Путём нехитрого анализа открытой информации показываю, как брюки превращаются в элегантные шорты нефтяным компаниям помогли сохранить доходность по рублёвым поступлениям.
Баррель и рубль: требуйте долива после отстоя
От «да» к «нет»: как американская дипломатия превратила Россию из потенциального союзника в стратегического противника
Активная дипломатическая деятельность, которая сопровождает конец крупной международной войны, преследует две основных задачи: во-первых, победителю максимизировать свои выгоды, а проигравшему — минимизировать свои; во-вторых, создать новую и более стабильную международную систему таким образом, чтобы сделать возобновление конфликта участников процесса менее вероятным.
Американская дипломатия в период окончания холодной войны была озадачена двумя вопросами: достижение большей ядерной стабильности на более низких уровнях и получение согласия Советов на объединение Германии, которая осталась бы членом НАТО. США достигли этих задач, в первую очередь, за счёт переговоров, где бо́льшая часть уступок шла с советской стороны. Тогда, да и сейчас, имеют место разные мнения относительно того, почему Советский Союз сделал эти уступки. С моей точки зрения в посольстве США в Москве, где в 1988—1991 годах я был советником-посланником по политическим вопросам, это произошло потому, что советский лидер Михаил Горбачёв пытался достичь всесторонней переориентации всей внешней политики своей страны. Его целью было создание условий, которые позволили бы Советскому Союзу возобновить традиционную роль России в качестве признанного члена европейского сообщества. Тогда этот подход не казался изначально неправильным.
Соединенные Штаты ответили принятием как должное уступок по всем вопросам, бывшими главными в той дипломатической повестке дня. По большей части, они вывели из переговоров обретающую форму роль Советов (позже русских) в новой системе. Похоже, сделано было это отчасти случайно, и отчасти нарочно. Хотя и не крича об этом на каждом шагу, президент Буш считал Советский Союз побеждённой страной. Победившие страны редко предоставляют проигравшим много внимания во время переформирования международной системы, и конец холодной войны не был исключением. Роберт Зеллик, член небольшого круга советников Буша/Бейкера, формировавшего внешнюю политику США, отстаивал предоставление Советскому Союзу видимость, но не реальное право голоса в послевоенных договорённостях. В итоге администрация Буша спихнула эти вопросы на своих преемников из администрации Клинтона.
Темпы репатриации золота в Германию ускоряются
Если заголовок звучит сенсационно, он несомненно убедит людей прочесть статью. Хотя часто статья несёт лишь разочарование, так как в ней содержится куда меньше, чем обещает заголовок. С другой стороны, лично я написал много статей, которые были прочитаны немногими, потому что названия моих статей казались недостаточно захватывающими в потоке апокалиптических заголовков, ежедневно обрушивающихся на читателя. Я называю это проблемой заголовка: без броского заголовка нет читателей. Это может побудить пишущего преувеличить заголовок только для того, чтобы его сообщение было услышано. Следующий шаг — сделать сенсационными и заголовок и содержание, чтобы привлечь ещё больше читателей — хотя такой подход имеет мало общего с журналистикой. Как ни странно, Блумберг 23 июня (23.06.2014) использовал этот метод:
Золото Германии остаётся в Нью-Йорке: ответ сомневающимся в евро
Германия решила, что безопаснее хранить золото у американцев
Заголовок и статья подразумевают, что плановая репатриация немецкого золота — возврат 300 т золота из США и 374 т из Франции к 2020 году, с тем чтобы половина (1695.3 т) официальных золотых резервов Германии хранилась во Франкфурте — была остановлена потому, что немецкие политики решили, что безопаснее хранить золото в американских руках. И заголовок, и содержание статьи вводят в заблуждение с любой точки зрения. Первый абзац гласит:
Всплеск недоверия к евро во время европейского долгового кризиса положил начало кампании за возврат всего объёма немецких золотых резервов из Нью-Йорка и Лондона. Сейчас, после изменения политики коалиции канцлера Ангелы Меркель (Angela Merkel), правительство пришло к выводу, что придержать половину золота за границей будет в конечном счёте благоразумно.
