно Владимир Путин – единственный, кто воскресил мертвеца. Мы сами – охотники за вампиром, не сумевшие всадить кол в его сердце. И не стоит удивляться, если однажды мы выйдем прогуляться, чтобы осмотреть свои владения, и вдруг услышим щёлканье острых зубов, готовых впиться в следующую жертву.

Холодная война жива и здорова

• 21.09.2014
• Комментарии к записи Может ли у «диаспоры» быть аура? Окончание отключены
• Тексты

3

К сожалению, анализ семантического содержания понятия «диаспора» не проливает света на то, почему в наши дни оно используется с явным мораль­ным подтекстом, столь ценимым в академических кругах. Возможно, опре­деленную роль в этом сыграл Холокост (сколь бы дерзким ни казалось его упоминание в подобном контексте). Тем не менее я уверен, что за усложнение и без того исторически непростого понятия «диаспора» ответственно прежде всего появившееся в XVIII веке представление о новой социальной пози­ции, — позиции «интеллектуала» (или, пользуясь языком французского Про­свещения, «философа», «philosophe»).

Обратившись к монументальному и новаторскому труду Дидро и Д'Аламбера, их знаменитой «Энциклопедии», первый том которой увидел свет в 1751 году, мы узнаем, что «философ» — это человек, выявляющий пробле­мы своего социального окружения, а затем удаляющийся от мира, чтобы — после уединенного размышления — вернуться обратно в мир и указать своим соотечественникам или даже всему человечеству сразу путь к лучшей жизни, послужить им «факелом в темноте». Фигура «философа», таким образом, изначально содержала в себе заявку на политическое лидерство. Неудиви­тельно, что такие авторы, как Гримм, Гольбах, Дидро, Вольтер и Руссо, до­вольно быстро ввязались в напряженные и полные провокаций споры с властью в лице церкви и различных монархических институций. Судя по реакциям оппонирующей стороны, «философам» не хватало общепризнан­ной моральной легитимности.

В этих условиях Вольтер заинтересовался делом Жана Каласа (Jean Calas), торговца-гугенота из Тулузы, которого судили, приговорили к смерти и казнили по обвинению в убийстве своего сына на том основании, что послед­ний высказывал желание перейти в католицизм. На самом деле молодой че­ловек совершил самоубийство. После некоторых колебаний Вольтеру при помощи бесчисленного количества писем, обращений к властям и юридичес­ких хитростей удалось добиться пересмотра дела, приведшего к посмертной реабилитации Каласа. В результате, оказав покровительство невинной жерт­ве предрассудков и всеобщей ненависти, Вольтер стал первым «философом», которому удалось добиться всеобщего признания и легитимизации в публич­ной сфере. Я не утверждаю, что Вольтер не сочувствовал Каласу, я даже не думаю, что он вполне осознавал то, каким образом его участие в деле обес­печило ему моральное преимущество и авторитет, в котором так нуждались «философы» в своем противостоянии с властями. Но я полагаю, что только этот и подобные случаи способны объяснить то, почему защита преследуе­мых (или, по тогдашнему выражению, защита «преследуемой добродете­ли» — vertue persecutee) становится с XVIII века обязательным компонен­том социальной роли «философа». В похожей ситуации, но уже на рубеже XX века романист Эмиль Золя начинает общественную кампанию в защиту Альфреда Дрейфуса, офицера еврейского происхождения, обвиненного в го­сударственной измене и обреченного на пожизненную участь изгоя. Имен­но тогда и получает распространение слово «интеллектуал» в его современ­ном значении. Релевантность этих событий для понимания семантики слова «диаспора» очевидна: ситуации виктимности не только вызывают сострада­ние в среде интеллектуалов, но в самом буквальном смысле выгодны для них (appealing for them), предоставляя им возможность приобретения и укрепле­ния морального и общественного авторитета.

4

Еще одно, до сих пор не упомянутое нами, измерение значения термина «диаспора» имеет отношение к понятию различия (otherness). Всякий, кто обречен на жизнь в чужеродной среде или культуре, неминуемо получит пол­ноценный и продолжительный опыт сосуществования с другими и одновре­менно — опыт бытия Другим для окружающего большинства. Каким образом это двойное экзистенциальное условие соотносится с теми аспектами поня­тия «диаспора», о которых шла речь выше? Любой ответ на этот вопрос будет неизбежно историчен, потому что динамика бытия Другим и восприятия Другого претерпела в прошлом настолько драматические изменения, что уже не может быть описана в терминах линейной «возрастающей» или «пони­жающейся» траектории. К примеру, в Средние века любые проявления раз­личия, «другости», выходившие за рамки привычного мировосприятия, по­лучали религиозное толкование. Если человеческий мир и примыкающие к нему миры Ада и Рая имеют божественное происхождение и, как следствие, недоступны для наблюдения «извне», то единственно возможной релевант­ной формойдругости становится язычество, которое можно искоренить лишь проповедью или смертью. В принципе, уничтожение язычников под­падает под категорию обязательной для человека заботы о сохранности бо­жественного творения. Стремление к «толерантности» (говоря раннемодерным языком) можно проследить и в Средневековье — но связанные с ним формы поведения плохо вписывались в средневековое мировоззрение.

