«Мы знаем, что не отгородимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности», — писал Федор Достоевский в 1860 году.
Этим предложением писатель ввел в русское историософское мышление категорию «русской идеи». Чаще всего она обосновывала русский национализм, мессианизм, рассуждения о Москве — Третьем Риме, отождествляли ее с православием, но также с коммунизмом и с Третьим Интернационалом. «Русская идея» провалилась вместе с коммунизмом, но на короткое время. Борис Ельцин в июле 1996 года дал задание своим политологам выяснить, «какая национальная идея, национальная идеология — самая главная для России». Насмешкам тогда не было конца. Откройте, однако, Интернет и впишите в поисковую строку Google фразу «русская идея» — появится около 600 тысяч результатов. Их будет больше миллиона, когда вы впишете «национальная идея» (для сравнения: «idea narodowa» по-польски — только 13.500, «national idea» по-английски — 133 тысячи, и чаще всего это понятие относится к России).
Если кто-нибудь сомневается, что сегодня самым выдающимся философом, писателем и «пророком» в России является Владимир Путин, пускай сходит на выставку «Православная Русь. Моя история. Романовы», которая открылась 16 февраля в выставочном комплексе «Ленэкспо» в Петербурге. Путина вы найдете там между двумя известными философами — Владимиром Соловьевым и Алексеем Лосевым, в другом месте — рядом с Николаем Гоголем, а еще — рядом с Кириллом, патриархом московским и всея Руси. Таким «большим ученым», гениальным творцом в истории России был только Сталин.
Поэтому нечего удивляться, что на последние новогодние каникулы губернаторы и партийные деятели «Единой России» получили домашнее задание изучить часто цитируемых президентом Владимиром Путиным философов и публицистов. В качестве подарка Кремль вручил им три книги: «Философию неравенства» Николая Бердяева, «Оправдание добра» Владимира Соловьева и «Наши задачи» Ивана Ильина.
Является ли Путин действительно философом, «идейным» политиком? Без сомнения, именно так он выглядел в глазах публики, когда в начале своего первого президентства, в сентябре 2000 года, удивил всех своим паломничеством к старцу в Троице-Лыково за советом «как обустроить Россию». Беседа Путина и Солженицына велась без представителей прессы, и то, о чем они говорили, точно неизвестно. В следующий раз Путин посетил Солженицына в 2007 году. «Мы говорили, — рассказал он потом, — о России, о сегодняшнем положении, о будущем страны. Я со своей стороны обратил внимание писателя на то, что некоторые шаги, которые мы делаем сегодня, во многом созвучны с тем, что писал Солженицын». Интересно, что Путин навещал Солженицына не для того, чтобы получить одобрение толпы, поскольку писателя воспринимали тогда уже как утописта, и среди россиян он пользовался небольшим авторитетом. Однако примечателен тот факт, что Путин понравился Солженицыну и получил его поддержку даже в чеченской войне. Литературовед Бенедикт Сарнов в одной из своих последних книг, озаглавленной «Феномен Солженицына» (Москва, 2012), старался убедить читателей, что автор России в обвале по-прежнему остается духовным учителем Путина, и что шаг за шагом Путин осуществляет солженицынскую концепцию «обустроения» России.
Похожие мнения мы найдем и у политологов: Павел Святенков, например, озаглавил свою аналитическую статью «Солженицын как предтеча Путина».
Словосочетание «национальная идея» в высказываниях Путина первый раз появляется 30 декабря 1999 года, когда он готовился к выборам и представлял свою политическую программу в докладе «Россия на рубеже тысячелетий». В главе «Шансы на достойное будущее» пункт А — «Российская идея». Ее составляют: патриотизм, державность, государственничество и социальная солидарность. «Мне представляется, — говорит Путин, — что новая российская идея родится как сплав, как органичное соединение универсальных, общечеловеческих ценностей с исконными российскими ценностями, выдержавшими испытание временем». При этом он подчеркивает, что индивидуализм и либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции в США и в Англии, в России же преобладает коллективизм, «глубоко укоренены патерналистские настроения», и не индивид, а «государство, его институты и структуры всегда играли исключительно важную роль в жизни страны, народа. Крепкое государство для россиянина не аномалия, не нечто такое, с чем следует бороться, а, напротив, источник и гарант порядка, инициатор и главная движущая сила любых перемен».
В феврале 2004 года Путин уже технократ, а не «романтик»: «Мы должны быть конкурентоспособны во всем — и человек, и отрасль, и население, и страна. Вот это должна быть наша основная национальная идея». Спустя год он разумно убеждает, ссылаясь на упомянутые «Наши задачи»: «Государственная власть, — писал великий русский философ Иван Ильин, — имеет свои пределы, обозначаемые именно тем, что она есть власть, извне подходящая к человеку… И все творческие состояния души и духа, предполагающие любовь, свободу и добрую волю, не подлежат ведению государственной власти и не могут ею предписываться… Государство не может требовать от граждан веры, молитвы, любви, доброты и убеждений. Оно не смеет регулировать научное, религиозное и художественное творчество… Оно не должно вторгаться в нравственный, семейный и повседневный быт и без крайней надобности стеснять хозяйственную инициативу и хозяйственное творчество людей».
