Швеция — единственное государство Евросоюза, не применяющее жестких мер против пандемии коронавируса. Смертность зараженных COVID-19 в стране растет, безработица грозит побить рекорды, ВВП может упасть на 10%. Но доказывает ли это, что выбранная стратегия неэффективна?
Шведская стратегия — это не принуждение силой, а сила убеждения в надежде на сознательность граждан и их доверие к государству:
в стране нет режима чрезвычайного положения или карантина;
Политику противостояния пандемии определяет Агентство общественного здравоохранения Швеции — экспертный орган, подотчетный Министерству здравоохранения и социальных дел. Главный эпидемиолог страны и архитектор антивирусной стратегии Андерс Тегнелль — один из руководителей агентства.
Тегнелль является сторонником теории коллективного иммунитета, когда распространение любой инфекции по территориально ограниченной популяции прекращается в том случае, если большая ее часть имеет индивидуальный иммунитет. Он может быть врожденным, полученным посредством вакцины или приобретенным — если человек уже переболел и стал невосприимчив к инфекции. Кроме того, обосновывая свои рекомендации, Тегнелль заявил, что выбранная стратегия коренится в давней традиции уважения «свободы воли», а также в высоком уровне доверия шведов к органам государственной власти.
«Все страны пытаются сократить число контактов между людьми, и мы тоже», — говорит главный эпидемиолог Швеции Андерс Тегнелль. Но, исходя из своих традиций и здравого смысла, шведское общество осталось открытым. Пандемия может продлиться долго, держать людей месяцами на самоизоляции опасно, так же как — резко выпустить, спровоцировав новую волну вируса.
«Швеция практически продолжает обычную жизнь. Одни восхищаются ее примером, считают, что такая политика поможет избежать серьезных экономических последствий и долгосрочной рецессии. Другие обвиняют правительство в эксперименте над собственными гражданами» — комментирует Наталия Супян, заместитель руководителя департамента мировой экономики НИУ ВШЭ.
Ученых-консультантов — сторонников стратегии выработки коллективного иммунитета — сначала послушал и премьер-министр Великобритании Борис Джонсон, но потом под впечатлением от аналитического отчета эпидемиологов из Имперского колледжа в Лондоне и резкого ухудшения ситуации с заболеваемостью и летальностью в стране, отказался от такого подхода. Ученые пообещали ему не менее 250 000 смертей.
Проблема в том, что никто до сих пор достоверно не знает, сколько людей должно переболеть COVID-19, чтобы появился коллективный иммунитет. Оценки колеблются от 29% до 75%. Неизвестным остается и его устойчивость — будет ли переболевший иммунен полгода, год и как отреагирует на другие штаммы SARS-Cov-2. Нет этих ответов и у Тегнелля. Почему же тогда Швеция выбрала такой нестандартный и потенциально опасный путь?
В поисках истоков
Историк Наталия Плевако смотрит в прошлое страны: «Есть три важных фактора, которые нужно учитывать при анализе поведения шведов. Во-первых, это наличие самостоятельных государственных управлений, истоки которых еще в XVII веке. Сегодня они существуют при министерствах, министерства формируют их бюджет, но вместе с тем не вмешиваются в работу».
Примером подобного самостоятельного управления как раз является Агентство общественного здравоохранения Швеции. Этот экспертный орган подотчетен Министерству здравоохранения и социальных дел страны, но сейчас, в ситуации пандемии, именно эпидемиологи агентства определяют антивирусную политику, которой руководствуется правительство.
Далее, утверждает Плевако, «стремление шведов к консенсусу, переговорному процессу. Для них, как сказал один из политологов, консенсус иногда важнее истины. И он действительно очень значим — жителям этой страны всегда нужно прийти к решению, которому бы подчинялись все. Ну а последнее — религиозные корни. Что запрещено, то не разрешено, что не запрещено, тоже не разрешено — гласит этика протестантизма. Шведы могут не верить в Бога и не ходить в церковь, но послушание по-прежнему определяет их поведение».
Впрочем, по мере роста числа инфицированных власти перестали полагаться только на послушание шведов, особенно учитывая, что среди населения сейчас немало мигрантов, не до конца ассимилировавшихся и перенявших местную культуру. Поэтому перед ежегодным весенним фестивалем в Вальпургиеву ночь (с 30 апреля на 1-е мая) городской совет Лунда пообещал разбросать по аллеям центрального парка тонну куриного навоза, чтобы распугать празднующих. Однако слово не сдержал, так как распространение информации об этой акции само по себе оказало сдерживающий эффект.
