Национальные герои и их нации

О Кошуте. Этот знаменитый человек, руководивший в 1849 году восстанием венгров против Франца-Иосифа, имел все основания называть Англию раем. Ему был после провала этого восстания оказан англичанами истинно триумфальный прием. В Саутгемптоне, при первом его появлении на британской территории, толпа выпрягла лошадей из его коляски, и сама повезла в ратушу, где его чествовали. Знаменитого изгнанника приглашали специально для чествования триста английских городов. В Лондоне министр иностранных дел Пальмерстон устроил в его честь обед. Это было явным нарушением дипломатической вежливости в отношении Вены, и британский премьер Рассел выразил по этому случаю неудовольствие своему министру. Пальмерстон, человек очень гордый, ответил своему шефу следующее: «There is a limit I refuse to be dictated to as to whom I shall receive in my house, and whom not».

Кошут мог быть в восторге. Он в восторге и был. Однако не очень долго. Не потому что отношение англичан к нему изменилось. Конечно, восторги со временем улеглись — не могут же они продолжаться вечно. Но отношение к Кошуту англичан, по крайней мере большинства их, осталось хорошим. Беда была в другом. Беда была в том, что у Кошута не было денег.

Рядовые эмигранты, жившие в Англии в средине прошлого столетия, были в массе не совсем довольны британским правительством. Оно не оказывало никакой помощи ни им лично, ни их политическим предприятиям. Британское правительство тут следовало традиции, усвоенной им после окончания войны с Наполеоном: убежище — да, право на труд — да, сочувствие — да (по крайней мере, в некоторых случаях); денежная поддержка политической работы эмигрантов — нет. Правы ли были англичане, не знаю. В некоторых отношениях несомненно были правы. Однако если бы демократические страны, и в частности Англия, за последнее столетие затратили на поддержку и распространение своих идей в мире столько усилий, трудов и денег, сколько за восемь лет на свои идеи потратил Гитлер, а за двадцать четыре года коммунисты, международное положение было бы теперь совершенно иным.

Впрочем, вожди континентальных эмиграций почти никогда и не обращались к Англии за денежной помощью, в частности для себя лично. Но они в громадном большинстве бедствовали. Здесь мы касаемся трагедии всех эмиграций мира (если строгим читателям не угодно это называть трагикомедией). Порядочные люди, покидая родину по политическим причинам, обычно денег оттуда не увозят — даже тогда, когда деньги у них на родине были. По общему правилу (допускающему, впрочем, исключения), богатые эмигранты во всех странах и во все времена были спекулянты и дельцы. Политическим вождям иностранных эмиграций Англия предоставляла полную свободу и нередко воздавала им почести — какого еще почета мог бы требовать для себя тот же Кошут! Однако жить одним почетом невозможно или, по крайней мере, трудно.

Кошут скоро это почувствовал и уехал из Англии, где жизнь стоила дорого, в Италию, бывшую самой дешевой страной того времени. Там он и прожил еще долгие, долгие годы, больше не увидев родины. Страсти в благодушной Вене улеглись, он был давно амнистирован, венгры создали с австрийцами сносно уживавшуюся двуединую монархию, в Венгрии Кошут был избран заочно в парламент и признан национальным героем. Он мог вернуться на родину в любую минуту, и в Будапеште, как когда-то в Саутгемптоне, толпа тоже выпрягла бы лошадей из его коляски (тем более что в Будапеште, в отличие от Саутгемптона, люди точно знали, кто такой Кошут). Но гордый старик не хотел пользоваться амнистией не признаваемого им «безбородого Нерона» — так он в пору своего восстания с некоторым преувеличением называл восемнадцатилетнего Франца-Иосифа. У «Нерона» давно выросли если не борода, то седые бакенбарды, он сам был старик и очень рад был бы помириться со своим врагом. Австрийская императрица Елизавета даже как-то написала девяностолетнему Кошуту восторженное письмо. Тем не менее он не сдавался и продолжал жить в Турине, где его показывали туристам как историческую достопримечательность города. Потеряв надежду на создание независимой свободной Венгрии, он заказал себе бумагу с траурной каймой и на этой бумаге писал письма своим соратникам и последователям. На родине его боготворили, однако, по-видимому, думали, что национальному герою достаточно одной только духовной жизни: в хлебе и прочих земных вещах он нуждаться не может и не должен. Венгерский Национальный музей, правда, всё было собирался купить библиотеку Кошута, но окончательно собрался сделать это ровно за пять дней до его кончины. Кошут до конца своих дней жил скудно оплачиваемым литературным трудом. В наши дни «Сатердей ивнинг пост» или «Лайф» без всякого сомнения заказали бы по телеграфу за большие деньги статьи с фотографиями с автографами и с «How do you like America?» человеку, бывшему национальным героем за полвека до своей кончины. Но тогда больших денег за статьи еще не платили. Кошут умер в Турине девяноста четырех лет отроду за письменным столом, сочиняя очередную статейку для очередной газеты. Тело его перевезли в Будапешт и похоронили в атмосфере великого национального траура.

Марк Алданов, «Страна политического убежища»