Красиво! Такие высказывания Путина, его «западнический» избирательный лозунг первого президентства («диктатура закона») и его «немецкая» активность («Путин-Штольц») привели к тому, что в 2004 году свой текст в журнале Przegląd Polityczny я озаглавил «Позитивист Путин», а Виктор Ерофеев так оценил два первых срока путинского президентства:
«Что хорошего сделал Путин за восемь лет своего правления? Куда идет Медведев? Я бы, не задумываясь, ответил: при них Россия получила уникальную возможность жить свободной частной жизнью. Вот в чем загадка популярности власти, которую не может разгадать Запад […]Наконец, мы можем, в зависимости от денег, поехать кто в Италию, кто на остров Пасхи. Это, наверное, и называется авторитаризмом с человеческим лицом […]Частная жизнь России — это ее спасение. Через нее, через постепенное развитие семейных ценностей, она может выйти к просвещению и модернизации, оказаться в сообществе демократических стран».
С сегодняшней точки зрения, на практике все не так безоблачно.
В 2011 году в интервью для VIP Premier на вопрос: «Не кажется ли Вам, что, решив за последнее десятилетие первоочередные, насущные проблемы, мы подошли к необходимости осуществлять качественные изменения — своего рода прорыв — во всех областях жизни страны? Нужна ли для этого новая идеологическая платформа — так называемая новая национальная идея? Что должно быть ее основным постулатом?» — Путин ответил: «Мне очень часто задают этот вопрос, и я позволю себе повториться и процитировать Александра Солженицына, который однажды назвал нашей национальной идеей “сбережение народа”. В этой фразе, собственно, и заключена главная цель современной России, всех преобразований, которые происходят в экономике, социальной сфере, общественной и политической жизни».
Что такое «сбережение народа», однозначного ответа Путин здесь не дает. Ссылаясь на эту категорию в 2006 году в «Послании Федеральному Собранию Российской Федерации», он говорил о демографической проблеме как об одной из основных проблем, которые надо решить, а вовсе не о «национальной идее».
Все становится понятным в декабре 2012 года, когда в очередном «Послании Федеральному Собранию» Путин констатирует: «в патриотизме вижу консолидирующую базу нашей политики», а Андрей Исаев, заместитель секретаря генерального совета партии «Единая Россия», ссылаясь на эти слова, делает заключение, что «проектом Путина — русской идеей XXI века» является «идея патриотизма». Раньше в истории России, — говорит Исаев, — «патриотизм играл скорее подчиненную роль». При царе гимн начинался не со слов «Боже, храни Россию», а со слов «Боже, царя храни». В известной триаде Сергея Уварова «православие, самодержавие, народность» тоже нет слова «Россия», а «нация» стоит на третьем месте. Большевики отрицали патриотизм во имя мировой революции, потом подчинили его коммунистической идее, и «на 70 лет страна потеряла даже свое исконное геополитическое название — Россия», и якобы только наконец Путин «впервые предложил патриотизм не как вспомогательное средство, мобилизующее народ на достижение неких высоких целей, а как суть всей российской политики […]Он предлагает патриотизм как общую платформу, которая должна оказаться бесспорной для всех».
Это было в декабре 2012 года, а раньше, в январе, еще до выборов, Путин опубликовал программную статью, озаглавленную «Россия — национальный вопрос», героем которой стал «русский народ, русская культура» как «стержень, скрепляющая ткань этой уникальной цивилизации» (обратите внимание — «русский», не «российский»: «самоопределение русского народа — это полиэтническая цивилизация, скрепленная русским культурным ядром»). Ссылаясь на Ильина и Достоевского, Путин утверждает, что у русской идентичности «другой культурный код», «великая миссия русских — объединять, скреплять цивилизацию». Русский язык, культура, «всемирная отзывчивость» (формула Достоевского) должны «скреплять русских армян, русских азербайджанцев, русских немцев, русских татар». Опять — не «российских», что подразумевало бы их «гражданственность», а «русских», что определяет этничность (россиянин — гражданин РФ любого этнического происхождения, русский — определенный этнос).
В июне 2013 года Путин встретился с руководством и корреспондентами телеканала Russia Today и в очередной раз противопоставил Россию США: «В основе американского самосознания лежит индивидуалистическая идея. В основе российского — коллективистская […]в нашем представлении, в представлении русского человека, все-таки другие задачи, что-то такое, за горизонт уходящее. Что-то такое душевное. Что-то такое, связанное с Богом. Понимаете, это немного разные философии жизни. И поэтому понять друг друга довольно сложно».