На момент написания статьи 32.1% суверенных резервов Германии хранились во Франкфурте. Таким образом, если правительство «пришло к выводу, что припрятать половину металла за границей будет в конечном счёте благоразумно», потребуется перевезти в Германию ещё 607.214 т, чтобы на немецкой земле оказалось 50%. Хотя статья предполагает, что больше поставок немецкого золота из США не будет, это неверно, как мы далее увидим.
Реполитизация представительства в Европе
Евроскептицизм все больше фрустрирует? Новая философия рисков в ЕС
Если забота о неприкосновенности границ объединяет народы Европы крепче, чем европейские «универсальные ценности», то каковы перспективы Евросоюза? Надя Урбинати показывает, что вопросы, поднятые выборами в Европарламент, затрагивают самую суть соглашения, определившего послевоенное демократическое возрождение Европы.
Вся политическая история «нового старого мира», как назвал Евросоюз Перри Андерсон, была отмечена той особенной чертой, которую ученые и публицисты окрестили «дефицитом демократии» (democratic deficit). До недавнего времени слабая демократическая легитимность приписывалась лишь политическим институтам ЕС, но не самому европейскому проекту. Европа преподносила себя миру и собственным гражданам как олицетворение широко разделяемых «универсальных ценностей»; она заявляла себя маяком «неприкосновенных и неотчуждаемых прав человеческой личности, свободы, демократии, равенства и правового государства», как говорится в преамбуле Лиссабонского договора. Одно из ключевых понятий современной теории демократии — «демократический космополитизм» — возникло в рамках утопического проекта поборников единой Европы, по замыслу которых распространение демократических ценностей за пределы национальных границ должно обеспечить защиту демократии и управление экономической глобализацией. Исходя из самих этих ценностей, на дефицит демократии возлагают ответственность за незавершенность политической интеграции Евросоюза: в то время как полномочия бюрократии становятся все шире, механизмы, обеспечивающие подконтрольность политических органов ЕС, все еще пребывают в зачаточном состоянии. Сейчас многие европейцы ставят под вопрос уже саму легитимность Евросоюза как политического проекта.
Доминирование исполнительной власти и идеология евроскептицизма
Реформы на Украине. Реализьма псто
Можно долго издеваться над происходящим на Украине. И нет никакого сомнения, что мы и дальше будем издеваться, это объективный прогноз.
Тем не менее, следует отдавать себе отчёт, что сейчас Украина проводит у себя типичные гайдаровские реформы, которые Ельцин вынужден был свернуть под угрозой государственного переворота.
Украина сейчас — это Чили времен Пиночета. У неё введено внешнее государственное управление, создан и отлично работает механизм террора против возможных вспышек недовольства населения, полностью подавлено инакомыслие.
Противников шоковой терапии будут убивать физически руками украинских эскадронов смерти, и уничтожать морально средствами государственной и олигархической пропаганды.
При этом не следует ожидать массовых бунтов голодных украинцев не только по причине страха перед террором. Срабатывает обычная людская психология и чувство коллективной вины, то есть нет смысла бунтовать против того, чего сами украинцы так рьяно добивались. Против того, что они сами на свою жопу здобули, не попрёшь.
В этом контексте руки развязаны у украинских либеральных реформаторов, и всё будет зависеть от того, насколько затянется сам период шоковой терапии.
Мы с вами станем свидетелями грандиозного социального эксперимента, которому нет равных на территории бывшего СССР. Поэтому издеваться можно, но кроме обсирания «дурного мыколы та жинкi его параски» изучайте, конспектируйте, думайте и анализируйте. Не забывайте, что либеральные реформы уничтожили экономику Аргентины, которой пришлось напасть на Фолкленды, чтобы отвлечь внимание трудящихся.
