• 14.01.2014
• Комментарии к записи ЕС и его внутренние колонии? Краткие заметки на полях отключены
• Тексты

Несмотря на все проблемы и ответный удар авторитаризма в нескольких странах Восточно-Центральной Европы, институциональный переход был успешен. Несмотря на экономический шок, последовавший за прорыночными реформами в начале 1990-х годов, серьезных попыток восстановить авторитарный режим и однопартийную систему не было. В 1997 году, изучая гипотезу Липсета, Адам Пржеворский и Фернандо Лимонджи не обнаружили никакой корреляции между уровнем экономического развития и демократическими преобразованиями. Однако, в соответствии с собранным ими массивом данных, успех демократических преобразований находится в зависимости от того, может ли новый демократический режим увеличить объем производства. Это говорит о том, что легитимация и успех демократизации зависят в первую очередь от экономического роста, и, конечно, от более высокого уровня благосостояния. Можно предположить, что в начале 1990-х рецессия, вызванная мерами шоковой терапии, не развернула демократические процессы вспять, потому что новое институциональное устройство оберегали внешние обстоятельства. В первую очередь, европейская интеграция и перспективы роста благосостояния, связываемые с критериями присоединения к ЕС, помогли сохранить в основном продемократические настроения на территории всей Восточно-Центральной Европы.

После экономических потрясений первых лет перехода, экономики стран Восточно-Центральной Европы усиливались. С 2008, однако, экономический рост снова замедляется. По всей Европе начинается сокращение социальных пособий и внедрение пакетов мер по строгой экономии. Стал расти уровень безработицы. Что касается экономических проблем, текущий экономических кризис, возможно, сказывался на благосостоянии не так сильно, как переход к рыночной экономике начала 1990-х годов. Ситуация в Восточно-Центральной Европе, однако, отличается от той ситуации, что мы имели два десятилетия назад. В начале 1990-х перспектива вступления в процветающий «клуб» Западной Европы нейтрализовала негативный эффект падения благосостояния. Сегодняшняя ситуация намного менее благоприятна для демократии, поскольку сейчас нет похожих внешних факторов, которые могли бы усилить легитимность хрупких демократических институтов. Наоборот, ныне на территории всего континента на своем подъеме евроскептицизм. Страны, которые экономический кризис затрагивает в меньшей степени, обвиняют ЕС в попытке перераспределить их богатство (и даже в том, что они держат свои рынки труда открытыми) в пользу «ленивых» и «безответственных» южных и восточных стран-членов ЕС. На юге, как и востоке, ограничения, предлагаемые ЕС (и МВФ), воспринимаются как ограничения национального суверенитета. Благодаря этому ЕС зачастую сравнивается с империалистской колониальной державой, эксплуатирующей слаборазвитые страны на периферии.

До финансового кризиса и наследующих ему течений евроскептиков ученые утверждали, что институциональная модернизация, спровоцированная вступлением в ЕС, делала демократический режим в Восточно-Центральной Европе «практически необратимым». Сейчас такие взгляды кажутся чрезмерно оптимистичными. Согласно нескольким социологическим исследованиям, солидарность и социальная сплоченность обществ Восточно-Центральной Европы ослабевала еще с начала демократических перемен в 1989 и 1990 годах. Посткоммунистические общества охвачены апатией, недоверием. Европейское социальное исследование 2010 года продемонстрировало, что доверие среди людей, а также вера в институты значительно ниже в бывшем коммунистическом блоке, чем в Западной Европе. Материалы т.н. «Исследования мировых ценностей» также говорят о том, что население посткоммунистических стран намного менее устойчиво по отношению к авторитарным методам руководства и военизированным режимам, чем западные европейцы. Согласно опросам общественного мнения в 2006 году, поляки, румыны, русские и грузины, по-видимому, поддерживают идею интерпретации законов религиозными лидерами. Исследование фонда Бертельсманна, опубликованное в июле 2013 года, обнаружило, что солидарность (которую определяют как помощь и ответственность в отношении других) в странах бывшего коммунистического блока находится на самом низком уровне по сравнению со всей остальной Европой. Жители Восточно-Центральной Европы, в целом, имеют высокий уровень недоверия по отношению к коллективным действиям. Они с меньшей вероятностью вступают в гражданские организации, неохотно голосуют на выборах. Посткоммунистический регион характеризуется социально раздробленными обществами и высоким уровнем недоверия.Все это говорит в пользу того, что социальные преобразования все еще отстают от институциональных. Хотя институты, благодаря вступлению в ЕС, демократизировались, демократические ценности еще не укоренились в политической культуре населения Восточно-Центральной Европы.

