«Святая Пелагия» – тюрьма для богемы

  • Комментарии к записи «Святая Пелагия» – тюрьма для богемы отключены
  • Тексты

По поводу тюрьмы Святой Пелагии Александр Дюма сказал: «Кажется, она кончит тем, что будет представлять собой справочник “Кто есть кто”». Перечень знаменитостей, побывавших в этой необычной тюрьме, впечатляет: Луи Арагон, Гюстав Курбе, Распай, Бланки, Прудон, Жюль Валлес… Единственная вина этих и других интеллектуалов интеллектуалов состояла в том, что они противоречили монархам и сильным мира.

Ранее прибежище для кающихся грешниц, «Святая Пелагия» находилась на месте, где сейчас располагается Большая парижская мечеть, в Пятом округе. В тюрьму этот монастырь был преобразован в 1792 году, а снесли ее в 1898 году. В течение бурного XIX века в нее направляли политических преступников и представителей прессы, что в ту эпоху было практически одно и то же. Тогда Виктор Гюго официально возглавлял газету «Событие», Прудон стоял во главе «Представителя народа», а Жюль Валлес получил три месяца тюрьмы за статью о полиции, появившейся в газете «Мир» в 1868 году.

Во времена Июльской монархии и Второй империи цензура была особенно жестока. Памфлетисту попасть в «Святую Пелагию» было обычным делом. А для многих это составляло и предмет гордости. Чемпионами среди журналистов, побывавших в этой тюрьме, оказались республиканцы, поскольку цензура в первую очередь занималась оппозиционными изданиями, имевшими недостаточную финансовую поддержку, и их постоянно душили штрафами.

Первая жертва того века – карикатура. Газета «Гвалт», провозвестница этого направления, «отправила» в тюрьму, своего директора Оноре Домье и художника Филиппона – на шесть месяцев каждого – за четыре рисунка короля Луи-Филиппа, изображенного в виде груши. А популярные у читателей памфлеты ультралевого направления будут преследоваться во времена Второй империи. Эти памфлеты не будут давать спуска власть предержащим. Одна из самых саркастических газет, «Лампа», свой первый номер открывала следующими словами: «Во Франции, учит нас журнал “Имперский альманах”, имеется 36 миллионов сюжетов, о которых можно писать. Но это – не считая сюжетов, связанных с недовольством граждан». Анри Рошфор, директор «Лампы», за эти слова был приговорен к 13 месяцам тюрьмы и к 13 000 франков штрафа.

Все враги режима сидели в тюрьме в очень комфортабельных условиях. Политические пользовались различными поблажками. Размещались они в самом лучшем помещении тюрьмы, которое называлось «корпус принцев», и вели там приятную жизнь. А все остальные, обычные, заключенные были плотно набиты в разные камеры. С редакторами газет также обращались очень хорошо. Тому же Анри Рошфору, например, обеды приносили из ресторана, и он даже имел собственного слугу. Каждый из таких привилегированных лиц имел право покидать тюрьму четыре раза в месяц и в любое время. С 1834 года по распоряжению Адольфа Тьера, министра внутренних дел, все политические были освобождены от работы.

Тюрьма «Святая Пелагия» была веселым местом. Ходить по ней можно было свободно, никакого режима изоляции не существовало. Родственники и друзья могли прийти в гости в любое время. Заключенные отмечали различные праздники, а столы сервировались заказанными на воле блюдами. По сути, это был салон, как и множество других парижских салонов. В 1833 году здесь даже был организован сольный концерт, на котором исполнялись произведения для рояля и арфы.

В сентябре 1831 года свобода политических заключенных была такова, что префект полиции хотел наложить запрет на посещения камер, но натолкнулся на сопротивление со стороны заключенных. Привыкшие к своим привилегиям, они взбунтовались и поломали всю мебель в комнате для свиданий. К каждому из них пришла жена, и все вместе они поднялись в общие камеры и в спальни, чтобы вместе пробыть весь день. В «Святой Пелагии» этот знаменитый день останется в памяти под названием «Похищение сабинянок». Такое разное отношение в обращении с различными категориями заключенных возбуждало зависть, и однажды вечером, когда политические вовсю отмечали какой-то праздник, осужденные за общеуголовные преступления также потребовали себе различных поблажек. Чтобы успокоить страсти, их пригласили в гости к политическим.

