Русское имперство и советское блядство

Вопросу о разнице между русским империализмом и советским экспансионизмом уделялось столь мало внимания, что даже при всей очевидности этой разницы для «людей в теме», не всякий интересующийся русской историей может правильно разграничить эти два понятия. Между тем, грамотное изложение различий национально-культурных приоритетов Русской (Российской) Империи от захватнических планов советского государства имеет значение не только для разрешения спора русских имперских консерваторов и «консерваторов» национал-большевицких (евразийцы, коммуно-патриоты, «атомные православные» и несть им числа), но и для имиджа исторической России на внешнеполитической арене. Постепенное расширение границ СССР, вбиравшего в себя бывшие провинции Российской Империи, служит для красных «консерваторов» веским (как им кажется) аргументом в пользу наличия в Совдепии русской традиции. Восхваляя присоединение бывших земель нашей Империи со всем их несчастным русским и нерусским населением к сталинскому скотному двору они готовы принести в жертву сам лик России как авангарда старой Европы, извалять его в грязи и унизить в глазах Свободного Мира. Смешением двух цивилизаций (русской и советской), а вместе с ним и двух миров (консервативного и социал-коммунистического) заставляют иностранцев поверить в те выдумки о «русском медведе», которые на самом Западе некогда считались пропагандистской ложью времён, эдак, Крымской войны 1853—1856 гг. (т.е. международной демократической интервенции в консервативную России) и польского восстания 1863 г. (т.е. этнических чисток польской шляхтой местного белорусского, великорусского и литовского населения, прекращённых благодаря вмешательству русских войск).

Можно, конечно, списать невежество Запада в вопросе отделения России от Совдепии на хитрую дипломатическую игру, которую инверсионные силы Европы и Америки вели и ведут с советскими оккупантами Русской Земли. Советский Союз часто отождествлялся там с былой Россией, причём как в положительном, так и отрицательном ключе. «Большевицкой опасности больше нет, есть Россия, спасающая мир от коричневой чумы» – так приговаривали в Лондоне и Вашингтоне на протяжении всей войны 1941—1945 гг., ковровыми бомбардировками стирая в пыль европейские города и выдавая сотни тысяч русских патриотов, в т.ч. ранее удостоённых британских наград, репрессивной машине НКВД. Позиция англо-американцев во второй мировой войне – яркий пример уравнивания Совдепии и России «со знаком плюс». И здесь, пожалуй, речь действительно идёт о подковёрной игре международной красной масонерии и о меркантильных интересов держав, готовых торговать даже с людоедами. Обычай же путать Россию с СССР, давая и первой, и второму отрицательную оценку, имеет разные причины, из которых невежество, отсутствие знаний о русском сопротивлении коммунизме занимает не последнее место – отсюда и некая простительность такой путаницы для людей искренне заблуждающихся. Заметим, что этой болезнью страдают и народы, с давних пор выработавшие ненависть ко всему русскому и прикрывающие этим хитрым софистическим приёмом собственную язву. Очень характерна здесь Французская Республика, политическая и культурная элита которой рассуждала о «врождённом русском дикарстве большевизма» с 1918 г. по 1940 г., не забывая, однако, при этом заключать со сталинским правительством договоры о дружбе и торговле (в период левацкого правительства Народного Фронта г-на Леона Блюма Франция фактически была сателлитом СССР и связующем звеном между ним и республиканской Испанией; то же самое можно сказать и Франции в первые годы после 1945 г., до прихода власти де Голля, поведшего решительную борьбу со своими бывшими союзниками, французскими коммунистами и социалистами). Не касаясь различных самостийников, чьи революционно-большевицкие корни (в худшем случае проистекающие из ленинско-сталинских «коренизаций», в лучшем – из социализма Петлюр и Винниченок) более чем очевидны (и как раз для того, чтобы скрасить эти корни ими остервенело насаждается знак равенства между советской мировой революцией и «русским колониализмом»), скажем, что при отлаженной просветительской кампании все недомолвки, разделяющие русских и зарубежных поборников Старого Порядка, исчезают очень быстро. И как-то не прискорбно, в возникновении у иностранцев превратных представлений о подлинной России крайне зловещую роль играют русские «интеллектуалы»-леворадикалы, отчего-то называющиеся «патриотами» и «традиционалистами». Ту же функцию, какую выполняло советофильское и юдофильское богословие Бердяева и Федотова в 30-ые гг., сейчас выполняют евразийские и сталинистские построения такого «столпа русского консерватизма» как Дугин, который даже антикоммунистического и антипролетарского Эволу пытается представить с налётом красноты. Естественно, для правильного отображения облика исторической России за её пределами, и, что несравненно главнее, для планирования собственной национальной и внешнеполитичсекой стратегии в будущем, русским традиционалистам жизненно важно дать максимально понятное определение русскому империализму и советскому экспансионизму, русской державности и советскому этатизму. Иначе потомкам будет трудновато понять, почему в 1849 г. усмирённые армией генерала Паскевича венгерские повстанцы просили Россию принять Венгрию в своё лоно, лишь бы не быть заново присоединёнными к Австрии, а в 1956 г. венгерские патриоты встречали помеченный красной звездой танки с панцерфаустом наперевес.

