Внутренняя ситуация и региональная политика
Оценивая летом 2011 года ситуацию в арабском мире, российский исследователь В. Наумкин обоснованно резюмировал: «Арабские монархии устояли перед натиском протестного активизма, жертвами которого стали республиканские государства». Причина этой устойчивости, по его мнению, связана не столько с «финансово-экономическими возможностями монархий», сколько с «фактором легитимности», более высокой при «монархическом режиме», чем в республике». К Саудовской Аравии этот вывод относится едва ли не в первую очередь.
Проведенный располагающимся в Дохе Арабским центром политических исследований (Arab Center for Research & Policy Studies) весной — летом 2011 года опрос общественного мнения в странах арабского мира доказывал, что саудовские респонденты в большей мере, чем участники опроса из других государств региона, доверяли своему правительству (44 процента «полностью доверяю-щих» и 31 процент «доверяющих»). Это доверие распространялось и на назначаемый королем протопарламент — Консультативный совет: 36 и 37 процентов соответственно. 52 процента саудовцев считали, что внутренняя политика правительства «полностью» или «в значительной мере» отвечает интересам граждан, что относилось и к проводимому государством внешнеполитическому курсу — 57 процентов.
И все же Саудовская Аравия испытала воздействие развивавшихся в границах арабского региона протестных движений. Активизируя существующие в стране политические силы («либералы», конфессионально-региональные группы), «арабская весна» заставляла саудовскую власть искать ответ на вызов, бросавшийся ей этими силами. Меняя же систему региональных международных отношений, события 2011 года побуждали саудовское руководство действовать в направлении «консервативной» реорганизации арабского геополитического пространства.
В Эр-Рияде 23 февраля 2011 года, в день возвращения в столицу лечившегося за пределами страны короля Абдаллы бен Абдель Азиза, было распространено обращенное монарху «Заявление 23 февраля», подготовленное группой «либеральных интеллектуалов» — «Молодежью Фейсбук». В нем говорилось: «Мы обращаемся к вам, Служитель Двух Благородных Святынь! Революции, инициированные молодежью Туниса, Египта и Ливии, доказывают, что арабские правители не прислушивались к голосу нового поколения, оставаясь далеки от его устремлений и чаяний. Они игнорировали требования народов, стремящихся к реформам, развитию, свободе, справедливости. Но разворачивающиеся события несут анархию, кровопролитие, попрание основ правопорядка». Недопустимо, продолжали авторы документа, распространение «негативных последствий революций на королевство». «Молодежь призывает Служителя Двух Благородных Святынь провести назревшие реформы», чтобы «родина избежала потрясений».
Авторы «Заявления 23 февраля» требовали превратить Консультативный совет в избираемый парламент, настаивая на трансформации монархии в «конституционное» и основанное на «разделении властей» королевство. Они выступали за «независимость суда», отмену государственного контроля над деятельностью общественных организаций, «легализацию политических партий, исключение цензуры в отношении средств массовой информации, освобождение политических заключенных, предоставление политических и гражданских прав женщинам». Заявление включало и социальные требования — «справедливое распределение общественного богатства, ликвидацию безработицы среди молодежи, улучшение ее жилищных условий».
Прибыв в Эр-Рияд, король Абдалла провозгласил начало «нового этапа широкого национального диалога» для «блага отечества». Из государственного бюджета и личных средств монарха было выделено более 121 миллиарда саудовских риалов (более 35 миллиардов долларов США) на нужды социального обеспечения, развитие системы профессиональной подготовки женщин, повышение стипендий студентам. Не менее значительные суммы направлялись Фонду жилищного развития — на возведение жилья для молодежи. Королевские указы предполагали, что на поощрение общественных организаций будет ежегодно выделяться от 100 до 450 миллионов риалов. Игнорируя политические требования «Заявления 23 февраля», король подтверждал условный характер союза власти и «либералов», начало которому было положено в 2003 году. Этот союз диктовался прагматическими интересами саудовского «политического класса», который периодически обрушивал репрессии на испытывавших чувство «революционного нетерпения» интеллигентов.