Как в 2007 году предсказал Жак Руприк, как только вступление в ЕС будет завершено, в отсутствии сильного гражданского общества и независимых СМИ новые демократии стран Восточно-Центральной Европы могут скатиться обратно к авторитарным режимам, к национальному популизму.

ЕС и его внутренние колонии? Краткие заметки на полях

• 12.01.2014
• Комментарии к записи Как американское правительство ведет войну с наличными отключены
• Тексты

Под прикрытием многочисленных выдуманных войн, как например, с террором, наркотиками, уклонением от налогов и организованной преступностью, американское правительство уже давно ведет скрытую войну с наличными. Один из симптомов этой войны в том, что банкнота в $100, чья беспрерывно падающая покупательная способность сегодня значительно ниже покупательной способности банкноты в €500, остается крупнейшей деноминацией американской валюты.

Американская валюта ранее эмитировалась в деноминациях до $10,000 (включая также банкноты по $500, $1,000 и $5,000). Была даже банкнота в $100,000 для расчетов между Федеральными резервными банками. Соединенные Штаты прекратили печать банкнот крупных деноминаций в 1945 году и официально прекратили их эмиссию в 1969 году, когда Фед начал изымать их из обращения. С тех пор крупнейшей банкнотой в обращении остались $100. Но с 1969 года инфляционная монетарная политика Феда вызвала девальвацию американского доллара на 80%, поэтому 100-долларовая банкнота в 2010 обладала покупательной способностью лишь $16,83 1969 года. Это меньше, чем покупательная способность 20-долларовой банкноты в 1969 году!

Несмотря на такую огромную девальвацию, Федеральная резервная система упорно отказывается печатать банкноты большего номинала. Это сделало большие кассовые операции крайне неудобными и заставило американцев неразумно часто пользоваться системами электронной оплаты. Конечно, именно в этом суть намерений правительства США. Целью непрекращающегося нарушения давних законов о финансовой конфиденциальности является облегчение контроля за экономической жизнью граждан и отмена права на финансовую тайну, якобы для обеспечения их безопасности от колумбийских нарко баронов, Аль-Каиды, налоговых преступников и других мерзавцев из мира белых воротничков.

Теперь война с наличными началась и в других странах. Несколько месяцев назад мы получили сообщение о том, что Италия снизила порог на размер транзакций с наличными с €2,500 до €1,000. Итальянское правительство предпочло бы снизить этот порог до €500 или даже до €300, но решило, что итальянцам надо дать время, чтобы те привыкли к новым ограничениям. Принятие этих мер объясняется тем, что несдержанное в своих расходах итальянское правительство пытается сократить государственный долг размером в €1,9 трлн и таким образом борется с уклонением от налогов, которое «стоит» правительству приблизительно €150 млрд в год.

Роскошный стиль жизни итальянской правящей элиты резко контрастирует с тем, как живут простые итальянцы, несущие самое маленькое бремя потребительских долгов в Еврозоне и являющиеся самыми активными вкладчиками. Они очень редко пользуются своими кредитными картами в отличие граждан других стран Еврозоны. Культура наличных настолько укоренилась в Италии, что 7,5 млн итальянцев вообще не обладают чековыми счетами. Теперь большинство таких «небанковских» итальянцев насильно затолкнут в банковскую систему, чтобы невероятно коррумпированному итальянскому правительству было проще за ними шпионить и вторгаться в их частную жизнь. Естественно, что итальянские банки, берущие 2% за транзакции по кредитным картам и комиссии за пользование дебетовыми счетами, заработают огромные деньги от принятия этого закона. Как заметил скандальный бывший премьер Берлускони (Berlusconi): «Есть реальная опасность превращения в фискальное полицейское государство». В действительности надо просто посмотреть на то, что происходит сегодня в США, чтобы понять, что ожидает граждан Италии.

