Галицийская школа — III

Это антирусское меньшинство называлось «народовством», но, как часто бывает в политике, название не только не выражало его сущности, а было маской, скрывавшей истинный характер и цели объединения. Ни по происхождению, ни по духу, ни по роду деятельности оно не было народным и самое бытие свое получило не от народа, а от его национальных поработителей.

Поляки, истинные хозяева Галиции, были чрезвычайно напуганы ростом москвофильства. Пользуясь своим первенствующим положением и связями с австрийской бюрократией, они сумели внушить венским кругам боязнь опасности могущей произойти для Австрии от москвофильского движения и требовали его пресечения. Австрийцы вняли.

Какого-нибудь твердого взгляда на галичан в Вене до тех пор не было; до середины 30-х годов их просто не замечали. Когда вышла «Русалка Днестровая», директор австрийской полиции Пейман воскликнул: «Нам поляки создают хлопот по горло, а эти глиняные головы хотят еще похоренную рутенскую народность возрождать»! Но вскоре «рутенская» народность пришлась кстати.

В 1848 г., когда польское движение приняло угрожающий для австрийцев характер, галичане были натравлены на поляков. Такое же натравливание едва не произошло в 1863 г., когда галичанам было сказано, что пора «den Herrn Polen einbeizen». Каждый раз такое обращение к русинам сопровождалось ласками и предоставлением различных привилегий. В 1848 г., по инициативе австрийцев была создана «Головна Руска Рада» — некое подобие русинского парламента. Рада издавала «Зорю Галицкую» и основала Народный Дом в Львове, но, будучи искусственно порожденной, просуществовала недолго. В 1851 г. полякам удалось сговориться с австрийцами, и те перестают поддерживать русинов. Рада распадается. Эта слабость и безпомощность перед поляками усиливала москвофильское движение.

Особенный подъем русских симпатий начался с 1859 г., когда полякам удалось захватить управление Галицией полностью в свои руки и встать в качестве средостения между русинами и австрийским правительством.

Назначенный наместником Галиции польский граф Голуховский повел систематическое преследование всего, что мешало полонизации края. Жертвами его стали, прежде всего, деятели руссофильской партии, в частности Я. Ф. Головацкий, занимавший с 1848 г. кафедру русского языка и литературы во Львовском университете. Голуховский вытеснил его не только из университета, но удалил, также, из двух львовских гимназий и запретил к употреблению составленные им учебники. В значительной мере под влиянием этих преследований, Головацкий переселился в 1867 г. в Россию, где сделался председателем комиссии для разбора и издания древних актов в Вильне. Такова же судьба некоторых других видных руссофилов, вроде Наумовича. Но наибольшее впечатление на русинов произвел выдвинутый Голуховским проект введения в галицкой письменности латинского алфавита, так называемого «абецадла», грозившего им окончательной полонизацией. Все русское с этих пор стало пользоваться особенной популярностью, а русская азбука и церковно-славянский язык стали знаменем в борьбе с воинствующим полонизмом.

Поляки, впрочем, скоро поняли, что полонизация галичан в условиях Австрийской Империи — дело нелегкое. Нашлись люди, доказавшие, что оно и ненужное. Украинизация сулила больше выгод; она не столь одиозна, как ополячивание, народ легче на нее поддается, а сделавшись украинцем — уже не будет русским.

Read More

Галицийская школа — II

С тех пор, как после раздела Польши Галиция перешла под власть Австро-Венгрии, она представляла глубокую провинцию, где племя русинов или рутенов, как его называли австрийцы, насчитывавшее в XIX в. менее двух миллионов душ, жило вперемежку с поляками. Преобладающее, попросту говоря, господствующее положение принадлежало полякам. Они были и наиболее богатыми, и наиболее образованными; представлены, преимущественно, помещиками, тогда как русины почти сплошь крестьяне и мещане. Драматический момент во взаимоотношениях между Русью и Польшей заключается в том, что там, где эти две народности тесно сожительствовали друг с другом, первая всегда находилась в порабощении и в подчинении у второй. Русинская народность стояла накануне полной потери своего национального обличья. Все, что было сколько-нибудь интеллигентного и просвещенного (а это было, преимущественно, духовенство), говорило и писало по-польски.