В общем, жизнь продолжалась: карты, игры в прятки и в чехарду во дворе тюрьмы. В один из дней в стенах «Святой Пелагии» даже состоялась свадьба Пьера-Жозефа Прудона с Евфразией Пьегар. Ведя вполне комфортабельную жизнь в тюрьме, политические заключенные продолжали заниматься своими делами вне стен «Святой Пелагии», как если бы они полностью находились на свободе. Каждый продолжал свою деятельность, политическую или журналистскую. Жюль Валлес, например, организовал в тюрьме газету. Эта газета, под названием «Journal de Sainte-Pélagie», вышла два раза. Заключенные на общем собрании избрали Валлеса главным редактором. Газета распространялась за пределами тюрьмы и в виде вкладки появилась в газете «Париж». Что касается Прудона, то его в конце концов перевели в тюрьму Консьержери. Мотив: постоянные публикации во время заключения статей в газете «Голос народа».

Радостная и одновременно рабочая атмосфера. С таким количеством оппозиционеров на один квадратный метр «Святая Пелагия» стала настоящим храмом идей, в котором политические дебаты проходили с такой же регулярностью, как и раздача обедов. Политические собрания следовали одно за другим. В тюрьме схлестнулись два клана. С одной стороны – легитимисты, с другой – республиканцы. Во время прогулок каждый клан выходил со своим отличительным знаком. У легитимистов это был зеленый колпак. У республиканцев – кто б сомневался – красный. Коридоры, в которых размещались камеры, также получили свои названия, например, «якобинский», «пожиратель королей»… В одном из тюремных помещений республиканцы установили стол и выгравировали на нем надпись «стол прав человека», вокруг которого устраивали дискуссии на самые разные темы.

Сценка из тюремной жизни: «вечерняя молитва», придуманная заключенными. В центре двора стоит трехцветное знамя, республиканцы поют либо «Марсельезу», либо созвучную эпохе песенку: «Филипп принесет свою голову/ На твой, о Свобода, алтарь». Церемония заканчивается тем, что каждый целует знамя. Ирония истории: именно из тюрьмы «Святая Пелагия» вышли многие политические течения XIX века. Там были написаны и знаменитые произведения, например «Исповеди революционера» Прудона. Как коротко сказал Жюль Валлес, «после того как попал в заключение за то, что почти ничего не сказал, здесь можно было говорить все, что угодно».

«Святая Пелагия» – тюрьма для богемы

Мировая революция

  • Комментарии к записи Мировая революция отключены
  • Тексты

Порождением войны двадцатого века стала революция, в частности русская революция 1917 года (в результате которой появился Советский Союз, на завершающем этапе тридцатилетия мировых войн превратившийся в сверхдержаву), а в более общем смысле революция как общемировая константа в истории двадцатого столетия. Сама по себе война не обязательно приводит к кризису, распаду и революции в воюющих государствах. В действительности до 1914 года наблюдалась как раз противоположная практика, во всяком случае в отношении прочных режимов, не испытывавших проблем с легитимностью власти. Наполеон I горько жаловался, что австрийский император мог благополучно властвовать, проиграв сотню сражений, а король Пруссии—пережив военную катастрофу и потеряв половину своих земель, в то время как сам он, дитя французской революции, оказался бы под угрозой после первого поражения. Но в двадцатом веке влияние мировых войн на государства и народы стало столь огромным и беспрецедентным, что они были вынуждены напрягаться до последних пределов, а то и до точки разрушения. Только США вышли из мировых войн почти такими же, как вступали в них, разве что став еще сильнее. Все остальные государства в конце войны ждали серьезные потрясения.

Казалось очевидным, что прежний мир обречен. Старое общество, старая экономика, старые политические системы, как говорят китайцы, «утратили благословение небес». Человечеству нужна была альтернатива. К 1914 году она уже существовала. Социалистические партии, опираясь на поддержку растущего рабочего класса своих стран и вдохновленные верой в историческую неизбежность его победы, олицетворяли эту альтернативу в большинстве стран Европы («Эпоха империй», глава 5). Казалось, нужен лишь сигнал, и народ поднимется, чтобы заменить капитализм социализмом, а бессмысленные страдания мировой войны — чем-то более позитивным, например кровавыми муками и конвульсиями рождения нового мира. Русская революция или, точнее, большевистская революция в октябре 1917 года была воспринята миром в качестве такого сигнала. Поэтому для двадцатого столетия она стала столь же важным явлением, как французская революция 1789 года для девятнадцатого века. Не случайно история двадцатого века, являющаяся предметом исследования этой книги, фактически совпадает со временем жизни государства, рожденного Октябрьской революцией.