Тем временем война с наличными в Швеции набирает обороты, хотя участие государства там не так заметно. В шведских городах наличные больше не принимаются в государственных автобусах, а билеты надо покупать заранее через смс на мобильном телефоне. Многие малые бизнесы отказываются от наличных, а некоторые банки вообще перестали с ними работать. В некоторых шведских городах вообще больше нельзя пользоваться наличными в банках. Даже церкви теперь принимают электронные пожертвования от прихожан и устанавливают устройства для приема платежей. Объем операций с наличными равняется 3% экономики Швеции, тогда как для Еврозоны этот показатель — 9% и 7% для США.

Ведущим сторонником движения за отмену наличных является никто иной как Бьорн Ульвеус (Bjorn Ulvaeus), бывший участник группы ABBA. Придурковатый поп идол, чьего сына трижды ограбили, считает, что мир без наличных будет означать рост безопасности граждан! Люди более сообразительные, чем Ульвеус указывают на еще одно «преимущество» электронных транзакций: они оставляют электронный след, который с легкостью может отслеживать государство. Таким образом, в отличие от стран с сильной культурой наличных (Греция и Италия), в Швеции значительно более низкий уровень коррупции. По словам «эксперта» по теневой экономике: «Если люди используют больше карт, они реже участвуют в теневой экономике». То есть прячут свои потом заработанные доходы от государственного грабежа.

Как американское правительство ведет войну с наличными

• 09.01.2014
• Комментарии к записи Блат в России отключены
• Тексты

Роль блата в становлении рыночной экономики

Процессы политической и экономической либерализации, на­чавшиеся в 1985 году, привели к радикальным изменениям в Рос­сии: были разрушены не только партийная и государственная ин­ституциональная система и органы регионального управления, оказались под ударом и повседневные практики, включая взаимо­действия в первичных группах, дружеское общение и личные свя­зи. Политические и экономические реформы 90-х, и, так называе­мая,   «шоковая терапия», увенчавшаяся децентрализацией планиро­вания, устранением государственного ценообразования и привати­зацией общественной собственности, привели к еще более глубо­ким социальным изменениям. Такие изменения оказали серьезное воздействие на преобразование блата. Аналитически можно выде­лить, однако, две стадии взаимного влияния: во-первых, вклад блата в претворение рыночных реформ; а во-вторых, роль рынка в разрушении сред распространения блата. Остановимся на первом.

Первая волна российских предпринимателей, которая появилась в период 1988—1991, когда впервые была разрешена организация кооперативов, коммерческой и финансовой деятельности и т.д. , во многом обязана блату.

"Многие пытали счастья, но только те, у кого было то, что тогда называлось блатом, оказались успешливы. В отличие от второй вол­ны предпринимателей, сформировавшейся из высших эшелонов со­ветской бюрократии или номенклатуры, капитал, аккумули­рованный блатниками, не был связан ни с производством, ни с соб­ственностью.^"

Как источник нового предпринимательства, блат имел двойное значение. Во-первых, знакомства и связи предоставляли доступ к общественным ресурсам, которые вовлекались в частный бизнес на льготных условиях; во-вторых, практические навыки установ­ления и поддержания контактов, изобретательность в обхождении бюрократических препятствий и улаживании проблемных ситуа­ций, уже имеющиеся контакты и заделы доверия, стали абсолют­но незаменимы в сложном процессе становления рыночной сфе­ры.

Данные исследования 1991—1992 годов показали, что личные контакты сыграли решающую роль в развитии малого бизнеса. Поскольку организация собственных предприятий была непри­вычным для большинства делом, помощь, информация, совет, распространяемые по личным каналам, и наличие необходимых контактов стали необходимым условием создания собственного бизнеса. По свидетельству первых бизнесменов, оформление и прохождение документов на регистрацию фирмы, как правило, осуществлялось с помощью друзей и знакомых. Даже когда появи­лась платная услуга по подготовке и оформлению регистрацион­ных документов, неформальные контакты не потеряли своей зна­чимости. Последние гарантировали надежность информации и проверенность рекомендаций. Многие респонденты отмечали, что бизнес был обречен на зависимость от неформальных контактов и связей, поскольку не развита контрактная система, нет эффектив­ных механизмов контроля, санкционирования и разрешения кон­фликтных ситуаций. Таким образом, неформальные отношения и личное доверие в начальной стадии развития бизнеса становились гарантией.

