Постдемократия в эпоху мировых финансовых рынков

И социально-демократические, и либерально-плюралистические теории, а также их выводы в отношении уровней, видов и социального распределения коллективных практик, сейчас являются пережитком прошлого, как в аналитическом, так и в нормативном смысле. Они потеряли актуальность после переломных моментов, пережитых демократическим капитализмом во второй половине 1970-х и далее после 1989 года. То, чего нам абсолютно не хватает, однако, — это теория или нормативные обоснования текущих реалий, когда экономические ресурсы определяют повестку дня и принятие решений в политическом процессе, в то время как сами владельцы этих ресурсов и результат распределений, обусловленный рынком, все менее и менее сдерживаются социальными правами и политическим вмешательством. Наоборот, последние в значительной степени предоставлены в распоряжение экономических «императивов». Обратите внимание, что в отличие от социально-демократической модели, нынешнее состояние глобализированного финансового рынка имеет обратную зависимость: рынки задают повестку дня и устанавливают (финансовые) ограничения общественной политики, а общественная политика, в свою очередь, мало что может сделать для ограничения сферы действия и динамики непрерывно растущего рынка — если только политические элиты не готовы самоубийственно проверять на себе мощь ответного удара «рынков». И все же перед нами — та же логика повсеместного превосходства накоплений, дохода, производительности, конкурентоспособности, жесткой экономии и рынка над сферами социальных прав, политического перераспределения и устойчивости. Беззащитность этих сфер перед ней — это то, что правит в современной версии капиталистической демократии (или скорее «постдемократии» — Crouch 2004) и вероятно будет править в течение еще множества лет (Streeck 2011a). Эта логика в том виде, как она разворачивается перед нашими глазами и на глобальном уровне, достаточно сильна и, по-видимому, неоспорима, а поэтому превалирует, несмотря на свою чрезмерную фактичность и отсутствие какой-либо нормативной теории, — как суровая реальность, лишенная каких-либо оправданий.

Одним словом, функционирование этой логики начинается с категоричного отрицания наличия любого противоречия между правами людей и правами владельцев собственности, социальной справедливостью и справедливостью собственности и рынка. В определенной степени правительства национальных государств несут ответственность за первое и являются адресатами соответствующих требований и жалоб, т.е. «голосов». Их довольно сильно заглушают громкие и повсеместные требования жесточайшей экономии. Необходимость этого требования и в то же время сложность его удовлетворения определяются тремя факторами. Во-первых, нужно помочь потерпевшим крах (или почти потерпевшим крах) финансовым институтам, которые считают правительства своими предпочтительными заказчиками. Во-вторых, правительства не смогут справиться со своими финансовыми проблемами при помощи повышения налогов, потому что это становится нагрузкой для частных инвесторов в «реальной» экономике, не способствуя их инвестициям внутри страны. В-третьих, расходы сократить невозможно, потому что еще большая доля затрат на систему социального обеспечения, которая до настоящего времени покрывалась «парафискальными» механизмами участия, должна покрываться из общей прибыли (в случае если трансферы нельзя сократить) для того, чтобы снизить нагрузку на работодателей. Загнанное в этот треугольник ограничений государство больше не является приемлемым поставщиком того, что все игроки на стороне потребления могут от него хотеть. Чтобы заполучить хоть какое-то пространство для маневра, оно подвергается вынужденному преобразованию от классического (по Шумпетеру) «налогового государства» в «одалживающее государство». То есть расходы покрываются не текущими, а прогнозируемыми доходами будущих периодов, ожидаемая налоговая база которых, однако, съедается увеличивающейся долей государственного бюджета, идущей на обслуживание долга (вместо того чтобы оплачивать предоставление услуг и инфраструктуры). Вместе со Штрееком (Streeck 2007: 32, 34) мы можем говорить об «ослаблении возможностей государства» и «истощении имеющихся в его распоряжении ресурсов». Эндемичный финансовый кризис «предвосхищает демократический выбор» (Streeck 2010: 5); гражданам просто приходится мириться с фактом, что изголодавшееся финансово государство — неподходящий собеседник, когда дело доходит до требований, касающихся «затратной» политики.

Постдемократия в эпоху мировых финансовых рынков