Однако Октябрьская революция имела гораздо более глобальные последствия, чем ее предшественница. Хотя идеи французской революции, как уже известно, пережили большевизм, практические последствия октября 1917 года оказались гораздо более значительными и долгосрочными, чем последствия событий 1789 года. Октябрьская революция создала самое грозное организованное революционное движение в современной истории. Его мировая экспансия не имела себе равных со времен завоеваний ислама в первый век его существования. Прошло всего лишь тридцать или сорок лет после прибытия Ленина на Финляндский вокзал в Петрограде, а около трети человечества оказались живущими при режимах, прямо заимствованных из «Десяти дней, которые потрясли мир», под руководством ленинской организационной модели — коммунистической партии. После второй волны революций, возникших на заключительной стадии длительной мировой войны 1914—1945 годов, большинство охваченных ими стран пошло по пути СССР. Предметом настоящей главы является именно эта двухступенчатая революция, хотя сначала мы рассмотрим первую, определяющую революцию 1917 года и тот особый отпечаток, который она наложила на своих последователей.

Влияние, оказанное ею, было поистине огромно.

Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914—1991). – М.: Издательство Независимая Газета, 2004.

К гражданам России

  • Комментарии к записи К гражданам России отключены
  • Жызнь

25 октября 1917 года, 10 часов утра

К гражданам России.

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ — немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства, — это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов.

Популизм и новая олигархия. Часть 2

  • Комментарии к записи Популизм и новая олигархия. Часть 2 отключены
  • Тексты

Неназываемая мерзость

Итак, к концу 1960-х годов понятие «популизм» уже приобретает те негативные коннотации, которые сохраняются до сегодняшнего дня. Можно сказать, что все давно понятно: политик-популист — это тот, кто обращается к «народу», всячески льстя ему, — умасливает его, но никогда его не упоминает. «Народ», дискредитированный благодаря тысячелетней традиции негативными характеристиками, — это тот самый народ, что способен персонифицировать присущую ему негативность в политиках-популистах, предположительно представляющих интересы этой неназываемой мерзости.

Но важнее всего, что это новое понимание популизма дает прекрасную возможность связывать популизм и фашизм. Невозможно переоценить значение этого для политиков времен Холодной войны. И, что более важно, могущество господствующих классов в буржуазных режимах (как правило, парламентских) основывалось на прямом противостоянии «опасным классам». Теперь же эти режимы выдаются за единственный свободный, демократический порядок, который существовал в мировой истории; со всех сторон ему угрожала опасность, и он был вынужден защищать себя от фашистов и схожих с ними коммунистов. Все это — позднейшие конструкции времен Холодной войны: на самом деле, итальянские и немецкие правящие круги не только не чувствовали угрозы со стороны фашистов, но и активно помогали им; у итальянских фашистов в 30-е годы была отличная пресса и могущественные политические союзники в англо-саксонских демократиях. И только с наступлением Холодной войны возникает противопоставление «свободный мир — тоталитаризм».

Новое понимание популизма в духе Хофстадтера подразумевает близость тоталитаризма и перфекционизма. Во-первых, как и «утопии прошлого», оно объединяет историческую угрозу фашизма и призрачную, «будущую» угрозу коммунизма. Во-вторых, популизм рассматривается как несомненная принадлежность «авторитаризма». Неслучайно плебисцит — институт, частенько связываемый с популизмом (а ведь считается, что популисты — горячие сторонники «плебисцитной демократии»), — это то единственное, что сохраняет следы «плебейского» происхождения (plebs — простые люди, scitum — постановление). Популизм предположительно является «авторитарным», так как неназванная целостность, лежащая в его основе, — в принципе не упоминаемый «народ» — авторитарна. А то, что народ по природе своей склонен к деспотизму, — это еще одно клише из классической традиции. По Аристотелю, там, где народ является сувереном, он становится «деспотичным», и «этот вид демократии относится к другим видам демократии так же, как тирания — к другим формам монархии» [26]. Джамбатиста Вико систематизировал эти идеи о цикличности демократии и тирании, о вечном возвращении деспотизма, когда он обобщал взгляды Аристотеля в труде «Новая наука» (за несколько лет до появления статьи «Народ» в «Энциклопедии»):

«Поначалу люди хотели избавиться от притеснений и желали равенства: чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на плебеев, живших при аристократиях, которые в конечном счете становились демократиями. Далее, они стремились превзойти своих собратьев: посмотрите на плебеев в демократиях, превращавшихся в олигархии. Наконец, люди намеревались поставить себя выше закона — и смотрите на анархию, которая воцаряется в неконтролируемых демократиях. В действительности эти демократии и являются худшими формами тирании, так как в этом случае тиранов ровно столько, сколько в городах самоуверенных и распущенных людей. На этой стадии плебеи осознают свои недостатки и пытаются спасаться под защитой монархии» [27].