Еще один важный момент, упоминаемый многими — преодоле­ние административных и финансовых трудностей, а таких трудно­стей неисчислимое множество, начиная с регистрации, поиска по­мещения и открытия банковского счета и кончая поиском допол­нительных кредитных средств и финансовой отчетностью.

Подсдача государственными учреждениями помещений частным фирмам, часто на льготных условиях, означала наличие нефор­мальных отношений сторон и инициацию отношений «взаимопомощи» между арендодателем и арендатором, который зачастую являлся сотрудником того же самого учреждения или другом-знакомым-родственником руководства. Административные навыки и личные связи, наработанные в годы расцвета блата, сыг­рали на руку «активным» членам общества. Особенно необходи­мым было использование контактов для получения информации: об изменении налогообложения, о партнерах и банках, о возмож­ностях и специфике рынка. На более продвинутой стадии бизнеса связи в местной администрации, милиции, налоговой полиции, на транспорте и в таможне назывались решающими.

Бизнесмены — респонденты моего исследования — приводили множество примеров, позволяющих понять роль блата в этом от­ношении. Владелец фирмы и магазина дорогой одежды пояснил, что:

«В большой степени успех начатого бизнеса зависел от наслед­ства, которое досталось тому или иному предпринимателю от со­ветского времени. Связи, возможно, были не таким большим на­следством, как власть или деньги, но и не маленьким. Те, кто на­чал бизнес в конце 80-х — скажем, выпускники экономического университета моего факультета — все были умные, примерно оди­наковые. И еще раз подтвердилось то, что реально мог вырасти только тот, у кого были связи, родственники, родители, которые помогли с возможностью иметь наличку в необходимый момент и в необходимых объемах, которой у других не было. Профессорские, генеральские дети, они и раньше не смешивались с обычными сту­дентами, и с этим же кругом знакомств они вошли в бизнес. А по­скольку у нас кроме головы ничего не было, то все и оказались на одном уровне. Кому-то лучше, кому-то чуть хуже. Даже у самых успешливых — примерно так же, хотя кто-то начинал на компь­ютерном буме, то есть раньше других, а кроме этого у него род­ственник был в Казахстане на государственном предприятии, от­куда он брал деньги. Большие деньги он вкладывал в спекуляцию компьютерами, и объемы были большие. Ведь так или иначе весь бизнес начинался со спекуляции.»

А.В.Леденева, «ЛИЧНЫЕ СВЯЗИ И НЕФОРМАЛЬНЫЕ СООБЩЕСТВА: ТРАНСФОРМАЦИЯ БЛАТА В ПОСТСОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ», «Мир России», 1997г., №2

• 06.01.2014
• Комментарии к записи По поводу внутренних вопросов отключены
• Тексты

...Или можетъ быть господствующая теперь печать тогда-то и развернетъ передъ нами программу новой жизни, которую теперь такъ тщательно скрываетъ? Ахъ, какая должно быть это любопытная, прекрасная и совершенно самобытная программа, если только она есть въ дѣйствительности. Но мы думаемъ, что такой программы нѣтъ, что нетолько такой, но даже никакой нѣтъ программы у печати, про которую мы говоримъ. И въ этомъ-то вотъ все и дѣло и вся бѣда побѣдительницы. Весьма возможно, что по окончанiи сумятицы она просто скажетъ: «Ну, господа, а теперь будемъ ждать появленiя Жуковскихъ, которые намъ и укажутъ, что надлежитъ дѣлать».