Настоящая война на Украине – битва за украинскую идентичность
Ниже приведено выступление, подготовленное для круглого стола по теме «Россия в глобальном контексте», проведённом в Университете Нью-Йорка и организованной совместно Йордановским центром русистики Нью-Йоркского университета и Советом по этническим и международным исследованиям центра Карнеги, 1 декабря 2014 г.
* * *
Я полностью разделяю мнения Джека Мэтлока, нашего первого посла в Российской Федерации, Тони Брентона, бывшего посла Великобритании в России, и Криса Уэстдала, бывшего посла Канады в России и Украине, а также бывших канцлеров Германии Герхарда Шрёдера и Гельмута Шмидта и Вацлава Клауса, бывшего президента Чешской Республики.
Конфликт на Украине – это конфликт между общинами местного населения, имеющего совершенно разные представления о том, что значит быть украинцами. Это битва за украинскую идентичность.
Для самых западных областей (Галиции) быть украинцем значит подавлять русскую культуру, так, чтобы на её месте могла процветать украинская культура. Здесь создание Украины, совершенно отличной от России, принято называть «цивилизационным выбором» в пользу Европы.
Для восьми русскоговорящих областей на востоке и юге Украины (которые я называю «Другая Украина») быть украинцами значит быть самостоятельной нацией, которая, тем не менее, очень близка к России. Эти украинцы не хотят войти в состав России, но при этом они не хотят быть принуждёнными отказаться от русской культуры, для того, чтобы считаться лояльными украинцами. Они не приемлют идею о том, что есть какой-то цивилизационный выбор, но если их заставят выбирать между Украиной в НАТО или ЕС и Украине в союзе с Россией, они выберут Россию с преимуществом 2 к 1.
Следовательно, в своей основе это конфликт вокруг того, должны ли Украина быть монокультурной или многокультурной страной, и мир маловероятен до тех пор, пока украинские политики не придут в соответствие с культурными реалиями страны.
Почему сейчас?
Read MoreЕвропейская утопия и недостатки национальных правительств
Исторический экскурс: вокруг какой справедливости может вновь быть собрана идея Европы?
Как же сплотить общество, состоящее из различных наций, а потому не сводимое к одному однородному народу, демосу, который можно мобилизовать, но подавив при этом мнения граждан? Как предотвратить войны, гражданские или между государствами, вооруженные или экономические?
Двойной ответ Европы (федеральный союз и солидарность во время экономических кризисов) — не дать социальной проблеме обостриться до той степени, когда она взорвет демократию: фатального обострения трудно избежать, когда народ, чувствующий себя брошенным без представительства или реального суверенитета, рвется толпой в ворота власти.
Авторитарный исход становится неизбежным, если режимы, неспособные исцелить общественные страдания, всегда стремятся ампутировать самые решительные протесты народа, позорно именуя их популизмом и давая суверенитет лишь тем, кто приспосабливается и находит преимущества в глубоко укорененном неравенстве.
Отчет Бевериджа о благосостоянии родился из стремления, как суммировал его Черчилль, «защищать индивида от колыбели до могилы». В конце 1970-х в своем «Рождении биополитики» Мишель Фуко интерпретировал это как «пакт о войне», пакт, заключенный Великобританией и Америкой с их обществами в военное время, который будет соблюдаться и после того, как наступит мир. Для Европы он был таким же: это был пакт о войне, который должен соблюдаться и против войн будущего.
Гражданам, «только что пережившим тяжелейший экономический и социальный кризис», пишет Фуко, лидеры в сущности сказали: «Теперь мы хотим, чтобы вы позволили себя убивать, но мы обещаем, что, сделав это, вы сохраните свое рабочее место до конца своих дней».
Это жестокий парадокс — обещать общественные пакты и защищенность, при этом готовясь к войне. Но общественные пакты, если их соединить с подлинной заботой и уважением к людям, могут стать защитой против будущих пропастей войны.