Этот тезис содержит скрытые следствия: любая демократия уже содержит ростки будущей тирании. Новая стратегия «близнецов тоталитаризма» не исключает того, что популизм искренне стремится к демократии; с другой стороны, по той же причине он движется в сторону деспотизма. Популизм (читай: народ) уже содержит семя тоталитаризма. Анализ семантической траектории популизма проясняет то, что на первый взгляд кажется абсолютной апорией — так считает множество политологов, — а именно, что существует популизм «правого» и «левого» толка, «реакционный» и «прогрессивный» популизм, или что один и тот же популизм может быть в некоторых аспектах правым, а в некоторых — левым. В действительности же, новый семантический домен популизма создавался именно для того, чтобы объединять противопоставленные категории. Его политическая полезность состоит в том, что теперь стало возможным приравнять политические движения, находящиеся на противоположных концах политического континуума.

Популизм и новая олигархия. Часть 2

Эффект свидетеля: история Китти Дженовезе, или Почему всем на вас похуй

  • Комментарии к записи Эффект свидетеля: история Китти Дженовезе, или Почему всем на вас похуй отключены
  • Тексты

Жертва, тщетно взывавшая о помощи: история Китти Дженовезе

Тринадцатого марта 1964 года двадцативосьмилетняя Кэтрин Дженовезе возвращалась домой с работы. Это возвращение оказалась последним в ее жизни: Дженовезе получила удар в спину ножом от неизвестного нападавшего, а затем была изнасилована и убита. Подобные ужасные происшествия не являются в Нью-Йорке чем-то необычным, но об этом преступлении стало известно во всем мире. Ее нечеловеческие страдания продолжались в течение получаса на глазах тридцати восьми соседей, из которых никто не удосужился вызвать полицию. Случай «Китти Дженовезе» (так ее обычно называли знакомые) послужил катализатором исследований феномена поведения свидетелей. До сегодняшнего дня социальные психологи продолжают спорить о причинах того, что иногда называется «синдромом Дженовезе» или «эффектом свидетеля». Read More

С Праздником, или Откуда возьмутся кадры для грядущей революции

  • Комментарии к записи С Праздником, или Откуда возьмутся кадры для грядущей революции отключены
  • Жызнь, Тексты

Социальный состав и численность участников революционного движения (1870—1879)

Социальное положение Число участников % к общему числу
Рабочие 807 14,0
Крестьяне 314 5,0
Солдаты, младшие военные специалисты 145 2,5
Служащие 276 8.3
Земские служащие 65 1,0
Собственники предприятий, купцы 29 0,5
Священники 22 0.3
Адвокаты, актеры 53 0.9
Офицеры, военные чиновники 53 0.9
Литераторы 18 0.3
Учителя 433 7,6
Врачи, фельдшеры 178 3,0
Учащиеся школ 644 11,3
Семинаристы 266 4.6
Военные гимналисты, юнкера 37 0,6
Студенты и слушатели высших учебных заведений 2023 37,5
Итого 5664 100%

Антонов В. С. К вопросу о социальном составе и численности революционеров 70-х годов // Общественное движение в пореформенной России — М., 1965,— С. 338.

Популизм и новая олигархия

  • Комментарии к записи Популизм и новая олигархия отключены
  • Тексты

У «толпы» Лебона много общего с «народом» Мегабиза: отсутствие чувства справедливости, импульсивность, невежественность и глупость. Но теперь эти черты получили медицинское обоснование («необходимо принять во внимание некоторые недавние психологические открытия»): дикость объясняется «расторможенностью», тем, что толпа «дает волю инстинктам». Глупость превращается во «внушаемость»: человек в толпе «как будто загипнотизирован» и «приступает к выполнению некоторых действий с едва сдерживаемой порывистостью». Внушаемость вызывает еще один «медицинский» синдром толпы — контагиозность. Но если мы можем говорить о личности, психологии, «мышлении», «воображении», «чувствах» и «морали» толпы (такие названия дал Лебон главам своей книги), то это означает, что у толпы есть и пол. В XIX веке никто не сомневался в том, что пол толпы — женский и ведет она себя соответственно: во многих описаниях XIX века женщины предстают перед нами как воплощения всего угрожающего и скверного. Они получают удовольствие от насилия, как душевнобольные; и, как детей, их непрерывно одолевают инстинкты; они ненасытны, как дикари, в том, что касается сексуальной сферы и кровопролития.