«Либералы» настаивали на смягчении условий этого союза. 27 февраля 2011 года было предано гласности «Заявление 123-х», подписанное 123 университетскими преподавателями, юристами, экономистами, правозащитниками и предпринимателями, утверждавшими «недостаточность осуществленных правителем мер, направленных на развитие страны». Они вновь говорили о желательности превращения государства в конституционную монархию и преобразования Основного закона правления в «полноценную конституцию», отмечая свою «солидарность с королем-реформатором». Считая недопустимым движение по пути «мятежей и анархии», авторы «Заявления 123-х» требовали разработать «поэтапный план политического реформирования», включая введение прямых и всеобщих выборов муниципальных советов (избираемых частично), создание Консультативного совета, обеспечение равноправия женщин.
Продолжая действовать на «благо отечества» (но вновь лишь частично удовлетворяя требования «либералов»), король, выступая 25 сентября 2011 года с тронной речью в Консультативном совете, объявил о принятии им новых указов, предоставляющих женщинам, начиная с 2013 года, право назначаться в протопарламент, а также участвовать в выборах и баллотироваться в депутаты муниципальных советов. Говоря об этом, он подчеркивал: «Взвешенное обновление, основанное на исламских ценностях в их качестве гарантии прав человека, — веление времени». Союз власти и «либералов» оставался фактом реальности, но вновь на условиях «правящего класса».
11 марта 2011 года, почти через три недели после возвращения короля в Эр-Рияд, сформированное суннитскими активистами «Объединение свободной молодежи» призвало «сторонников справедливости» выйти на улицы саудовских городов и «совершить джихад на пути Господа, сказав слово правды правителю», — в Саудовской Аравии должна была начаться желанная революция. Обращение подчеркивало, что «язык демонстраций и массовых собраний — единственный способ заставить государство осуществить требования людей».
«Желанная революция» не произошла — слишком много сил было брошено для того, чтобы с помощью «превентивных мер» не допустить демонстраций. Государственная безопасность уже прекратила активность антисистемного террористического подполья, и ей не составило труда не допустить выступлений тех, кто действовал открыто. Против Объединения свободной молодежи была мобилизована машина государственной пропаганды — от муфтиев мечетей до «мыслителей и писателей нации», авторов ведущих саудовских изданий, говоривших о «недопустимости нападок на поэтапный реформаторский курс» короля. Саудовские «либералы» поддержали действия власти — в обнародованном 15 марта 2011 года заявлении Саудовского национального общества прав человека говорилось о «непоколебимости единства правительства и граждан»17.
В начале октября 2011 года саудовский «политический класс» столкнулся с новым вызовом — грозившими распространением по всей территории Восточной провинции волнениями шиитской молодежи города Эль-Авамийя. Вне зависимости от политических предпочтений того или иного печатного издания, саудовская пресса квалифицировала эти волнения, предлагая широкий спектр их «причин» — «хулиганские выходки», «провокация «Аль-Каиды»», «вмешательство Тегерана, потерявшего Бахрейн и теряющего Сирию». Раскрыв в Восточной провинции «террористическую ячейку, связанную с ливанской «Хизбаллой»», саудовские специальные службы «покончили с ее преступлениями».
События в Эль-Авамийе стали самыми серьезными после 1979 года выступлениями шиитов Восточной провинции, вновь доказывая «политико-конфессиональную маргинальность шиитов в саудовском государстве». Усилия саудовского государства, пытавшегося после прихода к власти в 2005 году нынешнего монарха снизить уровень отчуждения шиитского меньшинства, проводя курс «осторожной открытости», не увенчались успехом. Тому были весомые причины: сопротивление официального корпуса законоучителей, исключившее возможность назначения шиитского правоведа в Совет высших улемов, а также саудовское видение Ирана как «стратегического противника». Но и оппозиция осудила выступление в Эль-Авамийе, настаивая на том, что условием включения шиитского меньшинства в общенациональную политику выступает «отказ шиитов-арабов от принципа лояльности [иранскому]центру регионального влияния».