Лагом и рациональность
Историк Петр Топычканов указывает и на другие причины: «Помимо названного, есть еще ряд культурных особенностей, влияющих на политику шведов, они часто называют два понятия: lagom (лагом) — «умеренность» и inget stress — «не надо стресса, не надо крайних мер». Именно эти характеристики можно дать стратегии государства в борьбе с кризисом».
«Так, решение не закрывать детские сады и школы продиктовано, во-первых, желанием сохранить в строю медицинские кадры — в противном случае 25% медработников взяли бы отпуска по уходу за детьми, во-вторых, пониманием кризиса как долгосрочного, — считает Топычканов. — Качество рисков в Швеции оценивают не только через цифры заболевших и умерших. Есть другие опасности: нахождение дома ведет к росту домашнего насилия и психологических проблем».
То, что шведы пытаются видеть картину в целом подтверждает и Плевако: «Шведы — рационалисты. Начальные классы школ открыты, но по какой причине? По рациональной — потому что детей не с кем оставить, родители работают, бабушки на самоизоляции. Если бы закрыли, результат был бы негативным».
Без оглядки на цифры
Рациональностью эксперты объясняют и отношение шведов к статистике по COVID-19. «Власти не то чтобы отмахнулись от ориентации на цифры, а решили, что число зараженных — не самый главный критерий. — объясняет Топычканов. — Иногда это объяснялось так: в Швеции пустили все на самотек, хотят, чтобы большинство людей заразилось, и считать заболевших не актуально. Но, с другой стороны, здесь свои подходы к использованию медицинских ресурсов: обеспечение контроля, замеров в аэропортах или на рабочих местах, что по мнению властей, отвлечет ресурсы от работы медучреждений и заставит правительство тратить деньги неизвестно на что».
Количество зараженных COVID-19 в Швеции в сравнении с соседними странами
Источник: Worldometer (данные на 7 мая 2020)
Стоит отметить, что подобная рациональность у шведов иногда граничит с бесчеловечностью. Так, в Швеции еще в 1934 году был принят евгенический закон, направленный на борьбу с психическими заболеваниями и наследственными болезнями. Он стал легальным основанием для десятков тысяч операций по «добровольной» стерилизации — по разным данным им подверглись от 31 до 63 тысяч человек, что для небольшого населения страны крайне много. Отмена закона произошла лишь в 1976-м, а компенсации жертвам стерилизации правительство страны выплачивало до 2003 года.
Цена ошибки
Единственный показатель, на который в Швеции обращают внимание, — уровень смертности. Он растет. По данным на 13 мая 2020, в стране умерло 3460 человек с подтвержденным диагнозом COVID-19. Многие из умерших — обитатели домов престарелых. Здесь шведы во многом перекладывают вину на обслуживающий персонал. Большинство из них мигранты, не вполне владеют шведским языком и не соблюдали установленные правила безопасности по отношению к людям из группы максимального риска.
Красноречив и показатель относительной смертности. В Швеции он существенно выше, чем у северных соседей, которые ввели антивирусные запреты: 343 человека на миллион. В Дании — 92, Финляндии — 51, Норвегии — 42. Правда здесь нужно и учесть, что в Швеции население 10,23 млн человек, а в остальных скандинавских странах от 5,3 до 5,8 млн.
«С самого начала не тестировался персонал, обслуживающий дома престарелых, — комментирует Наталия Плевако. — Потом тесты ввели, но было поздно: на середину апреля в социальных учреждениях оказалось заражено примерно две трети постояльцев. Шведы признают ошибку — страна оказалась не готова к чрезвычайной ситуации и пострадало прежде всего старшее поколение, а оно там велико: 20% населения в возрасте 65+».
Распределение по возрасту среди умерших с COVID-19 в Швеции
Источник: SVT (данные на 7 мая)
Что дальше
«Как предполагают власти, в Стокгольме ситуация вышла на плато. Это стабильный уровень. В реанимации по всей стране находятся примерно 500 человек, в целом через нее прошло или проходит свыше 1600 заболевших. Ожидается, что после столицы очаги появятся в других районах. Однако значительная часть населения сконцентрирована в стокгольмском лене, соответственно, очаги будут купированы средствами, переброшенными из Стокгольма, — утверждает Петр Топычканов. — С медицинской точки зрения ситуация предсказуема. Совершенно непонятно другое — что ждать со стороны экономики».