Для богослужебных целей имелись книги церковнославянской печати, а все запросы светского образования удовлетворялись исключительно польской литературой. Путешественники посещавшие Галицию в 60-х годах отмечают, что беседа в доме русинского духовенства, во Львове велась не иначе, как на польском языке. И это в то время, когда в Галиции появились признаки «пробуждения» и начали говорить о создании собственного языка и литературы. Что же было в первой половине столетия, когда ни о каких национальных идеях помину не было? Лучше всего об этом рассказывают сами галичане. Перед нами воспоминания Якова Головацкого — одного из авторов знаменитой «Русалки Днестровой». Он происходил из семьи униатского священника и признается, что отец с матерью всегда говорили по-польски и только с детьми по-русски. Отец его читал иногда проповеди в церкви «из тетрадок писанных польскими буквами». «В то время, говорит Головацкий, — почти никто из священников не знал русской скорописи. Когда же отец служил в Перняках, и в церкви бывала графиня с дворскими паннами, или кто-нибудь из подпанков, то отец говорил проповедь по-польски». Самого Головацкого отец учил грамоте «по печатному букварю церковнославянской азбуке — то называлось читати по-русски, но писати по-русски я не научился, так як ни отец, ни дьяк не умели писати русскою скорописью». Тот же Головацкий рассказывает эпизод из времени своего пребывания во львовской семинарии. Власть польского языка и польской культуры выступает в этом рассказе с предельной выразительностью. «Пасторалисты дали себе слово не говорить проповедей, даже во львовских церквах иначе, только по-русски. Плешкевич первый приготовил русскую проповедь для городской церкви, но подумайте, якова была сила предубеждения и обычая! Проповедник вышел на амвон, перекрестился, сказал славянский текст и, посмотрев на интеллигентную публику, он не мог произнести русского слова. Смущенный до крайности, он взял тетрадку и заикаясь ПЕРЕВОДИЛ свою проповедь и с трудом кончил оную. В семинарии решили, что во Львове нельзя говорить русских проповедей, разве в деревнях».

Таких случаев робости было не мало. Когда Добрянский составил для своих слушателей грамматику старославянского языка, он издал ее (в 1837 г.) по польски, и только в 1851 г, вышла она в русском переводе по просьбе «собора ученых русских» собравшегося во Львове в 1848 г. Статья его о введении христианской веры на Руси тоже напечатана была по-польски (1840 г.) и потом уже по-русски (1846).

Ни о каком знакомстве с русской литературой говорить не приходится. Русския книги знакомы были немногим находившим их лишь в больших библиотеках, либо получавших по знакомству из России от Погодина и Бодянского. То же и с малороссийской книгой. Несмотря на то, что нарождавшаяся украинская литература имела к тому времени, кроме Котляревского, Гребенки, Гулака, также Квитку, Кулиша и Шевченко, она не была известна в Галиции. Знакомство с нею состоялось значительно позднее, в результате долгих усилий общеукраинских деятелей. Русинское самосознание спало глубоким сном и народ медленно, но неуклонно вростал в польскую народность.

Здесь не место рассказывать, как произошло его национальное пробуждение. Тут и неизменные собиратели народных песен — Вацлав Залесский, Лука Голембиевский, Жегота Паули (все сплошь поляки); тут же и знаменитая «Русалка Днестрова» — первый литературный сборник на русинском наречии, вышедший в 1837 году.

Важно — что это было за пробуждение? Ответ дан давно, о нем можно прочесть даже у Грушевского.

Пробуждение было русское.

Read More

Галицийская школа

Уже к концу прошлого столетия Галицию стали называть «украинским Пьемонтом», уподобляя ее роль той, которую Сардинское королевство сыграло в объединении Италии. Несмотря на претенциозность, это сравнение оказалось, в какой-то степени, верным. С конца 70-х годов, Львов становится штаб-квартирой движения, а характер украинизма определяется галичанами. Здесь выдаются патенты на истинное украинофильство и здесь вырабатывается кодекс поведения всякого, кто хочет трудиться на ниве национального освобождения. Широко пропагандируется идея национального тождества между галичанами и украинцами; Галицию начинают именовать не иначе, как Украиной. Сейчас, благодаря советской власти, это имя столь прочно вошло в употребление, что только историки знают о незаконности такого присвоения. Если на самой Украине оно возникло лишь в конце XVI, в начале XVII века и до самого 1917 г. жило на положении прозвища, не имея надежды вытеснить историческое имя Малороссии, то в Галиции ни народ, ни власти слыхом не слыхали про Украину. Именовать ее так начала кучка интеллигентов в конце XIX века.