Подобное сравнение женщин с детьми напоминает один из самых знаменитых пассажей из западной политической литературы, а именно, отрывок из первой части «Политики» Аристотеля, где он устанавливает соответствие между отношениями хозяина и раба, мужчины и женщины, отца и детей, уподобляя, таким образом, роли хозяина-мужа-отца, с одной стороны, и роли раба-женщины-ребенка — с другой. В «феминизации» толпы важны не те не очень удачные психологические приемы анализа, которые применялись к исследованию поведения толпы, а то, что в основе этого лежит представление о неизбежности подчинения.

У этих идей было множество последователей. Толпа превращалась в «массы», а контагиозность — в «коллективный психоз». В 1921 году Зигмунд Фрейд высказал идеи, очень близкие к идеям Лебона, в работе «Психология масс и анализ человеческого Я». После Второй мировой войны, наряду с психологией и физиологией, для изучения толпы также начали использовать данные антропологии. В XX веке к характеристике толпы, или массы, добавилась еще одна — примитивизм. В работе Уильяма Макдугала «Душа группы» (The Group Mind, 1920) обычная неорганизованная толпа описывается как «чрезмерно эмоциональная, импульсивная, жестокая, отличающаяся переменчивым настроением и терзаемая противоречиями, нерешительная и одновременно склонная к крайностям»; «она ведет себя, как неуправляемый ребенок или как наивный и вспыльчивый дикарь», а в худшем случае — «как дикий зверь». Как мы видим, здесь снова возникает та же схема отношений, что и у Аристотеля, с той разницей, что место раба занимает дикарь. По Фрейду, «когда индивиды собираются в большую группу, все их обычно подавляемые инстинкты, жестокие и разрушительные, что преспокойно дремлют внутри каждого человека как следы прежних времен, выходят наружу»; и, таким образом, «отождествление группового сознания и сознания примитивного человека» оправдано полностью.

Завершая обзор «образов» народа, кратко рассмотрим понятия теле- и радиоаудитории.

У «виртуальной толпы» есть общие черты с ее классическим предшественником; публика, внимавшая Геббельсу, или аудитория евангелистского телевидения как минимум «внушаемы»; они вводятся в заблуждение тем, что Мариучча Сальвати называет «мгновенным мнением» (instant opinion, в противоположность «отложенному мнению» — deferred opinion, на котором основана представительная демократия) — для него-то и был изобретен термин «телепопулизм» и «киберпопулизм».

Понятие «народ» в течение XIX века проделало долгий путь развития, как в отрицательной, так и в положительной ипостаси. Вплоть до окончания Второй мировой войны понятия «народ» и «народный» оставались центральными политическими категориями по обе стороны Атлантики. В Европе эту линию образуют следующие события: принятие «Декларации прав человека и гражданина» в 1789 году представителями французского народа, провозгласившими себя Национальным собранием; образование Французского народного фронта в 1936 году; принятие первой статьи итальянской Конституции 1947 года «Власть принадлежит народу». В Италии даже книга дона Луиджи Стурцо «Народная партия» (1919) стала частью этого процесса: показательно, что именно посредством понятия «народ» католики пытались снова выйти на национальную политическую арену после Первой мировой войны.

Вплоть до конца Холодной войны эти понятия были центральными в нашей истории. «В начале XX века Демократическая партия свободно могла придерживаться стратегии экономического популизма», — замечает политический экономист Роберт Рейх. В президентской кампании 1936 года «Рузвельт предостерегал нас от “экономических роялистов”, которые заставят все общество работать: “Время, которое люди работают, заработная плата, которую они получают, условия труда — все это не поддается контролю со стороны общества, а просто навязывается этими новыми промышленными диктаторами”». В завершающей кампанию речи, произнесенной в Мэдисон-сквер-гарден, Рузвельт заявляет: «Они говорят, что те, кто сидит на пособии, не просто безработные — это бесполезные люди», но «и я, и вы не согласны с этим определением наших безработных американцев». А дальше он прибавляет одну двусмысленную фразу: «Мы хорошо знаем, что правление денег так же опасно, как и правление толпы».

Популизм и новая олигархия

Когнитивные искажения, влияющие на оценку глобальных рисков

  • Комментарии к записи Когнитивные искажения, влияющие на оценку глобальных рисков отключены
  • Тексты

Основная идея исследований когнитивных искажений (euristic and biases program) состоит в том, что человеческие существа используют методы мышления, называемые эвристикой, которые дают хорошие приблизительные ответы в большинстве случаев, но которые также приводят к увеличению системных ошибок, называемых когнитивными искажениями (bias). Примером эвристики является суждение о частоте или вероятности события по его информационной доступности (availability), то есть по легкости, с которой примеры подобного события приходят на ум. «R» появляется в качестве третьей буквы в большем числе английских слов, чем на первом месте, но гораздо легче вспомнить слова, которые начинаются на эту букву. Таким образом, большинство респондентов предполагают, что слова, начинающиеся на букву R, встречаются чаще. [Tversky and Kahneman, 1973.]