И въ самомъ дѣлѣ: не очевидно ли, что вопросы о домашней прислугѣ, бракоразводныхъ дѣлахъ и т. п. гораздо меньше вопросы, чѣмъ отлыниванiе отъ очередныхъ вопросовъ и дѣлъ. Не очевидно ли, что всѣ эти вопросы, не исключая и транзитнаго, притянуты за волосы, по случаю общественной скуки и пустоты жизни, которую благопопечительныя газеты желаютъ наполнить серьёзнымъ содержанiемъ, что одними этими вопросами живъ не будешь и разрѣшенiемъ только однихъ ихъ ничего не разрѣшишь. «Московскiя Вѣдомости» въ особенности взмыливаютъ теперь транзитный вопросъ. Вотъ уже въ теченiи нѣсколькихъ мѣсяцевъ у нихъ тянутся статьи по этому поводу, дышащiя настоящимъ пламенемъ, и корреспонденцiи, подписанныя нетолько русскими фабрикантами и торговцами, но и рабочими (больше, впрочемъ, торговцами и фабрикантами). Смыслъ всѣхъ этихъ статей и корреспонденцiй одинъ и тотъ же: если, молъ, закавказскiй транзитъ будетъ существовать, то иностранцы проникнутъ съ ихъ товарами и вытѣснятъ насъ нетолько изъ Персiи, но даже изъ среднеазiатскихъ нашихъ владѣнiй, стоившихъ намъ столькихъ денегъ и крови; русская промышленность въ самыхъ отдаленныхъ и разнообразныхъ углахъ Россiи понесетъ огромныя, миллiонныя потери, множество фабрикъ раззорится, рабочiе останутся безъ работы и безъ хлѣба и т. д. Смыслъ всего этого, говорю я, самый простой: законопачивайте всѣ щели отъ иностранцевъ и давайте привилегiи русскимъ фабрикантамъ и заводчикамъ, а они, прiобрѣтя возможность продавать въ тридорога свои товары, не забудутъ русскихъ рабочихъ и государственную казну. Все это, говорю я, не ново и очень просто, только руolсскiе рабочiе и государственные интересы здѣсь какъ будто бы ни при чемъ.