Внутренние вызовы, бросавшиеся саудовской власти в течение 2011 года, не оказались для нее непреодолимыми — оппозиция раздроблена и не способна на создание единого блока давления на власть. Ее основные группы устремлены к сохранению союза с властью. Власть же, воплощаемая ее высшим сановником — королем, продолжала играть бедуинско-исламскую роль «справедливого» и «щедрого» правителя. Но эта игра имела четкие пределы: выступая 23 февраля 2011 года, саудовский монарх обращал особые слова благодарности государственной безопасности — «щиту, защищающему родину от тех, кто продал себя и стремится покуситься на благо родины». Им король обещал «отрубить их грязные руки».
Саудовское государство «консервативно». Это клише саудовского дискурса означает в том числе, что проводимый государством внешнеполитический курс направлен на сохранение статус-кво, понимаемого как обеспечение стабильности в важных для его «правящего класса» регионах — зоне Залива и на Ближнем Востоке. Но эта «консервативность» селективна. Если в случае Туниса саудовская позиция едва ли артикулировалась (хотя предоставление убежища бывшему президенту Зину аль-Абидину бен Али и отказ выдать его показательны), то развитие ситуации в Египте, соседе Саудовской Аравии и ее стратегическом союзнике, вызывало осуждение и неприятие, что подчеркивалось словами короля Абдаллы, считавшего, что события в этой стране являют собой «разгул анархии, грабежей и насилий», а не «защиту демократических свобод».
Прагматические соображения заставили саудовский «правящий класс» признать отставку Хосни Мубарака. Этот «класс» ориентировался на армию, выражая в феврале 2011 года надежду, что «предпринимаемые вооруженными силами усилия, направленные на восстановление мира, стабильности и спокойствия, увенчаются успехом», а контролируемое ими правительство воссоздаст «историческую роль Египта на арабской, исламской и международной арене». Саудовский политический истеблишмент дистанцировался не только от площади Тахрир, но и от движения «Братьев-мусульман». Его победа на парламентских выборах оценивалась как предпосылка создания «умеренной исламистской власти» в качестве «альтернативы саудовской салафитской социальной системе». Отталкиваясь от этой посылки, в Саудовской Аравии считали «опасным для Египта и всего региона» возможный приход на пост главы государства исламистского кандидата, что стало бы основой реализации «религиозной модели «Братьев»».
Расширение пространства протестных движений создавало ситуацию, при которой реакция саудовского «правящего класса» могла опираться и на иные оттенки «консервативности». Если в случае Йемена состоявшееся 10 апреля 2011 года в Эр-Рияде чрезвычайное совещание министров иностранных дел государств — членов Совета сотрудничества арабских государств Залива (ССАГЗ) приняло «инициативу стран Залива», положенную в дальнейшем в основу резолюции Совета Лиги арабских государств (ЛАГ) по Йемену, то в ситуации Бахрейна речь шла о введении в эту страну армейских подразделений ССАГЗ, основу которых составили саудовские войска.
Сложность внутрийеменской политико-конфессиональной ситуации заставляла Саудовскую Аравию видеть в сторонниках президента Али Абдаллы Салеха (включая и армию) гарантию сохранения территориального единства страны-соседа, но, учитывая уровень протестных движений, настаивать на диалоге власти и оппозиции. В то же время положение в Бахрейне (государстве — члене Совета сотрудничества) оценивалось саудовским «правящим классом» как итог «действий Ирана», вызвавших к жизни «межконфессиональные трения и религиозный экстремизм». Эта точка зрения была подтверждена всеми членами ССАГЗ и поддержана ЛАГ. Из нее вытекало утверждение о том, что «участие формирований «Щит полуострова» в событиях в Бахрейне положило предел росту экстремизма и исключило его воздействие на социально-политические процессы», «обуздав иранские посягательства».