Несмотря на все ее усилия, «Украина» и «украинец» дальше страниц партийной прессы не распространялись. Было ясно, что без чьей-то мощной поддержки чужое имя не привьется. Возникла мысль ввести его государственным путем. У кого она возникла раньше, у галицких украинофилов или у австрийских чиновников — трудно сказать. Впервые, термин «украинский» употреблен был в письме императора Франца Иосифа от 5 июня 1912 г. парламентскому русинскому клубу в Вене. Но поднявшиеся толки, особенно в польских кругах, вынудили барона Гейнольда, министра внутренних дел, выступить с разъяснением, согласно которому термин этот употреблен случайно, в результате редакционного недосмотра. После этого официальные венские круги воздерживались от повторения подобного опыта. Только в глухой Буковине, откуда вести не проникали в широкий мир, завели, примерно с 1911 г., обычай требовать от русских богословов, кончавших семинарию, письменного обязательства: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем». Священникам, не подписавшим такого документа, не давали прихода.

В 1915 г., членам австрийского правительства представлена была записка, отпечатанная в Вене в небольшом количестве экземпляров под заглавием «Denkschrift ber die Notwendigkeit ausschliesslichen Gebrauches des Nationalnamen 'Ukrainer'».

Австрийцев соблазняли крупными политическим выгодами, могущими последовать в результате переименования русинов в украинцев. Но имперский кабинет не прельстился такими доводами. Весьма возможно, что на его позицию повлияло выступление знаменитого венского слависта академика Ягича. «В Галиции, Буковине, Прикарпатской Руси, — заявил Ягич, — эта терминология, а равно все украинское движение, является чужим растением, извне занесенным продуктом подражания… О всеобщем употреблении имени «украинец» в заселенных русинами краях Австрии не может быть и речи; даже господа подписавшие меморандум едва ли были бы в состоянии утверждать это, если бы они не хотели быть обвиненными в злостном преувеличении».

Read More

2015!

С Новым годом!
С Новым годом!

С Новым Годом!
2015!

Добро пожаловать в мир без Запада

У американских чиновников стало стандартной практикой описывать будущее китайско-американские отношения как центральную драму международной политики.

В начале ноября, как раз накануне встречи президента Обамы с его коллегой Си Цзиньпинем, госсекретарь Джон Керри сказал своей аудитории в Вашингтоне, что «американо-китайские отношения это самое весомое в мире сегодня – пауза – и что во многом ими будет определяться образ 21-го века».  Советник по национальной безопасности, Сьюзен Райс, слетав в Пекин в сентябре, тут же принялась повторять в Твиттере расхожую фразу о том, что «большинство глобальных проблем 21-го века невозможно решить эффективно без совместной работы США и Китая».

Это не только дипломатическая вежливость; это центральный сигнал о том, как американские внешнеполитические деятели видят мир. Доминирующее представление в Вашингтоне – что Соединённые Штаты и Китай в конечном итоге утонут или выплывут вместе, а с ними и большая часть остального мира.   Если обе державы сумеют наладить свои отношения и эффективно сотрудничать, всё будет идти хорошо; если не сумеют, – в ближайшие десятилетия  выплывать будет трудно практически всем.

Для такого мировоззрения есть академическое обоснование. Оно предполагает, что развивающиеся державы, как сейчас, так и в прошлом, встают перед чётким выбором, когда сталкиваются с преобладающим мировым порядком, установленным предыдущим поколением великих держав. Они могут либо ассимилироваться в этот международный порядок, либо бросить ему вызов. В результате китайская политика Вашингтона нацелена на поощрение первого насколько это  возможно, при одновременной подготовке к тому, чтобы ограничить ущерб в случае, если Китай выберет второе. Эта логика лежит в основе стратегии  ограничения по отношению к Китаю уже более двух десятилетий.

Read More

Уильям Буллит. Человек ХХ века

«14 февраля 1919 года американский президент представил партнёрам по парижской конференции устав Лиги Наций. Его речь была возвышенна; лучше всего её передает биография Фрейда и Буллита, согласно которой Вильсон идентифицировал себя с Христом, пришедшим дать новый закон человечеству: «Люди теперь взглянут друг другу в глаза и скажут: Мы братья, и наша цель общая. Мы не понимали этого раньше, но теперь мы поняли это, и вот наша заповедь братства и дружбы».

В эти же дни, 18 февраля, Буллит получил от государственного секретаря США Лансинга и британского премьер-министра Ллойд Джорджа официальное поручение возглавить миссию в Россию с целью «изучения существующих там политических и экономических условий». С личным секретарем Ллойд Джорджа Филиппом Керром (многолетним другом Буллита и в будущем британским послом в США) Буллит согласовал центральную идею, с которой поехал в Россию.