Все изменилось с появлением в культурном поле новых позиций наблю­дателя (или, точнее, с образованием новых форм рефлексии), которые поз­волили посмотреть на мир «извне». Это изменение перспективы сделало воз­можным — пусть и не сразу — снятие противоречия между бытием Другим и Божественным замыслом. Оценка неизвестных ранее явлений или неожи­данных событий начала приобретать все более амбивалентный характер. Во времена первой волны освоения Южной Америки местное население все еще воспринималось европейцами как объект для христианизации, но некоторые колонисты и историографы, в том числе легендарный Бартоломе де Лас Касас, начали интерпретировать другость аборигенов как признак невинности, принадлежности к утраченному Раю. Более секуляризированный и намного более проработанный вариант подобной установки входит в культурную моду с конца XVII века и впервые включает в себя намеренное переворачи­вание перспективы другости. Многие авторы начинают писать о том, как иные культуры воспринимают культуру христианства извне, в качестве культурыДругого, выявляя по ходу дела свойственные ей недостатки. Один из примеров такого рода — это «Персидские письма» Монтескьё. Стремление к «открытости», которое можно усмотреть в описанной нами исторической амбивалентности отношения к Другому, противостоит не только откровенно агрессивным попыткам противодействия налаживанию диалога с другими культурами, но и свойственному современным исследователям стремлению закрепить другость в форме ауры (convert otherness into aura).

Еще один тип отношения к другости зарождается в эпоху становления на­циональных государств. При этом некоторые из них (например, Французская и Британская колониальные империи) сохранили — пусть и в несколько бо­лее систематизированном виде — амбивалентность отношения к Другому,унаследованную со времен ранней модерности. В этих империях были ин­ституционализированы не только механизмы исключения, основанные на представлениях о расовом или национальном превосходстве, но и инклюзив­ные тенденции, переходящие в космополитизм нового типа и воплощенные в идее «Содружества». Но одновременно возникали и национальные госу­дарства иного рода, которые представляли непосредственную и системати­ческую опасность для существования диаспор. Случай Германии, хотя и не единственный, приобрел в силу масштаба своих исторических последствий особое значение.

Те европейские монархии, которые к началу XIX века не успели вступить в так называемую «эпоху буржуазных революций», настойчиво пытались в поисках собственной идентичности «возвратиться» к славному (glorified) и в высшей степени нереалистичному представлению о средневековом про­шлом. Это воображаемое прошлое (занимавшее центральное место в эстетике романтизма) послужило не столько ориентиром для будущих свершений, сколько мерилом «упадка» (decadent) современного общества. Подобного рода «обиженным», жившим с постоянной оглядкой на прошлое государст­вам было свойственно желание вернуться к исконной, утраченной некогда чистоте бытия (essentialistic purity).

Трагический потенциал подобных устремлений раскрылся в тяжелых ис­торических обстоятельствах, сложившихся во второй трети XX века. Риско­ванное положение еврейской диаспоры в Европе послужило одним из ката­лизаторов процесса, приведшего в конце концов к Холокосту. Без сомнения, понятие «диаспоры» будет еще очень долго — быть может, до скончания времен — ассоциироваться с Холокостом. Как в политическом, так и в исто­рическом смысле Холокост воплощает в себе все страхи и опасения, связан­ные с «диаспорой», — но при этом мне кажется, что его торжественная серь­езность (solemn seriousness) мало созвучна той сравнительно безобидной тональности великодушия, в которой интеллектуалы XVIII века впервые за­вели разговор о защите униженных.

Всякий раз, когда я слышу от интеллек­туалов участливо произнесенное слово «диаспора», у меня возникает чувство если не какофонии, то несовместимости формы и содержания. Такая не знаю­щая себе равных трагедия в истории человечества, как Холокост, не должна служить инструментом зарабатывания морального капитала.

  Read More

• 20.09.2014
• Комментарии к записи Может ли у «диаспоры» быть аура? отключены
• Тексты