Пугающая неизвестность
По мнению экономиста Алексея Волкова, перспективы шведской экономики достаточно мрачные: «Только за неделю с 16 по 22 марта были уволены 18 тысяч человек, из них 56% в Стокгольме. За два месяца в качестве безработных зафиксировано 95 тысяч человек, тогда как до пандемии уровень безработицы в Швеции составлял 6,5–6,8%. А в конце апреля — уже 8%. Темпы роста оказались выше, чем в мировой финансовый кризис 2008 года. К лету правительство ожидает 9–10%, по худшему сценарию — до 13,5%».
Большой удар придется и по макроэкономическим показателям. «Прогнозируются и несколько вариантов падения ВВП: наилучший — 4%, наихудший — 10%. Прогноз прироста в 2021 году соответственно 3,5% и 5,2%, — рассказывает Волков. — Но что будет в действительности, точно утверждать пока нельзя. Пандемия продолжается, и я не уверен, что даже в пределах возможных сценариев окажутся реальные цифры. Поживем — увидим».
Для поддержания бизнеса правительство приняло ряд антикризисных пакетов на сумму примерно 350 миллиардов крон.
Затихшие перед бурей
Провоцирует ли тема коронавируса политические дебаты в стране? Эксперты полагают, что пока, наоборот, все спокойно. Агентство общественного здравоохранения независимо от политиков, их дебаты не сильно влияют на то, что делают эпидемиологи.
«Кризис настолько силен и неожиданный, что больших противоречий между партиями на этапе принятия стратегии не было. Ее поддержали даже те, кто обычно жестко критикует правительство — «Шведские демократы» и «Умеренная коалиционная партия». Но — экономика прежде всего, когда будет приниматься бюджет, противоречия начнут нарастать», — комментирует Наталия Плевако.
Уроки для демократии
В Швеции подчеркивают, что стратегия битвы с COVID-19 помогает не нарушать права и свободы: страна не закрыта, передвижение не ограничено, граждан не пугают запретами и штрафами. И еще — кризис не стал поводом к пересмотру демократических процедур.
«Шведские власти не создают дополнительные надстройки над демократическими институтами, все меры обсуждаются и проводятся через существующие форматы. К примеру, то же управление здравоохранения: настал его час и оно выполняет свою функцию. — поясняет Петр Топычканов. — Это хороший урок для других государств. Меры властей остаются прозрачными, подотчетными и потом, когда мы пройдем кризис, по ним можно будет судить, кто как поступил и какие ошибки допущены».
Правы или нет?
Здесь мнения экспертов разделились. Наталия Супян считает, что «сейчас мы видим, что этот путь не уберег шведскую экономику ни от существенного роста безработицы, ни от перехода на неполную занятость, ни от необходимости финансовой помощи бизнесу, ни от потерь в темпах роста. Эффективность стратегии для здоровья людей тоже под вопросом — относительная смертность на миллион человек очень высока. Но что дальше? Выводов на средне- и долгосрочную перспективу сделать нельзя. Можно только констатировать, что ни одна из применяемых политик в мире пока не является абсолютной панацеей».
Петр Топычканов продолжил отстаивать разумность выбранного пути: «Шведские власти не пытаются предлагать статичные правила противостояния коронавирусу. Они прямо говорят: ситуация меняется, как будет развиваться, мы не понимаем, надо смотреть. Когда Швеция подвергалась критике, в том числе официальных лиц из соседних государств, власти не ввязались в войну мнений. Они продолжали свою политику на перспективу. В одном из интервью Андерс Тегнелль на вопрос, успешна ли ваша стратегия, ответил просто: она работает».
Укладывается ли в это в понятие «работает» прирост дополнительной смертности в Стокгольме на 81% в апреле по сравнению с предыдущими годами (по данным Financial Times) и оперативное развертывание мобильных военных госпиталей в Гётеборге — остается неясным. Также, как и непонятна вера в популяционный иммунитет. Как минимум пока никто не знает, как долго сохраняется способность переболевших противостоять повторным заражениям SARS-CoV-2 и его новым штаммам.
Поэтому и Наталия Плевако оценила шведскую модель борьбы с эпидемией осторожно: «Определенного и единого мнения нет. Оппоненты есть внутри страны, соседи Швеции тоже выступали резко против, тем более что сами выбрали иной путь. Но в последнее время и ВОЗ, и эпидемиологии Дании и Норвегии присматриваются к шведскому опыту. Неизвестно, сколько месяцев или лет пройдет до окончания эпидемии, найдется ли вакцина, поэтому начинают говорить, что такая политика, возможно, принесет свои плоды».