Сегодня пакт не теряет своей обоснованности, поскольку некоторые экономические кризисы — это формы войны: пакт нужно вновь продумать и переписать, чтобы он опять не превратился в шантаж и жестокий обман («Теперь мы хотим, чтобы вы впали в нищету или потеряли работу, но в перспективе мы вернем вам работу и благополучие»).
Европейское землетрясение в социальной справедливости аннулировало эти основополагающие договоренности. Национальный миф вновь правит, так же как и — горькая шутка — англо-саксонская идея, вовсе не та, которая однажды увлекла итальянских федералистов. Это уже не космополитическая идея, а вредная смесь принятия глобализации с суверенистской иллюзией.
Вероятно, НАТО проиграет войну с Россией
Учитывая сверхагрессивную резолюцию, недавно одобренную американской Палатой представителей, мы придвинулись ближе к открытой войне. Таким образом, уместно следующее. Коротко говоря, США и НАТО, привыкшие к дешёвым и легким победам (по крайней мере, в краткосрочном плане – в долгосрочном плане Ирак, Афганистан, Ливия, Косово вряд ли вообще можно считать победами), испытают тяжёлый шок, если бы им доведётся встретиться с российскими вооружёнными силами.
В начале моей карьеры в (1970-х) я провел несколько лет, занимаясь моделированием военных действий. Большая часть учений проводилась для подготовки штабных офицеров, но в некоторых принимали участие собственно вооружённые силы, чтобы проверить какой-либо вооружение или тактику. Сценарий обычно был однообразен: мы, НАТО, «хорошие парни», «синие», по обыкновению были развёрнуты в Германии, то есть в восточной части Западной Германии. Там нас атаковывали войска Варшавского Договора, «плохие парни», «красные» (кстати, цвета используются с самых первых военных учений «Кригшпиль»; никакого отношения к любимому цвету Коммунистической партии).
За несколько лет пребывания в штабе руководства я отметил два момента. Естественно, что «красными» и «синими» были наши люди, однако, было интересно пригласить на время некоторых советских офицеров выступать за «красных». Что меня всегда восхищало, так это насколько быстро наши люди, выступавшие за «красных», начинали становиться агрессивнее. Их товарищи, офицеры на стороне «синих», были очень нерасположены к риску, медлительны и осторожны. «Красные» просто мчались по дороге, ничего страшного, если потерян танк, не говоря уж о танковом подразделении. Что было по-настоящему интересно (мы это проверяли в кабинетных условиях, так сказать), что в конце дня продвижение вперёд на полной скорости обеспечивало меньше потерь, чем осторожный подход. А другим – весьма страшным – было то, что «красные» всегда побеждали. Всегда. И достаточно быстро.
Read MoreДенежное решение для России
Если гипотеза, о которой пойдёт речь, будет воплощена в жизнь, это несомненно окажет существенное влияние на золото и соотношение между золотом и валютами, выпускаемыми правительствами.
Успешный возврат золоту функции денег в крупной стране, такой как Россия, мог бы привлечь внимание к линиям разлома между бумажными деньгами правительств, способных последовать ее примеру, и правительств, неспособных или не желающих сделать то же. Это породило бы раскол в мировом денежном порядке, основанном на долларе.
Россия ясно показывает свою важнейшую денежную задачу: полностью избавиться от доллара США в торговле. Китай и его партнёры в Азии также стремятся к этой цели. Кроме того, в краткосрочной перспективе слабость рубля подрывает российскую экономику, так как Центральный банк России (ЦБР) вынужден повышать процентные ставки, чтобы защитить валюту, и увеличивать бремя долга в иностранной валюте.
Нет сомнений в том, что одна из целей экономических санкций НАТО — причинить ущерб российской экономике, подрывая валюту, и эта политика приносит плоды: рубль в этом году уже упал на 30% относительно доллара, и по-видимому, падение продолжится.
