Problem z ludnością żyjącą na tych terenach kojarzył się
się przede wszystkim z brakiem ich wyrazistości kulturowo-politycznej,
co sprawiło, że do końca I Rzeczypospolitej nie
można mówić o narodzie białoruskim
Немцы называют Польшу сезонным государством, а крестьянин на окраинах таким же образом формулирует свое мнение о Польше и свою принадлежность к ней считает временной.
К этой характеристике положения на окраинах, в частности же в западной Белоруссии, нам остается добавить лишь то, что бросает яркий свет на отмечаемые „Курьером Польским“ явления. Прежде всего мы остановимся на одном вопросе, имеющем огромное значение для уяснения разыгрывающихся в З. Белоруссии событий.
Если Польша, хоть и скрепя сердце, но признает, что украинцы представляют обособленную национальность, то относительно белоруссов она этого не признает.
„Ни о каком белорусском народе не может быть и речи, — писал еще в 1910 г. Владислав Студницкий, тот самый, который, будучи в дни своей молодости социалистом, вскоре переметнулся в лагерь национал-демократов, затем во время войны был германофилом, а теперь снабжает своими статьями монархические органы, — так как у белоруссов нет никаких собственных традиций. О белорусской культуре не приходится говорить: она является лишь сферой перекрещивания польских и русских влияний. Белоруссы — это этнографический материал, это промежуточная форма между поляками и русскими“.
Такое отношение к белоруссам, как национальности, легло в основу всей национальной политики Польши в Зап. Белоруссии. Вот программа, намеченная в 1923 г. проф. Станиславом Грабским, одним из лидеров национал-демократической партии и бывшим министром народного просвещения:
„При тех условиях, когда в отошедшей к нам части Белоруссии главная масса населения состоит из белоруссов-католиков, молящихся в костелах по польским молитвенникам, когда есть возможность вдвое увеличить население путем переселения католиков с Запада, когда единственным крупным центром в стране является насквозь польское Вильно — об единение этой страны в национальном отношении с Польшей является относительно легким. Надо только, чтобы мы сами не создавали совершенно ненужного „белорусского вопроса“. Весь „белорусский вопрос“ или — точнее — вопрос о территории, на которой большинство населения составляют белоруссы, является почти исключительно культурно-хозяйственным вопросом — вопросом надлежащего развития польских школ, развития в городах и местечках польских общественных и просветительных учреждений, усиления на этой территории польской интеллигенции и, наконец, проведения в этом крае мелиоративных работ для усиления колонизации“.
Эта программа, полностью позаимствованная у правителей Пруссии, проводивших ее в оное время по отношению к Польше, была „сдобрена“ и пополнена применявшейся царскими сатрапами программой русификации по отношению к самой Польше, в той ее части, которая находилась под скипетром Романовых.
Результаты этого сказались довольно скоро.
К началу 1922 г. „Гражданское управление восточных территорий“ закрыло около 200 белорусских школ, возникших до того, как польская администрация была установлена в Белоруссии. Затем, после присоединения к Польской республике т. н. „Средней Литвы“, и на этой территории администрацией были закрыты 101 школа. Репрессии в этой области этим не ограничиваются. Закрыты два учительских семинария в Барунах и Свислочи, новые семинарии для подготовки учителей не открываются, а 240 учителей-белоруссов отправлены на польские учительские курсы в Краков, с тем, чтобы по окончании курсов их отправить в т. и. Восточную Галицию, как проводников полонизации среди украинского населения. Этого мало! Сотни учителей-белоруссов, отказавшихся покинуть родину, были лишены места, а в качестве их заместителей явились учителя-поляки, по преимуществу из Малой Польши (Западной Галиции), не только не знающие ни местных условий, ни местного языка, но и менее квалифицированные, чем удаленные из школ белоруссы.
Полтора года спустя украинские, белорусские и коммунистические депутаты сейма во внесенной интерпелляции по поводу возмутительного отношения к школьному делу в Западной Украине констатируют:
„Школьное дело в Белоруссии, благодаря полонизаторской и противоконституционный политике школьных и административных властей, находится в еще более тяжелом положении и не только не получает должной поддержки со стороны государства, но наталкивается на каждом шагу на препятствия. Белорусское население, в значительной своей части воздерживающееся от посылки детей в польские школы, увеличивает число безграмотных и стоит перед угрозой морального и умственного одичания“.
Год спустя, в июне 1924 г., депутаты сейма констатируют, что ходатайства об открытии белорусских школ отклоняются, и на родителей, отказывающихся посылать детей в польскую школу, налагаются непосильные для крестьян штрафы.
Вносимые делегатами интерпелляции не действуют. В ноябре того же года вновь вносится интерпелляция с жалобой на то, что в целом ряде местностей, населенных белоруссами, власти отказывают в открытии белорусских школ, и присылаемые в Белоруссию учителя — поляки так расправляются с учениками и ученицами, что избитые ими питомцы польской школы по целым неделям отлеживаются после побоев.