Согласно проекту этих двух молодых людей, все существовавшие в России власти — Троцкий, Колчак, Юденич, Маннергейм и прочие — останутся контролировать те территории, которыми они фактически владели на момент остановки военных действий. В этих границах они получат международное признание. 21 февраля Керрписал Буллиту, подчеркивая неофициальный  характер своих предложений: «1. Военные действия прекращаются на всех фронтах; 2. Все фактически существующие правительства остаются контролировать территории, которыми они владеют в настоящее время». Другие условия Керра включали свободу портов и торговли, а также амнистию всем политическим заключённым и пленным.

Миссия Буллита держалась в секрете, но газеты скоро узнали о ней. Миссия состояла всего из трёх человек: 28-летнего Буллита сопровождали журналист Линкольн Стеффенс, известный левыми взглядами, и офицер военной разведки капитан У.У.Петтит. Последний говорил по-русски и не раз посещал Петроград, посылая оттуда донесения, не оставлявшие сомнений в его сочувствии революции. Особым приказом ему предписали носить в поездке гражданскую одежду и держать свой чин в секрете. Вместе с дорогой миссия заняла, как следует из официального отчета Буллита, больше месяца; на расходы он получил 5000 долларов.

22 февраля они выехали из Парижа в Лондон, потом из Ньюкасла поплыли в Берген, оттуда добрались в Стокгольм. Там Буллит познакомился со шведским коммунистом Карлом Килборном, который до того провёл несколько месяцев в революционной России; он помог связаться с большевистским руководством. В Хельсинки они были пятого марта; оттуда дорога до Петрограда заняла еще три дня.

«Поездка лёгкая, — писал Буллит с дороги. — Сведения о тяжком положении в России смехотворно преувеличены». В Петрограде Буллита и двух его коллег встретили Зиновьев, Чичерин и Литвинов; потом все, кроме Зиновьева, отправились в Москву продолжать переговоры с Лениным. В новой столице России они пробыли всего три дня. Кормили их там икрой и хлебом; других продуктов в Кремле не было. С тех пор икра стала любимым угощением Буллита; он всюду, в Америке и в Европе, принимал гостей с икрой и шампанским.

Read More

Мордвинов и евреи. Святочный рассказ

Дело было на святках после больших еврейских погромов. События эти служили повсеместно темою для живых и иногда очень странных разговоров на одну и ту же тему: как нам быть с евреями? Куда их выпроводить, или кому подарить, или самим их на свой лад переделать?

***
... И один раз тут при мне шла замечательная речь о министрах и царедворцах, причем все тогдашние вельможи были подвергаемы очень строгой критике; но вдруг усилием одного из иереев был выдвинут и высокопревознесен Николай Семенович Мордвинов, который «один из всех» не взял денег жидов и настоял на призыве евреев к военной службе, наравне со всеми прочими податными людьми в русском государстве.

История эта, сколько помню, излагалась тогда таким образом.

Когда государь Николай Павлович обратил внимание на то, что жиды не несут рекрутской повинности, и захотел обсудить это с своими советниками, то жиды подкупили, будто, всех важных вельмож и согласились советовать государю, что евреев нельзя брать в рекруты на том основании, что «они всю армию перепортят». Но не могли жиды задарить только одного графа Мордвинова, который был хоть и не богат, да честен, и держался насчет жидов таких мыслей, что если они живут на русской земле, то должны одинаково с русскими нести все тягости и служить в военной службе. А что насчет порчи армии, то он этому не верил. Однако евреи все-таки от своего не отказывались и не теряли надежды сделаться как-нибудь с Мордвиновым: подкупить его или погубить клеветою. Нашли они какого-то одного близкого графу бедного родственника и склонили его за немалый дар, чтобы он упросил Мордвинова принять их и выслушать всего только «два слова»; а своего слова он им мог ни одного не сказать. Иначе дали намек, что они все равно, если не так, то иначе графа остепенят.

Read More

З поляками проти Вкраїни

Петлюра должен был давать какую-то компенсацию Пилсудскому за покровительство последнего. Тогда как раз поляки собирались «восставать» в Верхней Силезии и набирали добровольцев по всей Польше для этой авантюры. Петлюра предложил и свои услуги, разумеется, не для того, чтобы самому лично воевать с немцами. Он «позволил» интернированным солдатам своей армии помогать полякам «освобождать» Верхнюю Силезию. Поляки использовали это «разрешение» по своему. Разными способами они принудили бедствующих людей играть постыдную роль.

Однажды, уже во время событий в Верхней Силезии, на Краковском вокзале встретил несколько казаков из Вадовицкого лагеря. У одного перевязана рука, у другого замотана голова. Здороваюсь и спрашиваю:

— Что с вами, хлопцы?