Ситуация, когда Россия вынуждена оценивать рубль в долларах США через иностранные валютные биржи, предопределяет её поражение в валютной войне с Америкой и её союзниками по НАТО. Есть решение, предложенное в недавней статье Джоном Батлером (John Butler) из Atom Capital: Россия могла бы привязать рубль к золоту, или перейти к золотому стандарту рубля.* Предложение на первый взгляд кажется очень странным, и только такой широко мыслящий человек, как Батлер, мог прибегнуть к нему. Параллельно профессор Стив Ханке (Steve Hanke) из университета Джонса Хопкинса (JohnsHopkins) предложил, чтобы Россия установила механизм валютного администрирования (currency board) для стабилизации рубля. Профессор Ханке указывает на то, что Северная Россия в 1918 году очень успешно привязала рубль к британскому фунту после революции большевиков, когда Великобритания и другие союзные страны вторглись в этот регион и быстро его завоевали. Но он не сказал, что скорее всего, фунт стерлингов принимался тогда в регионе как заменитель золота, то есть валютное администрирование было эквивалентом перевода рубля на золотой стандарт на оккупированных землях России.
Русские поляки. Князь Адам Чарторыйский
В русской части Польши народные массы — православные или униатские по вере и русские по языку — издавна были подчинены польским панам-католикам, которые, собственно, и составляли полноправное население страны. Опираясь на массы, правительство имело возможность совершенно парализовать польское влияние, однако оно и не помышляло об этом; у него не было ни прочной административной системы, ни чиновничества, пригодного для выполнения подобной задачи. С побежденными попеременно обращались то гуманно, то грубо. Представители знатных фамилий должны были унижаться, чтобы сохранить свои имения; имели место и конфискации, и ссылки в Сибирь, и вынужденное обращение в православие. Взимание налогов и рекрутская повинность давали повод к злоупотреблениям; впрочем, в этом отношении бывшие польские подданные были далеко не единственными жертвами. Как бы то ни было, шляхта в русских областях сохранила привилегированное положение, и ее галицийские собратья не раз взирали на нее с завистью.
В первую минуту катастрофа показалась ужасной. Русских представляли себе “существами чудовищными, зловредными и кровожадными, с которыми нельзя было иметь дела без отвращения. Пришлось признать, что они нисколько не хуже других, что и среди них есть люди учтивые, приветливые и что иной раз нельзя не платить им дружбой и благодарностью” (Записки Адама Чарторыйского).
Екатерина обошлась с побежденными резко; Павел I изменил отношение к ним: освободил Костюшко, Немцевича, Мостовского, Капостаса, вернул на родину тысячи сосланных, доверил дипломатический пост молодому Адаму Чарторыйскому. Разоренные смутами XVIII века области стали отдыхать. Конечно, “золотая свобода” была утрачена, зато не приходилось больше страдать от крайностей своеволия. Козьмян следующим образом резюмирует мнение своих соотечественников, ставших русскими подданными: “С известной точки зрения нам живется лучше, чем во времена республики; мы в значительной степени сохранили то, что нам дала родина. Нам не приходится теперь бояться уманской резни; хотя Польши нет, мы живем в Польше, и мы — поляки”.
В этом отношении Александр I явился продолжателем Павла I. Он вернул из Сибири сосланных, добился освобождения Коллонтая, который еще томился в австрийской тюрьме, призвал поляков в русский Сенат, назначил из их среды губернаторов в те губернии, которые входили раньше в состав республики, назначил Северина Потоцкого попечителем Харьковского, а Адама Чарторыйского — Виленского университетов. В этом звании Чарторыйский был настоящим министром народного просвещения, совершенно самостоятельным в пределах восьми губерний, образованных из бывших польских областей; Вильну он сделал очагом польской науки и литературы. Ученый патриот Тадеуш Чацкий был назначен инспектором школ Южной России (губернии Волынская, Подольская, Киевская); он основал с одобрения императора лицей в Кременце, ставшем для юга тем же, чем Вильна для севера. Волынь сделалась “посмертным раем Польши в царствование нового Траяна, который заслужил своего Плиния” (Козьмян).