Так повествуют одни писатели; другие рассказывают иначе: Димитрий, говорят они, видя опасность, требовал чтобы Шуйский спросил вдову Иоаннову, жившую тогда в Москве, признает ли она его сыном своим, соглашаясь немедленно погибнуть, если бы она отреклась от него. Шуйский немедленно вызвал ее из монастыря, находившегося не в дальнем расстоянии, и она в присутствии вельмож, с торжественною клятвою, объявила что рожденный ею Димитрий, сын Иоанна Васильевича, давно уже погиб от бесчеловечного вероломства Борисова, и что она доселе таила истину, видя всеобщую благосклонность народа к обманщику; притом же не без удовольствия смотрела на того, кто отмстил за смерть истинного Димитрия низвержением лютого злодея, думая, что сам Бог послал мстителя. Тогда все бросились на самозванца и поразили его многими ударами. Так рассказано это событие в донесении Петра Патерсона Упсальского, бывшего тогда в России.
Не то говорят другие писатели, которые доселе еще сомневаются, был ли Димитрий обманщик: они упрекают заговорщиков в том, что не выслушали всенародно оправданий Димитрия, который просил о том убедительно; коварно утаили все его показания и вместе с ним убили одного Немца, телохранителя, бывшего при допросе, из опасения, чтобы он не разгласил слов своего государя.
Изуродованное тело Димитрия, по грязной улице выволокли на площадь, привязав к ногам веревку, и там, покрытое нечистотою и кровью, разложили для всенародного зрелища на столе, бросив под него труп Басманова, который, однажды дав слово быть верным, не изменил обещанию. В таком положении они оставались четверо суток. Для большей насмешки, кинули на живот убитого государя безобразную и бесстыдную маску, найденную, как уверяли, в комнатах наложниц его, а в рот всунули дудку, употребляемую Польскими крестьянами, в награду за искусство музыканта, или, как другие толковали, для заплаты привратнику при входе в ад. Так поступали с мертвым те люди, которые живому, вместе с вельможами, кланялись благоговейно!
Мятежники приступили к жилищу воеводы Сендомирского; но как его охраняли войны, то оставив при доме караул, они бросились к дворам других Поляков, из которых многие храбро защищались от грабителей, и хотя были подавлены числом, но дорого продавали свою жизнь. Один только Вишневецкий, после упорной битвы, в которой пало много Русских, решился выставить белое знамя, в знак согласия на сдачу: ибо видел, что к дому его подвезли пушки; в то же время приказал разбросать пред входом множество денег, и когда чернь кинулась подбирать их, он с мечем в руке открыл себе путь, сразил многих на месте и наконец сдался, на честное слово, подоспевшим из дворца боярам.
Злополучная невеста, лишенная и бесценных сокровищ своих, и всех нарядов, беспокоилась только об отце и родственниках; теперь верхом блаженства для нее было сохранить одну жизнь и невредимо возвратиться в отечество, откуда недавно приехала она с такою пышностью. Чуть дыша, в слабой надежде, без платья, без постели, едва прикрытая одною рубахою, она с трепетом ожидала, когда затихнет ярость черни. Не одни люди военные, прибывшие в Москву с Димитрием, но и многие купцы испытали злобу народа: Амвросий Челари, родом из Милана, потерял 30,000 червонцев, а потом и самую жизнь. Якову Вину отрубили голову собственною его саблею. Натан, купец Аугсбургский, заплатил за свою жизнь 150,000 флоринов, а Николай Львовский 50,000. Немтеский, банкир Польши, на кануне убийств, дал Димитрию много жемчугу и разных товаров драгоценных; а два купца Аугсбургкие ссудили ему 20,000 флоринов, и всего лишились. Марцелли потерял 100,000 флоринов. В тот день погибло 1,200 Поляков; многих спасли бояре. Русских пало 400. Наконец, по захождении солнца, мятеж затих: ночью водворилась глубокая тишина во всем городе. Трупы убиенных трое суток валялись в грязи; бешеный народ едва согласился похоронить их на Немецком кладбище.
МОСКОВСКАЯ ТРАГЕДИЯ, ИЛИ РАССКАЗ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ ДИМИТРИЯ (IX)
(последует)