Эту мысль он продолжает на сентябрьской встрече Валдайского клуба: «Практика показала, что новая национальная идея не рождается и не развивается по рыночным правилам. Самоустроение государства, общества не сработало, так же как и механическое копирование чужого опыта. Такие грубые заимствования, попытки извне цивилизовать Россию не были приняты абсолютным большинством нашего народа, потому что стремление к самостоятельности, к духовному, идеологическому, внешнеполитическому суверенитету — неотъемлемая часть нашего национального характера […]Мы также понимаем, что идентичность, национальная идея не могут быть навязаны сверху, не могут быть построены на основе идеологической монополии. Такая конструкция неустойчива и очень уязвима, мы знаем это по собственному опыту, она не имеет будущего в современном мире. Необходимо историческое творчество, синтез лучшего национального опыта и идеи, осмысление наших культурных, духовных, политических традиций с разных точек зрения с пониманием, что это не застывшее нечто, данное навсегда, а это живой организм. Только тогда наша идентичность будет основана на прочном фундаменте, будет обращена в будущее, а не в прошлое». Евроатлантические страны отказались от своих корней, «в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность: национальная, культурная, религиозная или даже половая. Проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство, веру в Бога или веру в сатану».
И окончательно все стало ясно в декабре 2013 года. «И мы знаем, — говорит Путин Федеральному Собранию, — что в мире все больше людей, поддерживающих нашу позицию по защите традиционных ценностей, которые тысячелетиями составляли духовную, нравственную основу цивилизации, каждого народа: ценностей традиционной семьи, подлинной человеческой жизни, в том числе и жизни религиозной, жизни не только материальной, но и духовной, ценностей гуманизма и разнообразия мира. Конечно, это консервативная позиция. Но, говоря словами Николая Бердяева, смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату к первобытному состоянию» [у Бердяева: «возврату к состоянию, предшествующему образованию государств и культур»].
Если мы определим по Ивану Ильину, что «русская идея» «должна выражать русское историческое своеобразие и в то же время — русское историческое призвание», и осознаем, что Путин чаще всего ссылается именно на Ильина, что идеологию Кремля создают такие националистические (чтобы не сказать — фашизирующие) поклонники Ильина, как вице-премьер Дмитрий Рогозин и «координатор Национально-Освободительного движения», депутат Государственной Думы Евгений Федоров, по мнению которых русофобский Запад провел в России в 1991 году «вторую либерально-демократическую революцию» (первая свершилась якобы в 1917 году) и в девяностые годы власть в России «перешла в руки американцев и стала скрыто оккупационной», тогда сегодняшняя путинская концепция «национальной идеи» и «сбережения народа» становится более понятной. В России «сверху» началась «национально-освободительная революция».
Понятным становится также поведение Кремля в отношении Украины. Там, по мнению кремлевских идеологов, Запад с помощью украинских националистов спровоцировал очередную, чуждую русской культуре «либерально-демократическую революцию». Поэтому надо спасать русских в Украине. «Россия — самостоятельный, активный участник международной жизни, у нее, как и у других стран, есть национальные интересы, которые нужно учитывать и уважать, — говорит Путин 18 марта Федеральному Собранию, — […]я просто не могу себе представить, что мы будем ездить в Севастополь в гости к натовским морякам».
К сожалению, антизападная, националистическая «русская идея» завладела Кремлем. Вот Минкультуры изложило «Основы государственной культурной политики». Основной тезис документа: «Россия — это не Европа». Отсюда и выводы: «сохранение единого культурного кода требует отказа от государственной поддержки культурных проектов, навязывающих чуждые обществу ценностные нормы […]Отсюда следует категорическое неприятие идеологиимультикультурализма. Не отрицая право любой народности на сохранение своей этнографической самобытности, недопустимо навязывание чуждых российскому обществу ценностных норм».
Вряд ли Минкультуры задумало бы эти «Основы», если бы ранее Путин, новый «отец народа», не решил, что чуждо, а что не чуждо российскому обществу. Получается, что он решил, что «диктатура закона» чужда ему и россиянам. В этом, по-моему, он, к сожалению, прав.
Вернусь еще к списку книг для повышения квалификации губернаторов и других единороссов. Понимаю, какую роль занимают в этом списке «Наши задачи» Ивана Ильина (Ильин для русских правых является идеологическим учителем, как, например, Роман Дмовский для польских), но не понимаю, что в списке делают «Философия неравенства» Николая Бердяева и «Оправдание добра» Владимира Соловьева. Правда, оба автора опубликовали также свои «Русские идеи», но «Русская идея» Соловьева (1888) — экуменическая, «европейская», однозначно антинационалистическая; «Русская идея» Бердяева (1946) же — это просто история русской мысли, также без всякого националистического подтекста.