— Так мы ж повстанцы… за Силезию восставали.

— Против кого? — спрашиваю.

— А черт его знает против кого. И немцев били, и поляков, и жидов, и всех, кто не хотел восставать били. Кого приказывали, того и били!

— Да вы что, сдурели? — говорю. — Вам что делать нечего? Какого черта вам воевать еще и с немцами, если эти люди ничего плохого вам не сделали!

— Как же ничего не сделали… И что бы мы делали, если б поляки в Домбье погнали б, если б мы не пошли в «добровольцы». А так — два с половиной доллара в день, да еще и возят тебя как пана по своей железной дороге.

Голод и террор сделали свое дело. Люди, которым до печенок надоела война у себя дома, пошли бить несчастных силезских рабочих и крестьян, что не хотели восставать сами против себя. А «добровольцы» попали в списки польских патриотов. А польская дипломатия оповестила мир про «стихийное восстание» в Силезии. Ксендзы на «Ясной Гури» в Ченстохове и по всей Польше молили господа, чтобы помог этому «восстанию» и покарал «неверных швабов». Вот такие случаются оказии на белом свете, да еще и в центре культурной Европы.

Так Петлюра платил чужой кровью Пилсудскому*.

* Во время забастовки в Домбровском бассейне летом 1923 года из петлюровцев были сформированы отряды, которые послали на помощь полиции против забастовщиков. Кроме того, американская украинская пресса в мае 1923 года много места уделила роли петлюровцев в «восстании» в Литве. С целью противодействовать акции литовцев в Клайпеде, польское правительство бросило вооруженных петлюровцев на литовские села. Несколько сел было при этом сожжено, некоторое количество людей убито. Действительно, Петлюра пользовался любым поводом, чтобы отблагодарить поляков — Прим. ред.

Тютюник Ю. «З поляками проти Вкраїни». Харків, 1924. С.47–48

Гражданская война в США: так и не забыта

Я стою  на вершине еще не раскопанной завалинки на территории форта 19-го века, и смотрю на север, где руины крепости уже наполовину откопали. Если бросить взгляд через акваторию порта, то Вы можете запросто разглядеть крыши, на которых жители Чарльстона стояли 150 лет назад тому назад, и приветствовали бомбардировку войсками вновь образованной Конфедерации Штатов Америки форта, вместе со всеми его четырьмя солдатами армии США. «Восхищение пронеслось через весь город»,-  писал тогда адъютант командующего войсками Конфедерации бригадный генерал  Пьер Борегар. «Было высказано мнение, что Рубикон перейден».

Это было начало гражданской войн или, как ее иногда называют здесь, войны между Севером и Юга или, еще более вызывающе: Северной Агрессии. Воспоминание о той полуторавековой давности войне начинаются этой весной, с организации особых выставок и симпозиумов в дополнение к уже обширным историческим реликвиям, которые можно посмотреть на исторических полях сражений и в музеях,  протянувшихся от Геттисберга до Нью-Орлеана. При этом может показаться, что наследие войны является относительно простым. В той части США, которая называется Севером, цель войны морально оправдана и политически ясна. Отмена рабства Линкольном, как мощное перестроение принципов страны, вывело Соединенные Штаты на путь к равенству, чего не могло произойти в довоенной стране. Гражданская война создала современную Америку.

Но проведите некоторое время в южных музеях, и Вам станет ясно, что то, что кажется очевидным на Севере, здесь затуманено и оспаривается. Если на Севере, война, похоже, всего лишь часть истории, то здесь она остается катастрофой. Война не была продолжением истории Юга; она была перерывом в ней. И для Юга  это все еще проблема. Даже если Южане проводят торжественные мероприятия по случаю создания Союза, который, вырос из этой войны, и с готовностью отказываются от рабства и его принципов, то все равно к праздникам примешивается какая-то доля дезориентации. От прошлого отказываются, но не целиком. Мертвых поминают, но кто помнит про причины?

Почти каждый военный сайт или выставка, которые я видел на юге, борются с двойными интерпретациями и противоречивыми настроениями, которые так чужды людям на Севере. Например, Форт Самтер является Национальным памятником под контролем Службы национальных парков, в первую очередь из-за его значения, как исторического места, где произошла первая битва. Но у него есть и другое значение. После победы над солдатами Союза, конфедераты держали форт в своих руках почти до конца войны. Для Юга, Форт Самтер представляет не только начало войны, но и последнюю надежду на то, что южане в ней смогли бы победить.

Read More

1 398 399 400 401 402 575