Когнитивные искажения, основанные на эвристике доступности, влияют на оценки риска. Пионерское исследование Лихтенштейна [Lichtenstein, 1978]описывает абсолютную и относительную достоверность суждений о риске. Люди в общих чертах представляют, какие риски причиняют большее число смертей, и какие – меньшее. Однако, когда их просят посчитать риски точнее, они весьма переоценивают частоты редких причин смерти, и сильно недооценивают частоты обычных. Другие повторяющиеся ошибки, выявленные в этом исследовании, также были очевидными: аварии считались причинами такого же количества смертей, что и болезни (на самом деле болезни в 16 раз чаще становятся причинами смертей, чем аварии). Убийство неверно считалось более частой причиной смерти, чем диабет или рак желудка. В исследовании Комбса и Словица [Combs and Slovic, 1979]был проведен подсчет сообщений о смерти в двух газетах, в результате  была обнаружена высокая корреляция между суждениями о достоверности и выборочностью репортажей в газетах (0,85 и 0,89).

Также люди отказываются покупать страховку от наводнений, даже если она хорошо субсидируется и стоит гораздо ниже справедливой рыночной цены. Канрейсер [Kunreuther,1993]предполагает, что слабая реакция на угрозы наводнений может происходить из неспособности индивида представить себе наводнение, которое на их глазах никогда не случалось. Жители затапливаемых равнин оказываются в плену своего опыта. По-видимому, люди не могут всерьез беспокоиться о возможности потерь и разрушений б;льших, чем пережитые во время последних наводнений. Бертон [Burton, 1978]сообщает, что после строительства дамб и насыпей наводнения происходят реже, что, видимо, создает фальшивое чувство безопасности, ведущее к снижению мер предосторожности. В то время как строительство дамб уменьшает частоту наводнений, ущерб от каждого наводнения все-таки происходящего настолько возрастает, что среднегодовой ущерб увеличивается.

Кажется, что люди не экстраполируют опыт пережитых малых опасностей на возможности более серьезных рисков; наоборот, прошлый опыт малых опасностей устанавливает верхнюю границу ожиданий максимально возможного риска. Общество, хорошо защищенное от малых опасностей, не будет предпринимать никаких действий по отношению к большим рискам. Например, часто ведется строительство на затапливаемых равнинах послеф того, как регулярные малые наводнения устранены. Общество, подверженное регулярным малым опасностям, будет считать эти малые опасности в качестве верхней границы возможных рисков (защищаясь от регулярных малых наводнений, но не от неожиданных больших).

Аналогично, риск человеческого вымирания может быть недооценен, поскольку, очевидно, человечество никогда не сталкивалось с этим событием.

Когнитивные искажения, влияющие на оценку глобальных рисков

Закат разума

  • Комментарии к записи Закат разума отключены
  • Тексты

То, что произошло с корпорацией РЭНД, может служить предостережением для всех «исследовательских» фондов, этих интеллектуальных прилипал, которые сегодня цепляются за муниципальных, региональных и федеральных спонсоров по всему миру. Цель «мозговых центров», попросту говоря, состоит в изучении вопросов и мер политики, которыми не могут или не хотят заниматься правительственные аппаратчики. В основе оптимистического взгляда на эту отрасль лежит уверенность в том, что «внешние» подрядчики обеспечат объективность или независимость их рассмотрения. На деле же для данной отрасли, одним из основателей которой была корпорация РЭНД, финансовый успех или обеспеченность стали более важны, чем цель, результаты и полнота исследований. И корпорация РЭНД больше не обнаруживает достоинств, некогда сделавших ее королевой бала.

Появление «облегченной версии» РЭНД, вероятно, было функцией сложной матрицы личностей и проблем. Все началось с Дэниела Эллсберга и ускорилось благодаря стремительному росту конкуренции, текучке кадров и пагубному натиску политкорректности.