Сложный характер саудовско-ливийских отношений последних лет (в Саудовской Аравии говорили о «раскрытии заговора ливийского режима с целью убийства короля Абдаллы бен Абдель Азиза») определил основные элементы ее курса в отношении Ливии. Этот курс отталкивался от негласной поддержки противников Муаммара Каддафи, деятельности в рамках ССАГЗ и ЛАГ, направленной на то, чтобы утвердить «нелегитимность ливийского режима», поддержку плана создания «зоны, запретной для полетов» и перенос «ливийского досье» на рассмотрение Совета Безопасности ООН.
Саудовская позиция в отношении Сирии также несла на себе отпечаток напряженности в отношениях обеих стран, вытекавшей, как отмечали в саудовской столице, из «ориентации президента Башара Асада на тесные связи» с Ираном и, как следствие этих связей, поддержки сирийским руководством «антиправительственных действий ливанской «Хизбаллы»», а также ХАМАС. Кристаллизация саудовской позиции (включая и ее финансовый компонент) в отношении сирийской оппозиции развивалась по мере оформления ее организационных структур и ее взглядов на будущее Сирии, во многом совпадавших с саудовским пониманием «консервативности» региональной системы международных отношений.
В начале декабря 2011 года тогдашний глава Сирийского национального совета Бурхан Гальон заявил о том, что будущее сирийское правительство, сформированное оппозицией, «разорвет особые отношения с Ираном и прекратит поставки вооружения «Хизбалле» и ХАМАС». По его словам, Сирия будет добиваться освобождения Го-ланских высот «путем переговоров, не прибегая к вооруженным действиям» (что соответствовало духу выдвинутой нынешним саудовским монархом в 2002 году и принятой ЛАГ «арабской мирной инициативы»), а сирийская внешняя политика будет ориентирована «на взаимодействие с основными государствами арабского региона».
6 августа 2011 года король Абдалла выступил со специальным обращением к «братьям в Сирии», обвинив сирийский режим в «противоречащем нормам религии и морали кровопролитии». Саудовский монарх был откровенен: «Королевство заявляет о своей исторической ответственности перед сирийскими братьями, требуя остановить кровопролитие, обратиться к разуму и провести реформы». Саудовский «правящий класс» делал выбор в пользу оппозиции — обращение короля завершалось сообщением об отзыве саудовского посла из Дамаска.
В конце августа 2011 года Министерский совет ЛАГ провел первое заседание, посвященное развитию событий в Сирии. Это был итог усилий Саудовской Аравии, координировавшей свои действия с государствами ССАГЗ. Принятое на заседании заявление было выдержано в терминах обращения саудовского монарха — «прекращение кровопролития», «обращение к разуму», «проведение неотложных реформ». Дальнейшие действия Лиги определялись все возраставшим давлением Саудовской Аравии и ее союзников — в ноябре 2011 года был принят Протокол об обязательствах сирийского правительства и условиях деятельности в Сирии миссии наблюдателей ЛАГ45, а также резолюция Министерского совета об экономических санкциях против Сирии46. Приветствуя решения ЛАГ, саудовская пресса призывала «интернационализировать» внутрисирийский кризис, резко критикуя российскую позицию в Совете Безопасности ООН (значительность китайского экономического присутствия в королевстве исключала критику в адрес этой страны).
Саудовская позиция в отношении внутрисирийского кризиса не была статична, на нее воздействовали факторы регионального и международного характера, важнейшим из которых становился «паралич Совета Безопасности», преодоление которого могло достигаться за счет создания (и финансирования) «группы друзей сирийского народа», поставок вооружения оп-позиции и все более четко звучавшего призыва к «внешнему вмешательству» после «провала миссии Кофи Аннана». 5 июня 2012 года, выступая на пресс-конференции по итогам состоявшейся в Джидде очередной сессии Министерского совета ССАГЗ, глава саудовского внешнеполитического ведомства открыто высказал эту идею.