«Диаспора» — это, пожалуй, самый не любимый мной термин из тех, что пользуются популярностью в мире академического литературоведения и культурологии, с которым я связал свою жизнь. Особенно меня раздражает то, что специфическая этическая аура, окружающая это слово, заставляет нас относиться с пиететом и осторожностью ко всем феноменам, при описа­нии которых оно используется. Причины этого весьма расплывчаты, но не­изменно носят моральный, а не эстетический характер и поэтому обладают устойчивым иммунитетом к любого рода критике. Не претендуя на звание специалиста по «диаспорам», я тем не менее хотел бы попробовать разо­браться в собственных ощущениях и раскрыть семантическую сложность этого понятия. Кроме того, я хотел бы выявить те исторические условия и ситуации, которые оказали влияние на становление понятия «диаспора» в его современном значении. Исполнение моего скромного плана будет со­стоять из пяти шагов. Сначала я чуть более подробно обрисую использование термина «диаспора» в современных критических исследованиях. Затем я обращусь к отдаленным историческим событиям, в контексте которых он был впервые применен и в которых укоренена его теперешняя семантическая сложность. В центральной части работы я попытаюсь рас­крыть свой тезис о влиянии конфигурации социальных ролей, сложившей­ся в XVIII веке, на появление своеобразной моральной ауры вокруг поня­тия «диаспора». Далее я уделю внимание измерению этого понятия, связанному с представлениями о Другом (otherness), и той внутренней на­пряженности, которая следует из этой связи. И, наконец, я закончу об­суждением возможных последствий своего историко-семантического и историко-прагматического «замера» (gauging) для современного употребления слова «диаспора».

1

В современной гуманитарной практике термин «диаспора» не служит уни­версальным обозначением для всех существующих социальных или культур­ных меньшинств. Область его применения ограничивается множеством групп, (a) живущих на территории, которая традиционно не признается их исконной, но которую они тем не менее считают своим домом; (b) не имею­щих доступа к властным позициям; © несмотря ни на что, сохраняющих определенную степень групповой солидарности. Как уже было сказано выше, к этой первичной семантике прибавляется своеобразная аура, сообщающая понятию в целом оттенок сострадания, поддержки и положительной оценки. Похожая семантическая структура прослеживается и в термине «малые ли­тературы» (litteratures mineures), который был введен несколько десятков лет назад Делёзом и Гваттари и с тех пор последовательно применяется к творчеству Франца Кафки, писавшего на немецком языке в преимущест­венно славяноязычном окружении. По сей день считается, что особенности сочинений Кафки во многом определяются именно специфичностью куль­турного контекста, в котором они создавались. Однако биография писателя и его размышления о своем творчестве дают основания полагать, что это влияние было переоценено.

Осмелюсь привести более современный пример из своей собственной жизни. Мысли, легшие в основу этой статьи, посетили меня во время стажи­ровки в Берлине. Впервые в жизни проведя в этом городе более или менее продолжительное время, я заметил, что немецкая речь в автобусе или метро меня удивляет. Я быстро привык слышать вокруг себя смесь из языков: рус­ского, турецкого, английского, иврита и, конечно же, немецкого. Полагаю, что такая ситуация типична не только для Берлина, но и для любой другой столицы, и она входит в противоречие с академическим представлением о «диаспорах», вызывающим энтузиазм у многих исследователей.

2

Исторически слово «диаспора» существовало задолго до того, как оно впер­вые было употреблено в переводах Торы применительно к судьбе иудеев. Изначально оно означало «рассеяние», «растворение», «распад», т.е. так или иначе было связано с идеей разрушения (destruction). В числе прочего, при помощи него описывались развеивание пепла умершего и распад целостного объекта на составляющие его атомы. В переводах Торы оно появляется 12 раз в связи с вавилонским и египетским пленением евреев. После военных пора­жений часть еврейского населения была вынуждена покинуть свои исконные земли и адаптироваться к жизни среди носителей чужеродной культуры. По прошествии некоторого времени желание вернуться на родину, насколько мы можем судить, ослабело и не обязательно реализовывалось при первой возможности. Эта амбивалентность выбора между подчинением и интегра­цией до сих пор отзывается в современном толковании слова «диаспора». Библейские события указывают еще на два существенных его смысла. «Диа­спора» как рассеяние, отделение может быть интерпретирована как боже­ственное наказание, угроза потери идентичности, в особенности — идентич­ности религиозной.

С другой стороны, нам известно не только то, что многие евреи не были тверды в своем желании вернуться на родину, но и, например, что первая си­нагога была построена именно во время египетского пленения. Иными сло­вами, изгнание и жизнь в диаспоре не только влекли за собой угрозу утраты идентичности, но также открывали возможность для большего единения внутри группы. Сегодня — спустя две тысячи лет после образования еврей­ской диаспоры и чуть более полувека после обретения евреями государст­венности — еврейское культурное и религиозное сообщество остается одним из самых сплоченных в западном мире. Отсюда напрашивается вывод о том, что — при подходящих обстоятельствах (природу которых еще предстоит ис­следовать) — жизнь в диаспоре не только не ведет к увяданию культуры, но может даже способствовать ее укреплению. Еврейская культура не только пережила множество попыток разрушить ее основы, но и сумела трансфор­мировать их в средство собственного воспроизводства.

Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2014, №3(127)

(последует)

• 19.09.2014
• Комментарии к записи О русском уме отключены
• Тексты

Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. До чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует. Это приговор над русской мыслью, она знает только слова и не хочет прикоснуться к действительности. Ведь это общая, характерная черта русского ума.

Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время, как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы она показала миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества!

Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно.