Вопросъ о закавказскомъ транзитѣ, какъ бы ни вздували, останется по прежнему маленькимъ вопросомъ, маленькимъ и по сущности своей и по практическимъ своимъ послѣдствiямъ. Это прежде всего вопросъ закавказской желѣзной дороги и тѣхъ немногочисленныхъ нашихъ фабрикантовъ и торговцевъ, которые снабжаютъ нѣкоторые азiатскiе рынки небольшимъ количествомъ нашихъ произведенiй. Сторонники закавказской желѣзной дороги желаютъ, разумѣется, свободнаго провоза иностранныхъ товаровъ, чтобы дорога имѣла больше грузовъ; а сторонники фабрикантовъ и торговцевъ, не могущихъ вступить въ открытую конкурренцiю съ иностранною промышленностью, желаютъ прегражденiя имъ доступа нетолько въ Азiю, но и въ наши предѣлы, такъ какъ боятся болѣе высокаго ихъ качества и дешевизны. Вопросъ о транзитѣ тѣсно связывается ими съ покровительственными пошлинами вообще и съ эксплуатацiей нашего азiатскаго населенiя. Населенiе заинтересовано, конечно, прежде всего въ томъ, чтобы за хорошiй товаръ платить дешевле, т. е. заинтересовано прежде всего въ качествѣ потребителя, а затѣмъ оно не можетъ быть равнодушно и къ другимъ послѣдствiямъ большой и правильно поставленной торговли, т. е. къ тому заработку, который достается на долю извоза, храненiя и разныхъ другихъ торговыхъ операцiй, и, наконецъ, по крайней мѣрѣ, относительно произведенiй нѣкоторыхъ отраслей промышленности (напр. машинной и желѣзодѣлательной), оно заинтересовано въ свободѣ торговли и въ качествѣ производителя. Ему чрезвычайно важно получать, напр., хорошiя земледѣльческiя орудiя и хорошiя машины, чтобы имѣть возможность поставить скорѣе въ правильное положенiе мѣстную промышленность. Въ этомъ случаѣ интересы одной заинтересованной стороны близко совпадаютъ съ интересами населенiя, но еслибы закавказская желѣзная дорога стала думать только о себѣ и, желая помирить свои выгоды съ интересами русскихъ торговцевъ и фабрикантовъ, путемъ какого-нибудь компромисса, предложила въ этихъ видахъ общее повышенiе провозной платы на всѣ грузы (какъ идущiе транзитомъ, такъ и въ наши предѣлы) или что-нибудь подобное, то, само собою разумѣется, интересы ея также далеко разошлись бы съ интересами населенiя, какъ и интересы другой стороны. Это было бы равносильно раздѣленiю выгодъ на двѣ части и установленiю высокихъ покровительственныхъ пошлинъ на иностранные товары, при чемъ онѣ поступали бы только не въ пользу казны, а въ пользу желѣзной дороги. Конечно, поступленiя закавказской желѣзной дороги тѣсно связаны съ поступленiями въ казну, съ исправностью ея платежей правительству, которые, съ закрытiемъ транзита или введенiемъ покровительственныхъ пошлинъ, должны значительно уменьшиться (закавказская желѣзная дорога, говорятъ, опредѣляетъ свои потери отъ закрытiя транзита приблизительно въ 400 тысячъ рублей въ годъ), но, при повышенiи провозной платы на товары, идущiе въ наши предѣлы, ея прибыли все равно легли бы въ концѣ концовъ на тоже населенiе въ цѣнѣ товаровъ. Еще менѣе основательна, разумѣется, другая сто-рона, интересы которой даже косвеннымъ образомъ не совпадаютъ съ интересами населенiя и которое имѣетъ въ виду только одну цѣль — поставить въ искуственное привилегированное положенiе свои дурно устроенныя фабрики, еле прокармливающiя рабочихъ и постоянно жалующiяся на дороговизну заработной платы, хотя она значительно ниже европейской платы. Эта сторона старается представить маленькую Персiю, чѣмъ то въ родѣ Индiи для Англiи, куда, нетолько по отсутствiю желѣзныхъ дорогъ, но и по самому качеству и цѣнѣ нашихъ произведенiй, нашимъ фабрикантамъ долго еще не проникнуть. Она помнитъ наполеоновскую континентальную политику и желала бы изъ Поти и Батума блокировать всю Европу. Она слыхала про колонiальную систему Англiи и думаетъ, что промышленность не можетъ иначе и существовать, какъ только на счетъ колонiй и эксплуатацiи менѣе развитыхъ въ промышленномъ отношенiи странъ. Она не думаетъ о томъ, что страны эти уже почти всѣ захвачены европейцами, имѣющими неизмѣримо болѣе развитую промышленность и конкуррировать съ которыми мы можемь развѣ только двумя способами — либо штыкомъ, либо усовершенствованiемъ и развитiемъ своей промышленности совершенно особыми путями. Будучи по большей части большими самобытниками и не спуская самобытности съ языка, они повторяютъ только европейскiе зады, не могутъ отнестись критически къ переживаемому европейскою промышленностью моменту и предусмотрѣть тѣхъ перемѣнъ, какiя ей предстоитъ испытать, какъ въ своей организацiи, такъ и въ направленiи, чтобы опредѣлить для Россiи иной путь и избавить ее отъ вѣчнаго повторенiя задовъ. Они не могутъ представить себѣ промышленности, разсчитанной прежде всего на внутреннiя потребности страны и главнымъ образомъ на потребности народа (какъ на потребности самыя ближайшiя и самыя правильныя), не могутъ представить себѣ, что промышленность можетъ сдѣлать въ этомъ направленiи весьма важные и быстрые успѣхи. Эго, конечно, нѣсколько посложнѣе вопроса о закавказскомъ транзитѣ и не можетъ доставить такого удовольствiя гг. фабрикантамъ, торговцамъ и ихъ пламеннымъ защитникамъ, вѣчно хлопочущимъ о какихънибудь привилегiяхъ и вымогающимъ у государства для себя разныя льготы; но это вопросъ первостепенный, къ которому нетолько вопросъ о транзитѣ, но и вообще вопросъ о покровительственной системѣ относится уже какъ вопросъ второстепенный, какъ вопросъ времени и условiй торговой политики.