«Арабская весна» вновь поставила вопрос и о ССАГЗ в качестве его приоритетной для саудовской внешней политики международной структуры. Речь не шла лишь о привлечении к деятельности этой организации двух арабских монархий (Иордании и Марокко) и о создании в связи с этим «расширенного [региона]Залива», что позволило бы саудовскому «правящему классу» говорить о становлении «коалиции арабских монархий» ради стабильного развития «арабского отечества». Вопрос касался в первую очередь укрепления сотрудничества между странами—членами Совета. 19 декабря 2011 года, выступая в Эр-Рияде на очередной сессии Высшего совета ССАГЗ, король Абдалла, обращаясь к главам государств Залива, говорил о необходимости «перехода от этапа сотрудничества к этапу конфедерации».
По мнению высших представителей саудовского «правящего класса», для этого были веские причины. Выступая в конце декабре 2011 года на эр-риядской конференции «Залив и мир», саудовский министр иностранных дел определял необходимость движения государств ССАГЗ к большему взаимодействию «иранским вмешательством во внутренние дела стран Залива», как и вероятностью создания Ираном ядерного оружия, способного стать «серьезной угрозой региону». Этот аспект проблемы затрагивался и главой саудовской Службы общей разведки принцем Мукраном бен Абдель Азизом: «Иран как военная сила, обладающая ядерными амбициями, — отмечал он, — бросает вызов странам Залива. Это обстоятельство усиливает их стремление к большему сплочению, в том числе и для обуздания Ирана».
В 2003 году в Саудовской Аравии начался «этап реформ». Эти реформы инициировались властью (вводившей их в русло соответствия «принципам шариата» и «умеренности») и имели своей целью расширение числа участников принятия политических решений. На рубеже истекшего и нынешнего столетий движение в этом направлении ускорялось: в течение 2003—2005 годов последовательно расширялся состав членов Консультативного совета, был создан Центр национального диалога, возник Антикоррупционный комитет, проведены первые частичные выборы советов муниципалитетов, повышена общественно-политическая роль национального предпринимательства, представленного Советом торгово-промышленных палат, появились профессиональные организации и «общественный» Саудовский национальный комитет прав человека.
В октябре 2006 года власть саудовского «правящего класса» получила законодательную основу — Закон о комитете по принесению клятвы, содействовавший институционализации вопросов, связанных с престолонаследием (в октябре 2011 года этот закон был применен, когда наследником саудовского престола стал принц Наеф бен Абдель Азиз). Созданный в 2008 году в качестве начинания короля Абдаллы бен Абдель Азиза, Центр диалога религий вносил серьезные изменения в саудовский политический дискурс, начинавший опираться на более широкие цивилизационные взгляды. По словам саудовского монарха, «Саудовская Аравия — страна, открытая миру, черпающая идеи в Торе, Евангелиях и Коране — Книгах, ниспосланных Господом, ведь весь мир верит в справедливость, благополучие, мир».
«Арабская весна» стала вызовом, требовавшим продолжения реформ. Однако, в отличие от прошлого, движение по этому пути обрело более широкую социальную основу — ею стал выпестованный властью новый «образованный класс». По оценкам Саудовского департамента статистики (конец февраля 2010 года), более 96 процентов работающих саудовцев (почти 4 миллиона человек в возрасте от 25 до 44 лет, или 89,5 процента от общей численности рабочей силы) получили образование: 26,8 процента обладают дипломами об окончании средней школы, а 34,4 процента — дипломами бакалавров. Образованы как работающие мужчины (96,1 процента), так и работающие женщины (98,5 процента). 18,4 процента работающих саудовских мужчин и 55,8 процента работающих саудовских женщин заняты в сфере науки, техники и гуманитарных дисциплин. Ежегодно не менее 90 тысяч молодых саудовцев и саудовок отправляются на учебу в зарубежные университеты. В самой Саудовской Аравии действуют 25 университетов (включая и созданные в эпоху правления нынешнего короля крупнейшие учебные комплексы — Университет нефти и природных ресурсов имени короля Фахда в Дахране и Университет науки и технологии имени короля Абдаллы вблизи Джидды). Расширяясь и обретая новые возможности и институты влияния (Консультативный совет, торгово-промышленные палаты, профессиональные и правозащитные структуры), этот «класс» начинал видеть себя частью системы государственной власти, считая необходимым сузить сферу полномочий официального корпуса улемов.
