Евангелие от Марка имеет открытый конец, словно призывающий читателей дописать своей жизнью рассказ до конца. Матфей пользуется совершенно иной повествовательной стратегией. Концовка Евангелия от Матфея сводит воедино все нити рассказа и дает ученикам (а также читателям) четкое поручение:
Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус. И, увидев Его, поклонились Ему; а иные усомнились. Иисус же подошел и сказал им: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите и сделайте учениками все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам. И помните: Я с вами всегда, до скончания века» (Мф 28:16-20).
Евангелие от Марка заканчивается обещанием, что Иисус «пойдет впереди» учеников в Галилею. Однако явлений Воскресшего Марк не описывает. «Он воскрес, Его нет здесь». Напротив, Евангелие от Матфея заканчивается непосредственным присутствием воскресшего Господа, который обещает пребывать с учениками во все дни, до скончания века. Это утешительное слово дает прочную основу жизни и миссии Церкви (ср. Мф 7:24-25).
Евангелия от Матфея и от Марка отличаются далеко не только концовками. Матфей, включая почти весь марковский материал, постоянно старается снять двусмысленности, разъяснить загадки и предоставить логические завершения.
Джон Доминик Кроссан предлагает очень интересную классификацию повествований по их позиции в отношении «мира». (Понимая «мир» как общепринятое понимание реальности, господствующее в культуре, к которой обращено повествование.) Повествовательный текст создает собственный мир. И Кроссан задает эвристический вопрос: как мир повествования соотносится с «миром» его культурной среды? Далее он предлагает распределить повествования по спектру, охватывающему пять категорий: миф, аполог, действие, сатира и притча. Различие между ними можно кратко сформулировать так: «Миф упрочивает мир. Аполог защищает мир. Действие описывает мир. Сатира нападает на мир. Притча разрушает мир».
Кроссан разрабатывает эту типологию, чтобы показать, как притчи Иисуса разрушают мир. Однако мы можем воспользоваться его классификацией для осмысления глубоких различий между Матфеем и Марком. (Такого рода подход не предполагает вынесения какого-либо суждения относительно исторической достоверности использованных евангелистами преданий. Повествовательные миры создают и история, и вымысел. Скажем, исторические труды Иосифа Флавия — аполог.) В категориях Кроссана Евангелие от Марка будет притчей, а Евангелие от Матфея окажется где-то между мифом и апологом.
Матфей одновременно создает упорядоченный символический мир, в котором Иисусу дана всякая власть на небе и на земле, и защищает его от альтернативных мировоззрений. Увидеть, как он это делает, можно, рассмотрев следующие темы: образ Иисуса-учителя, ученичество как формирование общины, эсхатология как основание для этики. Мы проанализируем эти темы, а затем кратко охарактеризуем исторический фон, с учетом которого необходимо интерпретировать творческое использование Матфеем преданий об Иисусе. Мы также сделаем выводы относительно повествовательного мира Матфея как контекста для нравственного суждения и действия.