Милостивые государи! Заранее прошу меня простить, что в гнетущее время, которое мы все переживаем, я сейчас буду говорить о довольно печальных вещах. Но мне думается или, вернее сказать, я чувствую, что наша интеллигенция, т.е. мозг родины, в погребальный час великой России не имеет права на радость и веселье. У нас должна быть одна потребность, одна обязанность — охранять единственно нам оставшееся достоинство: смотреть на самих себя и окружающее без самообмана. Побуждаемый этим мотивом, я почел своим долгом и позволил себе привлечь ваше внимание к моим жизненным впечатлениям и наблюдениям относительно нашего русского ума.

Три недели тому назад я уже приступил к этой теме и сейчас вкратце напомню и воспроизведу общую конструкцию моих лекций. Ум — это такая огромная, расплывчатая тема! Как к ней приступить? Смею думать, что мне удалось упростить эту задачу без потери деловитости. Я поступил в этом отношении чисто практически. Отказавшись от философских и психологических определений ума, я остановился на одном сорте ума, мне хорошо известном отчасти по личному опыту в научной лаборатории, частью литературно, именно на научном уме и специально на естественнонаучном уме, который разрабатывает положительные науки.

Рассматривая, какие задачи преследует естественнонаучный ум и как задачи он эти достигает, я, таким образом, определил назначение ума, его свойства, те приемы, которыми он пользуется для того, чтобы его работа была плодотворна. Из этого моего сообщения стало ясно, что задача естественнонаучного ума состоит в том, что он в маленьком уголке действительности, которую он выбирает и приглашает в свой кабинет, старается правильно, ясно рассмотреть эту действительность и познать ее элементы, состав, связь элементов, последовательность их и т.д. , при этом так познать, чтобы можно было предсказывать действительность и управлять ею, если это в пределах его технических и материальных средств. Таким образом, главная задача ума — это правильное видение действительности, ясное и точное познание ее. Затем я обратился к тому, как этот ум работает. Я перебрал все свойства, все приемы ума, которые практикуются при этой работе и обеспечивают успех дела. Правильность, целесообразность работы ума, конечно, легко определяется и проверяется результатами этой работы. Если ум работает плохо, стреляет мимо, то ясно, что не будет и хороших результатов, цель останется не достигнутой.

Мы, следовательно, вполне можем составить точное понятие о тех свойствах и приемах, какими обладает надлежащий, действующий ум. Я установил восемь таких общих свойств, приемов ума, которые и перечислю сегодня специально в приложении к русскому уму. Что взять из русского ума для сопоставления, сравнения с этим идеальным естественнонаучным умом? В чем видеть русский ум? На этом вопросе необходимо остановиться. Конечно, отчетливо выступает несколько видов ума. Read More

• 17.09.2014
• Комментарии к записи Украина и Роза Люксембург отключены
• Тексты

Русская Украина была в начале века, еще до изобретения глупостей «украинского национализма» с «карбованцами» и «универсалами», до конька Ленина о «самостийной Украине», цитаделью российского революционного движения. Оттуда, из Ростова и Одессы, из Донбасса уже в 1902–1904 гг. изливались первые потоки революционной лавы, которые зажгли весь Юг России, превратив его в море огня и подготовив взрыв 1905 г.; это же повторилось и в нынешней революции, для которой южнороссийский пролетариат поставил отборные войска пролетарской фаланги. Польша и Балтийские страны были в 1905 г. самыми мощными и надежными очагами революции, в которых социалистический пролетариат играл господствующую роль.

Как же случилось, что во всех этих странах вдруг торжествует контрреволюция? Именно националистическое движение, оторвав [местный]пролетариат от России, парализовало его и выдало национальной буржуазии окраинных стран. Вместо того, чтобы как раз в духе чисто интернациональной классовой политики, которую большевики обычно проводили, стремиться к самому тесному сплочению революционных сил на всех просторах Российской империи, защищать зубами и когтями ее целостность как территории революции, противопоставить — в качестве высшего завета политики — сплоченность и нераздельность пролетариев всех наций в сфере русской революции любым националистическим сепаратистским устремлениям, большевики, напротив, громкой националистической фразеологией о «праве наций на самоопределение вплоть до государственного отделения» дали буржуазии всех окраинных стран самый желательный, самый блестящий предлог, прямо-таки знамя для ее контрреволюционных устремлений. Вместо того чтобы предостеречь пролетариев окраинных стран от любого сепаратизма как чисто буржуазной ловушки и в зародыше подавить сепаратистские стремления железной рукой, использование которой в этом  случае соответствовало бы истинному смыслу и духу пролетарской диктатуры, они, напротив, вызвали своим лозунгом замешательство в  [народных]массах всех окраинных стран и дали простор демагогии буржуазных классов. Таким содействием национализму они [большевики]сами вызвали, подготовили распад России и этим вложили в руку собственных врагов нож, который те намеревались вонзить в сердце русской революции.