Его действия вновь опирались на начинания «правящего класса»: в середине февраля 2009 года монарх реформировал Совет высших улемов, введя в состав этой религиозной инстанции представителей неханбалитских мазхабов. В начале 2010 года министерство религиозных дел инициировало «программу идейной безопасности», ограничив полномочия Лиги общественной морали. 12 августа того же года король Абдалла издал указ, позволяющий распространение только тех религиозно-юридических суждений, авторами которых являются правоведы, «избранные и введенные» королем в состав Совета высших улемов и Постоянной комиссии религиозных исследований и фетв. Комментируя действия власти по отношению к корпусу правоведов, саудовская пресса писала, что «развитие королевства вызвало противостояние в сфере культуры и общественной жизни», вытекающее из «разрыва между поколениями», — «новое образованное поколение» стремится «с помощью Интернета и спутникового телевидения войти в мир».
Полем противостояния религиозной власти и «образованного класса» стала сфера женского равноправия, когда символом борьбы явилось требование отмены запрета на вождение женщиной автомобиля. Но и здесь молодые саудовцы шли в фарватере начинаний «правящего класса»: один из указов февраля 2009 года ввел женщину (получившую пост заместителя министра образования) в государственную табель о рангах. Женщины получили удостоверения личности, становились служащими управлений гражданской обороны и министерства торговли и промышленности, ректорами «университетов для женщин», избирались в руководящие органы торгово-промышленных палат. Шаги, связанные с женской эмансипацией, на которые шло саудовское политическое руководство, не приветствовались (или осуждались) улемами, что создавало ситуацию «отчуждения между политиком и правоведом». Это «отчуждение» позволяло выдвигать требования, не противоречившие устремлениям «правящего класса».
Концентрируясь вокруг идеи «ограничения влияния улемов» на общественно-политическую жизнь, требования «молодежи» лишь выборочно принимались «правящим классом». Его точка зрения всегда отталкивалась от необходимости «опоры реформ на выверенную всеобъемлющую и долгосрочную стратегию» при сохранении «столпа» саудовской политической системы — союза правящей династии и руководящего элемента страты улемов, то есть семьи потомков Мухаммеда ибн Абдель Ваххаба — Аль Аш-Шейх. Это означало, что саудовская оппозиция могла играть роль зависимого «младшего партнера» власти. Власть же в условиях «арабской весны» делала выбор в пользу консервативной «умеренности».
Выступая 27 декабря 2011 года на патронировавшейся им и организованной эр-риядским Исламским университетом имама Мухаммеда бен Сауда конференции «Салафизм как шариатский метод и национальное требование», в недавнем прошлом наследник престола принц Наеф бен Абдель Азиз вносил в эту постановку вопроса необходимые нюансы: «Королевство будет следовать салафизму — источнику его прогресса и развития, поскольку салафизм соединяет в себе идентичность и современность. Это — шариат и мирская жизнь. Он призывает учиться прогрессу и мирно сосуществовать с другими, уважая их права», ради того, чтобы «сохранить стабильность в бурлящем региональном море».
Слова недавно скончавшегося принца обманчивы — они не несут в себе идею победы саудовской внешне или внутриполитической «консервативности». Она не безусловна в случае Бахрейна, Йемена, Ливии и Египта, далеких (что определяется внутренним соотношением сил) от того, чтобы считать их вернувшимися к статус-кво дореволюционного времени. Это же относится и к Сирии, стоящей на пороге гражданской войны. Наконец, Саудовская Аравия столкнулась с внутренним вызовом — оппозицией, требующей социальной справедливости и настаивающей на ликвидации наиболее архаичных форм политической жизни. Страна должна вступить в тот этап своей эволюции, который создаст предпосылки неизбежности ее будущего обновления.