Дело Эллсберга

История корпорации РЭНД делится на два периода: до и после Дэниела Эллсберга. Эллсберг, получивший докторскую степень по экономике в одном из университетов «Лиги плюща», был типичным летуном, работавшим поочередно то в Пентагоне, то в корпорации РЭНД. В 1971 году Эллсберг отксерокопировал совершенно секретный доклад Пентагона, подготовленный по распоряжению Роберта Макнамары, и передал его прессе. У Эллсберга был доступ к этому докладу, потому что он был одним из исследователей. Из доклада вырисовывалась весьма нелестная картина того, как министерство обороны, и в особенности администрация президента Джонсона, вели вьетнамскую войну. На волне антивоенного движения начала 1970-х годов Эллсберг и так называемые «бумаги Пентагона» немедленно стали знаменитыми. «Бумаги Пентагона», таким образом, стали наиболее печально известным и переоцененным исследованием по национальной безопасности в истории подобных докладов. С одной стороны, 7000-страничное исследование хвалили за прямоту; с другой, оно не выявило ничего, о чем скептичные граждане не подозревали бы после Тетского наступления 1968 года, а именно, что две президентские администрации ведут затяжную войну без надежды на победу. Впрочем, на политику «бумаги Пентагона» тоже особо не повлияли. Война продолжалась еще четыре года вплоть до 1975-го, когда генерал Зяп погасил свет надежды, горевший в конце туннеля для генерала Уэстморленда.

Но если на политику Вашингтона «бумаги Пентагона» особо не повлияли, в Санта-Монике эффект от организованной Эллсбергом утечки полностью изменил правила игры. Как и следовало ожидать, правление корпорации РЭНД нашло себе нового председателя, Дональда Райса — еще одного летуна, который впоследствии перешел в Пентагон на пост министра ВВС. Райс быстро увидел признаки приближающегося краха корпорации и осознал, что сосредоточивать ее внимание исключительно на национальной безопасности — все равно что полагаться на зонтик во время бури. Откровенность в рассуждениях о национальной безопасности также грозила бедой: речь шла о возможной потере финансирования!

При Райсе корпоративное судно развернулось и полным ходом направилось в сторону общественных наук. В наше время РЭНД гордо сообщает, что 50 % из ее тысячи семисот с лишним сотрудников (которых в 1948 году было лишь двести) занимаются социальными проблемами. Их проекты в области здравоохранения — возможно, самые масштабные в истории среди подобных. Возможно, будет слишком циничным предположить, что корпорация РЭНД ввязалась в скандалы, связанные со здравоохранением, а ее сотрудники отправились на Ближний Восток, ища расположения арабов, по той же причине, по которой Уилли Саттон грабил банки: «Потому что там лежат деньги!»

Однако то, что корпорация задвинула свой главный козырь — вопросы национальной безопасности — на второй план, было еще не самым страшным. Хуже было то, что после Эллсберга корпорация РЭНД потеряла уверенность в себе и предпочитала говорить своим спонсорам то, что они хотели услышать.

Конкуренция

Если верить Институту городского развития и Налоговому управлению США, сегодня в одних только США насчитывается около 15 тысяч некоммерческих «мозговых центров», обслуживающих власти на уровне городов и штатов и федеральное правительство. Таким образом, на каждый штат приходится по 30 «мозговых центров». Сюда не входят примерно 150 тысяч образовательных учреждений, которые Налоговое управление относит к отдельной категории 501©. Общая сумма не облагаемых налогом доходов «мозговых центров» приближается сегодня к 28 млрд долларов. С учетом же образовательных учреждений это составляет около триллиона. Между теми и другими наблюдается немалое взаимное пересечение. Рост числа учреждений категории 501© за последнее десятилетие составил 60 %, или вдвое больше, чем рост числа всех некоммерческих организаций вместе взятых. В целом некоммерческие организации сейчас представляют собой многотриллионную отрасль.

Из всего этого можно сделать ряд выводов. Самый очевидный из них: у корпорации РЭНД появилось множество конкурентов, в результате чего размывается ее кадровый потенциал и, вероятно, снижается качество анализа. Если «Эппл» и «Майкрософт» вынуждены искать обладателей первоклассного интеллекта за границей, то уж «фабрикам мысли» вроде корпорации РЭНД сегодня приходится иметь дело со специалистами второго сорта.

Закат разума

Демократия и участие: новые вызовы

  • Комментарии к записи Демократия и участие: новые вызовы отключены
  • Тексты

Активизация молодежи обуслов­лена многими причинами, в том чис­ле естественной сменой поколений, включая давно назревшую ротацию политической элиты. Но не только этим. Сказываются и другие, прежде всего социальные, факторы. Так, в от­личие от США, где заработная плата работников растет до 55 лет, в нашей стране, по оценке Р.Капелюшникова, накопление человеческого капитала фактически завершается к 35 годам, когда заработки достигают пика. Единственным выходом из такой си­туации для многих представителей так называемого креативного класса становится смена работы путем пе­рехода в сегмент с большой заработ­ной платой даже за счет нисходящего квалификационного уровня. Все это, безусловно, вызывает недовольство, а иногда — и открытый протест. Осо­бенно, когда возникает ощущение (а возникает оно у очень многих на ру­беже 30—35 лет), что карьерную лест­ницу, по которой мечтали забраться на максимально возможную высоту, давно уже втянули за собой те, кому удалось забраться по ней раньше. Од­ной из причин, выводящей внешне благополучную молодежь на улицы российских городов, является пу­гающая перспектива многолетнего застоя с резким сужением качества жизни, возможностей личностной самореализации.