Конечно, без помощи германского империализма, без «германских штыков в германских руках», о которых писал Каутский в «Neue Zeit», Любинский и другие негодяи на Украине, Эрих и Маннергейм в Финляндии, балтийские бароны никогда не справились бы с социалистическими пролетарскими массами своих стран. Но национальный сепаратизм был троянским конем, в котором немецкие «товарищи» со штыками в руках проникли во все эти страны. Реальные классовые противоречия и соотношение военных сил привели к германской интервенции. Но большевики создали идеологию,  которая маскировала этот поход контрреволюции, усилили позиции буржуазии и ослабили позиции пролетариата. Лучшее доказательство — Украина, которой довелось сыграть столь роковую роль в судьбах русской революции.

Украинский национализм в России был совсем иным, чем, скажем, чешский, польский или финский, не более чем просто причудой, кривляньем нескольких десятков мелкобуржуазных интеллигентиков, без каких-либо корней в экономике, политике или духовной сфере страны, без всякой исторической традиции, ибо Украина никогда не была ни нацией, ни государством, без всякой национальной культуры, если не считать реакционно-романтических стихотворений Шевченко.

Буквально так, как если бы в одно прекрасное утро жители «Ватерканте» вслед за Фрицем Рейтером захотели бы образовать новую нижненемецкую нацию и основать самостоятельное государство!* И такую смехотворную шутку нескольких университетских профессоров и студентов Ленин и его товарищи раздули искусственно в политический фактор своей доктринерской агитацией за «право на самоопределение вплоть» и т. д. Первоначальной шутке они придали значимость, пока эта шутка не превратилась в самую серьезную реальность, впрочем, не в серьезное национальное движение, которое, как и прежде, не имеет корней, но в вывеску и знамя для собирания сил контрреволюции! Из этого пустого яйца в Бресте вылезли германские штыки.

Роза Люксембург, «О социализме и русской революции», ИПЛ, 1991 г.

• 16.09.2014
• Комментарии к записи Куликовская битва отключены
• Тексты

Утром рано все войско стало готовиться к битве. Взошло солнце, но густой туман покрывал землю и ничего не было видно. Так прошло часа два. Эта мгла помогла русским. Димитрий отправил тем временем Владимира серпуховского и Димитрия Боброка с избранным войском вверх по течению Дона за лес, в засаду. Наконец туман стал подыматься, засияло солнце. Тогда Димитрий, проехавшись пред полками, говорил повсюду:

«Отцы и братья! ради Господа подвизайтесь за веру христианскую и за святые церкви. Смерть тогда — не в смерть, а в живот вечный».

Великий князь избрал себе место в передних рядах войска (на первом суйме). Князья и воеводы советовали ему стать в более безопасном положении — позади или сбоку; но Димитрий сказал: «Как же я после того осмелюсь говорить: братья, потягнем все как один человек, а сам буду хорониться. Не только словом, но и делом хочу быть первым между вами и первый перед всеми готов положить голову за христиан!» Великий князь следовал старинному нравственному правилу, что князь для поддержания своей чести должен быть впереди во время битвы и первый открывать бой. Димитрий вкусил благословенного хлебца, который ему прислал Сергий с своею грамотою, и читал молитву, прилагая руку ко кресту, висевшему у него на груди.

Русское войско подвинулось к устью Непрядвы. Часов в 11 (в шестом часу дня) увидели русские Мамаево полчище, сходившее с холма. Оно двигалось, как туча, стенами; задние клали копья на плечи передним, и устроены были у них копья так, что у задних были длиннее, а у передних короче. Одежды на них были темного цвета. Русские войска, напротив, шли нарядно. Множество знамен колебалось от тихого ветра, как облака; светились образа на знаменах и светились доспехи ратников, словно утренняя заря в ясное время, и еловцы на их шлемах огнем пылали. По известию другого сказания, воеводы были одеты в местные одежды; вероятно, под этим разумели то, что каждый на одежде своей имел особенности, отличавшие его по местности. Так сходились русские силы с татарскими с противоположных возвышений; и было страшно видеть, — говорит сказание, — как две великие силы шли на кровопролитие и скорую смерть.

Мамай стал на возвышении со своими князьями и стал оттуда наблюдать битву. Враждебные полчища смотрели друг на друга. И вот из татарского войска выезжает богатырь по имени Телебей (Телебег), хвалится своею силою и храбростью и вызывает достойного померяться с собою. Он был исполинского роста и чрезмерно силен. Такой Голиаф шел открывать битву: так следовало по обычаю татар; у них всегда такие удальцы-силачи начинали дело и показывали собою другим пример. «Кто против меня идет?» — кричал богатырь; и страшен был громадный вид его, и не сразу нашелся из русских тот, кто бы отважился с ним на единоборство.