Первое, что необходимо знать, – это то, что СССР отличается от России (написать «отличался» нельзя из-за наличия у СССР правопреемника, его обрубка РФ) как квази-государство революционного типа отличается от любой традиционной европейской Империи. Квази-государство потому, что СССР не был государством в общепринятом толковании этого слова. Воспринимая территорию бывшей Российской Империи как очищенный от русского государства плацдарм для социальных экспериментов и дальнейшего распространения революции на весь земной шар, коммунистическое руководство в национальной политике поощряло антирусский сепаратизм (со временем разбавляемый псевдо-русским «патриотизмом», нисколько, в общем-то, сепаратизму не мешающим), а во внешней раздувало мировой революционный пожар (былая Россия этот пожар, напротив, всячески старалась задуть, иногда даже поступаясь своими интересами, как в случае с Венгерским восстанием 1848 г., когда Петербургу было выгодно ослабление Австрии). Именно эти два момента: расчленение русского государства между субъектами революционной федерации (что не только не лучше дележа России между иностранными государствами, но гораздо хуже этого) с одной стороны, и провоцирование таких же анти-национальных бунтов зарубежом силами советских «пятых колонн», с конечной целью обобщения всех культур, наций и рас в единое механическое общество, были неизменными на всём протяжении советской истории, с прихода большевиков к власти и до мутации СССР в чекистскую РФ (косвенно эта политика проводится РФ и сейчас, что выражается в дипломатической поддержки ею исламизма, евросоюзных социал-демократий и «оси Зла»). С точки зрения конституционного права Советский Союз был первым в мире федеративным образованием, диктат над которым осуществляла одна единственная партия или, шире, международная организация – Коминтерн. Это обстоятельство, на которое невозможно закрыть глаза, делает все потуги по выискиванию в Совдепии элементов Традиции, по меньшей мере, смехотворными.

Чтобы наш взгляд на проблему был подкреплён авторитетом ушедших борцов за русскость, приведём отрывок из открытого письма генералу Деникину харбинского журналиста и ветерана Белой борьбы П. Веселовского. Письмо было написано Веселовским в ответ на упоминание его имени в докладе Деникина, содержащем резкую критику про-германских и про-японских настроений в русской эмиграции. Полемизируя с исповедующими бредовую идею о «национальном перерождении большевизма», автор касается национальной политики большевиков: «Во время сибирского Ледяного похода, отступая в рядах армии Колчака, я заболел возвратным тифом и был оставлен на станцию Иннокентьевская (близь города Иркутске). Пять тяжелых лет прошли в советской России. Только в 1925 году удалось бежать в Маньчжурию. Все, что видел, слышал и пережил (а видел, слышал и пережил очень я очень много), привело, в конечном счете, к нескольким основным выводам. Вот что там было проверено, продумано и выстрадано. Родной мой город — Казань. В 1921 году я пробрался на Волгу, прячась как тать, под чужим именем. Культурная столица когда-то цветущего края, старинный российский университетский город стремительно терял свою русскость. Татарский язык и в учреждениях, и в школах. Татарские названия улиц. Все чужое и отчасти даже враждебное. Украинскими стали города Малороссии. Бурятским — Верхнеудинск, сартским — Ташкент. Скрытые большевизаны утверждают, что теперь ситуация иная. Какая чушь! Могут процветать, или наоборот стреляться Скрыпники и Любченки. Может в ту, или иную сторону колебаться флюгер советской ориентации в «национальном вопросе», но бытовая его сущность остается совершенно неизменной, а ведь это и есть самое важное, а к тому же, ныне подкрепляемое двадцатилетней давностью. Внутренний сепаратизм, внутренняя сталинская интервенция (куда более страшная, чем всякая заграничная) въедаются в жизнь год за годом. Год за годом разъедается цемент, скрепляющий отдельные кирпичи всероссийского здания. Для меня, Антон Иванович, это не теория, а реальность. Я ее видел и чувствовал. Исподтишка злые ненавистники нашей великодержавности подтачивают дело Петра и Екатерины. Саркома проникла еще глубже. Потревожены крепкие кости самих собирателей земли русской — царей Иванов. Почему деятели столь нежно чувствительные к каждому внешнему прикосновению у драгоценных границ концлагерной социалистической родины, вовсе стыдливо обходят эту не придуманную, а, из плоти и крови в действительности сущую проблему? Она-то существует не в пылком воображении защитников сталинской неприкосновенности, а в трагической для нас реальности» («Новое Слово», 2 апреля 1939 г., № 14).

Текст объёмный, дальше читать здесь