Миллионы же других молодых людей, особенно учащаяся моло­дежь, даже об этом не могут меч­тать, зарабатывают себе на жизнь, что называется, «по-бразильски», то есть перехватывая время от времени случайную, краткосрочную работу без каких-либо социальных гаран­тий. Более того, наметилась тенден­ция, что этот тип заработка у многих продолжается и после окончания учебы. Особенно это характерно для Москвы, где значительную долю молодежи составляют приезжие, и, соответственно, масштаб и разнооб­разие «нестандартных» форм заня­тости столь велик, что начинает вос­приниматься как норма трудовых отношений.

Наша столица за последние пять— семь лет, как «пылесос», вобрала в себя весьма значи­тельную часть актив­ной, амбициозной молодежи из дру­гих регионов стра­ны и очень быстро из сонного, сытого, спокойного города стала городом сверхополитизированным — во всяком слу­чае по сравнению с другими регионами страны. Примерно то же самое, возмож­но в чуть меньших масштабах, проис­ходит в Санкт-Пе­тербурге. Сегодня в мегаполисах 89 про­центов опрошенных в той или иной сте­пени интересуются политикой и лишь 6 процентов — не интересуются. 67 процентов имеют в своем непосредственном окруже­нии людей, интересующихся ею. Та­кое невозможно было себе предста­вить еще пять—семь лет назад, когда само слово «политика» вызывало у многих москвичей лишь презри­тельные усмешки.

Сейчас мы наблюдаем обрат­ный процесс. Возник букваль­но взрывной интерес к разно­образным неформальным формам низовой самоорганизации, волон-терства, движений «одного требова­ния», что свидетельствует о начале не формального, а реального струк­турирования гражданского обще­ства. В нашей стране происходит то, о чем А. Турен и Р. Инглхарт писали в конце 1990-х годов применительно к европейским реалиям: отказ обще­ства служить дисциплинированным «войском» политиков, выражаемый в стремлении людей доводить обще­ственные требования напрямую, благодаря отделенным от государства и партий общественным движениям. Это открывает путь в политику и но­вым субъектам, и целой плеяде молодых гражданских активистов, многие из которых уже в ближайшее время станут и уже становятся известными стране политиками.

Понятно, что подобного рода на­строения локализованы пока в ос­новном столицами и характерны для меньшинства населения (25—30 про­центов). Но в современном информа­ционном обществе это уже не имеет принципиального значения. Сегодня максима В. И. Ленина — «политика там, где миллионы» — уже не столь ак­туальна, как ранее, она перестает быть основополагающим критерием уров­ня зрелости и развитости политичес­ких и гражданских инициатив. Ныне даже маленькие группы активистов, благодаря современным средствам коммуникации, могут оказывать за­метное влияние на жизнь страны, сви­детелями чему совсем недавно были не только мы, но и весь мир. Кроме того, фиксируемое массовыми опро­сами снижение интереса к «большой политике» сопровождается, особенно в молодежной среде, латентной по­литизацией значительных сегментов разного рода субкультур, неформаль­ных движений.

Скажем, несистемная оппози­ция — благодаря наличию в ее рядах большого количества известных пи­сателей, музыкантов, журналистов, актеров — способна компенсировать спад уличной протестной активнос­ти организацией публичных встреч, дебатов, лекций, концертов, поддер­живая тем самым интерес к актуаль­ной для них политической повестке и деятельности оппозиции в целом. Самый яркий пример — ситуация вокруг «Pussy Riot», когда контркульту­ра, смыкающаяся с политикой, была воспринята значительной частью публики как нечто прогрессивное, противостоящее архаике провласт-ных сил и институтов. В этом же клю­че следует рассматривать «наведение мостов» рядом известных политиков с многочисленными гражданскими движениями, представители которых были замечены на последних акциях протеста. Речь идет, прежде всего, о многочисленных «движениях одного требования»: «синих ведерках», обма­нутых пайщиках и дольщиках жилищ­ных пирамид, экологах, защитниках архитектурного наследия и т. п.

Демократия и участие: новые вызовы

1 … 417 418 419 420 421 … 549