Но тут выступил Пересвет. Шлем его был накрыт схимою, возложенною на него Сергием. Он испросил благословения у священника, сел на боевого коня, обратился к стоящим и громко крикнул: «Отцы и братья, простите меня грешного! Брат Ослябя, моли за меня Бога! Преподобный Сергие, помогай мне молитвою твоею!» И он понесся во всю прыть на татарина. Богатырь летел ему навстречу, неистово столкнулись они на всем скаку, со всех сил ударили один другого копьями. Кони их от удара присели на карачки, а они полетели на землю оба мертвые. Равны были две силы и не снесли взаимных ударов.

Вслед за тем дан был знак. Read More

• 15.09.2014
• Комментарии к записи Программирование и метапрограммирование человеческого биокомпьютера отключены
• Тексты

1. В этой работе человеческий мозг рассматривается, как гигантский биокомпьютер, в несколько тысяч раз более сложный, чем любая вычислительная машина, сконструированная человеком к 1965 году из небиологических элементов. Число нейронов человеческого мозга оценивается приблизительно в 13 миллиардов, причем число глиальных клеток еще раз в пять больше. Все части этого компьютера непрерывно работают, совершая миллионы вычислений параллельно и последовательно. Он имеет около двух миллионов визуальных входов и около ста тысяч акустических. Трудно сравнивать работу столь грандиозного компьютера с любым искусственным, существующим сегодня, в связи с его весьма совершенным и сложным устройством.

2. Определенные свойства этого биокомпьютера известны, другие же только еще предстоит найти. Одним из известных свойств биокомпьютера является огромная память, другим — программированное и контролируемое управление сотнями тысяч входов. Сюда же относится способность заносить в память и извлекать из нее сложные информационные комплексы, связанные с поведением, речью, слухом, зрением и т. п. Некоторые из менее обычных свойств этого компьютера рассматриваются далее в этой работе.

3. Некоторые программы встроены в трудных для доступа местах, например, в микроструктурах мозга. Низшим уровнем таких встроенных программ будут программы поиска пищи, питания, продолжения рода, приближения и избегания, определенные виды страхов, боли и т.д. 

4. Программы различаются сроком существования. Одни мимолетны и легко стираемы, другие без видимых изменений работают десятилетиями. Среди быстротечных и стираемых программ можно выделить способность строить визуальные конструкции в помощь собственному мышлению. У детей такие программы встречаются значительно чаще, чем у взрослых. Примером программы, работающей десятилетиями, можно назвать программу, связанную с почерком, в течение долгих лет сохраняющим свои уникальные черты.

5. Программы могут приобретаться в течение жизни. В любом возрасте человек способен приобретать новые привычки. С возрастом это может быть труднее, но этот вопрос недостаточно исследован. Проблема здесь может быть не столько в освоении программ, сколько в мотивации такого освоения.

6. Молодой биокомпьютер приобретает программы по мере роста своей структуры. Некоторые из этих программ отвечают за возникновение внутреннего пространства. Примером такого приобретения программ в детстве может быть программа произношения слов. Она связана с родителями и ее весьма трудно изменить позднее. Действительно, у ребенка не существует серьезной мотивации к изменению произношения, если последнее удовлетворяет окружающих.

7. Некоторые из программ записаны в генетическом коде. Как они проявляются, известно лишь в небольшом числе случаев, связанных с отклонениями от обычных и ожидаемых паттернов развития, и таких, которые были подтверждены биохимически и поведенчески. Так называемый монголоидный фенотип является врожденным и проявляется в онтогенезе в определенное время. Есть также несколько других интересных клинических случаев, генетическая природа которых была установлена. Чтобы реализовать все потенциальные возможности растущего биокомпьютера и избежать нежелательных, направленных против здорового роста программ, ранее включенных в него, требуется соблюдение специальных условий в окружающей среде.

8. В каждый момент жизни биокомпьютера врожденные программы накладывают верхние и нижние ограничения на все его проявленные и потенциальные качества. Здесь мы снова исходим из того, что растущий организм находится в оптимальных условиях в каждый момент его жизненного пути, но в реальности, конечно, это может быть совсем не так. И хотя такое исходное допущение, весьма вероятно, соответствует действительности, проверить это было бы трудно.

9. Основными проблемами исследования, представляющими интерес для автора, являются возможности стирания, модификации и создания программ. Другими словами, я заинтересован в отыскания метапрограмм, включающих методы и исходные данные, которые контролируют, изменяют и создают исходные программы человеческого биокомпьютера. Пока что неизвестно, можно ли в действительности построить какую-либо программу. Конфликтующие школы мысли исходят из крайностей вида «все хранится в биокомпьютере и никогда не стирается» или «только важнейшие данные и функции хранятся в биокомпьютере» и, следовательно, не существует проблемы стирания. Модификации уже существующих программ могут быть осуществлены с большим или меньшим успехом. Создание же новых программ — весьма трудная задача. Как опознать такую новую программу, когда она создана? Представляется, что эта новая программа может быть лишь вариацией уже имеющихся.