«Отечественныя записки», 1883, № 2 февраль, Отд. II, с. 232—235

• 05.01.2014
• Комментарии к записи Постдемократия в эпоху мировых финансовых рынков отключены
• Тексты

И социально-демократические, и либерально-плюралистические теории, а также их выводы в отношении уровней, видов и социального распределения коллективных практик, сейчас являются пережитком прошлого, как в аналитическом, так и в нормативном смысле. Они потеряли актуальность после переломных моментов, пережитых демократическим капитализмом во второй половине 1970-х и далее после 1989 года. То, чего нам абсолютно не хватает, однако, — это теория или нормативные обоснования текущих реалий, когда экономические ресурсы определяют повестку дня и принятие решений в политическом процессе, в то время как сами владельцы этих ресурсов и результат распределений, обусловленный рынком, все менее и менее сдерживаются социальными правами и политическим вмешательством. Наоборот, последние в значительной степени предоставлены в распоряжение экономических «императивов». Обратите внимание, что в отличие от социально-демократической модели, нынешнее состояние глобализированного финансового рынка имеет обратную зависимость: рынки задают повестку дня и устанавливают (финансовые) ограничения общественной политики, а общественная политика, в свою очередь, мало что может сделать для ограничения сферы действия и динамики непрерывно растущего рынка — если только политические элиты не готовы самоубийственно проверять на себе мощь ответного удара «рынков». И все же перед нами — та же логика повсеместного превосходства накоплений, дохода, производительности, конкурентоспособности, жесткой экономии и рынка над сферами социальных прав, политического перераспределения и устойчивости. Беззащитность этих сфер перед ней — это то, что правит в современной версии капиталистической демократии (или скорее «постдемократии» — Crouch 2004) и вероятно будет править в течение еще множества лет (Streeck 2011a). Эта логика в том виде, как она разворачивается перед нашими глазами и на глобальном уровне, достаточно сильна и, по-видимому, неоспорима, а поэтому превалирует, несмотря на свою чрезмерную фактичность и отсутствие какой-либо нормативной теории, — как суровая реальность, лишенная каких-либо оправданий.

Одним словом, функционирование этой логики начинается с категоричного отрицания наличия любого противоречия между правами людей и правами владельцев собственности, социальной справедливостью и справедливостью собственности и рынка. В определенной степени правительства национальных государств несут ответственность за первое и являются адресатами соответствующих требований и жалоб, т.е. «голосов». Их довольно сильно заглушают громкие и повсеместные требования жесточайшей экономии. Необходимость этого требования и в то же время сложность его удовлетворения определяются тремя факторами. Во-первых, нужно помочь потерпевшим крах (или почти потерпевшим крах) финансовым институтам, которые считают правительства своими предпочтительными заказчиками. Во-вторых, правительства не смогут справиться со своими финансовыми проблемами при помощи повышения налогов, потому что это становится нагрузкой для частных инвесторов в «реальной» экономике, не способствуя их инвестициям внутри страны. В-третьих, расходы сократить невозможно, потому что еще большая доля затрат на систему социального обеспечения, которая до настоящего времени покрывалась «парафискальными» механизмами участия, должна покрываться из общей прибыли (в случае если трансферы нельзя сократить) для того, чтобы снизить нагрузку на работодателей. Загнанное в этот треугольник ограничений государство больше не является приемлемым поставщиком того, что все игроки на стороне потребления могут от него хотеть. Чтобы заполучить хоть какое-то пространство для маневра, оно подвергается вынужденному преобразованию от классического (по Шумпетеру) «налогового государства» в «одалживающее государство». То есть расходы покрываются не текущими, а прогнозируемыми доходами будущих периодов, ожидаемая налоговая база которых, однако, съедается увеличивающейся долей государственного бюджета, идущей на обслуживание долга (вместо того чтобы оплачивать предоставление услуг и инфраструктуры). Вместе со Штрееком (Streeck 2007: 32, 34) мы можем говорить об «ослаблении возможностей государства» и «истощении имеющихся в его распоряжении ресурсов». Эндемичный финансовый кризис «предвосхищает демократический выбор» (Streeck 2010: 5); гражданам просто приходится мириться с фактом, что изголодавшееся финансово государство — неподходящий собеседник, когда дело доходит до требований, касающихся «затратной» политики.

Постдемократия в эпоху мировых финансовых рынков