10. Установление времени включения некоторых метапрограмм является затруднительным. Например, не ясно, когда включается программа обучения у младенцев. Сомнительно, что какая-либо метапрограмма может полностью удовлетворять исследователя. Некоторые из них можно лишь временно принять как удовлетворительные с точки зрения эвристики. Нелегко быть открытым по отношению к новой информации и в то же время жестко придерживаться каких-либо сущностных метапрограмм. В некотором смысле все мы жертвы ранних метапрограмм, которые были заложены другими людьми.

11. В своих границах человеческий компьютер обладает свойством, которое можно обозначить как наличие генеральной цели. Определение генеральной цели включает в себя способность браться за проблемы, различающиеся не только количественными градациями по сложности, но и качественно по уровням абстракции и содержания, а также возможность быстро переключать внимание из одной области человеческой активности в другую с незначительной задержкой в перепрограммировании на новую деятельность. Чем шире спектр такого перепрограммирования, тем выше ранг по признаку генеральной цели у данного биокомпьютера.

12. Человеческий компьютер обладает свойством сохранения программ. Хранимые программы представляют собой набор инструкций, которые находятся в памяти биокомпьютера и управляют им, когда приходят соответствующие команды. Источником команды может стать любая другая система внутри того же биокомпьютера, или что-то, что находится вне его.

13. Человеческий компьютер в пределах, которые еще следует установить, обладает свойствами программировать самого себя и быть запрограммированным другими источниками. Это допущение естественно следует из предыдущего, но связано с системами ума, работающими на уровне абстракций выше уровня программирования. О метапрограммировании следует говорить буквально так же, как и о самопрограммировании. Это не означает, что можно представлять компьютер в целом как некое «я». Только малая часть систем, работающих в данный момент, занимается метапрограммированием, направленным на себя. Из этого следует, что в биокомпьютере должно существовать место для гигантского хранилища программ встроенных схем процессов, реализующихся в виде инстинктов и т.д. Все это существует в дополнение ко всему другому, составляя лишь часть схемы компьютера, доступной для самометапрограмм. В следующем пункте делается акцент на этом аспекте.

14. Биокомпьютер обладает свойством самометапрограммирования в пределах, которые могут и должны быть уточнены. (Замечание: Самометапрограммирование осуществляется сознательно на языке метакоманд. После этого идет подробное окончательное программирование, которое продолжается и за порогом осознания). Точно так же каждый биокомпьютер обладает определенной способностью метапрограммирования других — не себя.

15. Такой взгляд на человеческий мозг и человеческий ум дает возможность переопределить старые классификации человеческих поисков, отдельные области науки и многие термины. Например, термин внушаемость часто использовался в ограниченном контексте самопрограммирования и программирования одного человека или многих людей со стороны кого-нибудь еще. Гипнотический феномен наблюдается, когда данный биокомпьютер позволяет себе быть более или менее запрограммированным кем-то другим. Метапрограммирование рассматривается в качестве более содержательного термина, нежели внушаемость. Метапрограммирование предполагает не только конечный результат действия, но и принимает во внимание источники, входы, выходы и протекание основных процессов. Внушаемостью можно назвать, скорее, только свойство принятия приказов и их выполнение, а не учет и рассмотрение источников, входов, выходов и основных процессов (см. Г.Борнгейм и Клара Халл).

Read More

• 14.09.2014
• Комментарии к записи Социально-политические движения в эпоху Интернета (окончание) отключены
• Тексты

«Интернет – фундамент  этого движения»

— Какова роль интернета в этих социально-политических движениях? Всегда ли его влияние положительное, или всё зависит от того, какие силы используют интернет как инструмент для разного рода преобразований?

— Интернет – фундамент этого движения. Я хочу особо подчеркнуть, что движения идут в самых разных направлениях. Есть правые, левые, поэтому возникновение мощного движения еще не обязательно связано с прогрессивными ценностями. Можно говорить о демократических ценностях, а это разные вещи. Скажем, если где-то население имеет нацистские убеждения, демократическое движение станет нацистским. Мы просто должны быть уверены, что люди не превратятся в нацистов. Тем не менее  демократия допускает ситуацию, когда люди свободно высказывают свое мнение, и принимает их идеологию и идеи.

Сам интернет – важное условие этих движений. Их нельзя представить без интернета, поскольку они зародились там, основаны на свободной дискуссии без постороннего вмешательства, через интернет они проникают в общество. Все эти движения существуют, как я говорю, в третьем пространстве, которое является  киберпространством и городской площадкой одновременно. Оно – постоянное связующее звено между ними. Если движения происходят только в интернете, то они вполне могут быть очень интересными, очень активными, но не иметь выхода в общество как институт. Если они имеют место только на определенной общественной территории, то их легко подавить, разогнать и остановить. Факт, что они есть в интернете, зародились в интернете и организованы тоже в интернете,  означает, что они происходят и локально и глобально. Они все связаны между собой. И это значит, что они постоянны.

Поэтому можно сказать, что наша жизнь, наше общество – это не просто общество физическое, а гибрид виртуального и физического в их взаимодействии.

— Насколько мне известно из истории протестных движений, в начале ХХ века произошла  в некотором роде первая волна, которая сконцентрировалась вокруг бумажной прессы, ведь интернета ещё не было. Затем в 1960—1970-е годы протестные движения активизировались благодаря самиздату и субкультурам. А как это происходит сейчас? Чем отличаются движения в интернете от направляемых через традиционные СМИ?

— Прежде всего, интернет труднее контролировать. В целом мейнстримные медиа, организованные медиа  контролируются или правящими кругами,  или корпорациями. Интернет не контролируется. За интернетом могут вести наблюдение, но это совсем другое, они могут знать, кто что сказал, что не нравится властям, но остановить это невозможно.

Это очень важный момент, потому что создаётся то, что я называю «коммуникативной автономией». Люди могут общаться друг с другом, спорить, организовываться, выдвигать лозунги – вот что самое главное. Ведь интернет в современном обществе равносилен электричеству в индустриальном обществе, всё работает через социальные сети, через компьютерные сети. Прервать процесс невозможно. Но это одно.

Другое – факт, что люди могут поддерживать связь с кем хотят. Индивидуумы находятся в сетевом взаимодействии с индивидуумами, поэтому я называю наше общество «сетевым индивидуализмом». Люди автономны. У них есть идеи, они создают проекты, высказывают своё мнение и им не надо действовать через какие-либо организации. Они просто связываются в сетях с теми, с кем хотят. И это тоже фундаментально важно. Это автономия по отношению к корпорациям и правительствам, автономия по отношению к организациям и руководству. Следовательно, эти движения – движения свободных людей, которые, если не хотят иметь лидеров, то их просто отвергают, и точка!

И, наконец, разница заключается в том, что этот тип коммуникации в то же время  является локальным и глобальным. Мы всегда связаны глобально, что очень важно, потому что тогда вы можете иметь глобальную солидарность сетей. Еще ни одно социально-политическое движение в истории не было в одно и то же время локальным и глобальным, говоря в терминах теории коммуникации.

Оппозиция между Сетью и Индивидуальностью

— В своих  книгах вы пишете, что наше общество все больше структурируется вокруг оппозиции Сеть — Личность. Неужели вы действительно считаете, что такая оппозиция существует? Сейчас, беседуя с вами, я убеждаюсь, что вы больше говорите о сотрудничестве между отдельными индивидуумами и сетями, так в чём же состоит оппозиция?

— Здесь два момента. Один – то, что моя теория развивается на фоне меняющейся действительности. Когда теория не соответствует фактам, я отбрасываю теорию, беру факты и переписываю теорию. Потому она несколько изменилась.

Но суть в том, что когда я говорил о Сети, я имел в виду не только интернет. Сеть связывает мировые силы глобального масштаба. То есть все глобальные силы объединяются через эту Сеть, а их не интересуют человеческие жизни, самобытность, культура и прочие вещи. Можно привести пример книги журналиста Томаса Фридмана, который говорит, что мы живем в «Плоском мире». Это надо понимать так, что нет больше ярких культур, особенных людей – всё это одно игровое поле, которое состоит из рыночных и сетевых связей.

С одной стороны, многие думают, что в обществе глобальных сетей исчезает особая идентичность. В действительности же происходит наоборот. Всё больше и больше людей полагаются в своей жизни на свою идентичность и очень часто на национальную идентичность общества, в котором живут, – религиозные, национальные и этнические особенности. Неправда, что большинство людей считают себя гражданами мира. Большинство людей придают особое значение своей национальной принадлежности.  Только элиты чувствуют, что они граждане мира.

Я  пытался объяснить в моей теории, почему в мире, который превращается в глобальную сеть, люди ещё больше, чем раньше, привязываются к своей идентичности. Это происходит потому, что институты общества не могут контролировать реальные силы общества – силу коммуникации, силу финансовых потоков. Все силы имеют глобальный характер. Институты бывают национальными или местного уровня. Людям не подвластно то, что происходит. Поэтому они находят прибежище и строят свою жизнь на принципах идентичности.

То, что я мог бы добавить к своей теории сейчас, – это то, что и сетевые структуры,  и веб присутствуют в интернете. Вы можете использовать интернет для создания сетевой организации, построенной вокруг определённой идентичности, или вы можете использовать интернет для построения глобальных финансовых рынков, или по-особому организовать СМИ.

Таким образом,  интернет становится общим инструментом и общим пространством для всех и вся. И, следовательно, он больше не представляет оппозицию между тем, что происходит в электронных сетях, которые контролируются определенными силами, и тем, что происходит в жизни людей, которая гораздо больше связана с их бытовым опытом.

Можно сказать, что люди набираются опыта в физическом пространстве и в виртуальном пространстве, тогда как власти всё более сконцентрированы на контроле виртуальных сетей, где циркулируют деньги и власть.

Интернет изменяет медиа

Read More