За радикальными сдвигами в социальной политике лежат важные структурные изменения в природе государственного управления. Учитывая подозрительное отношение неолибералов к демократии, необходимо найти путь интеграции государственного принятия решений в процесс накопления капитала и систему классовой власти, находящуюся в процессе восстановления или, как в Китае или России, в процессе формирования нового общества. В процессе неолиберализации растущее значение стали придавать общественно-частному партнерству (эту идею продвигала Маргарет Тэтчер в процессе формировании «полугосударственных институтов», например корпорации городского развития для стимулирования экономического роста). Бизнесы и корпорации не только тесно сотрудничают с государственными деятелями, но даже активно участвуют в подготовке законопроектов, определении общественных норм, разработке законодательных систем (преимущественно к собственной выгоде).
Сложилась система отношений, в которой интересы бизнеса и профессиональные соображения влияли на государственные решения путем закрытых, а иногда и тайных консультаций. Наиболее вопиющим примером такого подхода является упорный отказ вице-президента Д. Чейни раскрыть имена членов консультационной группы, которая разработала энергетическую политику для администрации Дж. Буша в 2002 году.
Скорее всего, в эту группу входил Кеннет Лей, глава Enron — компании, обвиненной в намеренном провоцировании энергетического кризиса в Калифорнии для собственной выгоды и которая позже разорилась в результате громкого скандала, связанного с искажением финансовой отчетности. Неолиберализм способствовал переходу от собственно государственного управления (власти государства как таковой) к управлению в более широком смысле (с участием и государства, и ключевых элементов гражданского общества). В этом смысле традиции неолиберализма и политика развивающихся стран Имеют много общего.
Как правило, государство создает законодательную систему в соответствии с потребностями корпораций и в некоторых случаях учитывает интересы отдельных отраслей — энергетики, фармацевтики, сельского хозяйства. В отношении общественно-частных партнерств, особенно на муниципальном уровне, государство нередко берет на себя большую часть риска, а частному сектору достается основная прибыль. Более того, при необходимости неолиберальное государство прибегает к принудительной законодательной и исполнительной тактике (например, запрещение пикетов), чтобы уничтожить формы коллективной оппозиции корпоративной власти.
Растет число инструментов надзора и принуждения: в США лишение свободы стало основным способом решения проблем, связанных с уволенными рабочими или маргинальной частью населения. Инструменты принуждения нацелены на защиту корпоративных интересов и, при необходимости, предполагают репрессии в отношении диссидентов. Все это отнюдь не соответствует неолиберальной теории.
Опасения неолибералов, что отдельные влиятельные группы исказят государственную политику, находят подтверждение именно в Вашингтоне. Здесь армии корпоративных лоббистов (многие из которых успешно используют принцип «вращающейся двери», сочетая работу на государство с гораздо более привлекательной работой на крупный бизнес), по сути, диктуют необходимые изменения в законодательстве, которые соответствуют их интересам. Некоторые страны продолжают поддерживать традиционную независимость государственной службы, но эти постулаты либерализма все больше нарушаются в процессе неолиберализации. Границы между государственным и корпоративным влиянием становятся все более размытыми. Остатки представительной демократии подавляются и уничтожаются властью денег.
Так как правосудие теоретически доступно всем, но на практике требует огромных расходов (будь то частное лицо, подающее в суд на недобросовестную компании, или страна, предъявляющая претензии США за нарушение правил ВТО — процедура может стоить миллионы долларов, что эквивалентно годовому бюджету небольшой страны), то и результаты часто оказываются в пользу тех, кто обладает большими деньгами.
Классовая предвзятость в принятии законодательных решений широко распространена, если не повсеместна. Неудивительно, что основные средства коллективных действий в рамках неолиберализма определяются и реализуются неизбранными (и во многих случаях возглавляемыми элитой) адвокатскими группами, выступающими в поддержку тех или иных прав. В некоторых случаях, связанных, например, с защитой прав потребителей, гражданских прав, прав инвалидов, эти приемы пригодились как нельзя лучше.
В неолиберальных государствах стало появляться множество неправительственных организаций и объединений, созданных гражданами на местном уровне. Это способствовало укреплению ощущения, что оппозиция, объединившаяся за пределами государственного аппарата в рамках некоего «гражданского общества», есть движущая сила оппозиционной политики и социальных преобразований.
Период, в течение которого неолиберальное государство приобретало доминирующее влияние, также характеризовался тем, что концепция «гражданского общества» — часто воспринимаемая как нечто противоположное государственной власти — стала центральным пунктом при формировании оппозиционной политики. Идея Грамши о государстве как о единстве политического и гражданского общества уступила место идее о том, что гражданское общество является центром оппозиции, а то и вовсе альтернативой государству.
Сегодня мы можем ясно видеть, что неолиберализм не делает государство или какие-либо его институты (суды, полицию) неактуальными, как утверждают некоторые правые и левые обозреватели. Произошло, однако, радикальное изменение конфигурации институтов государства и набора его инструментов (особенно в отношении баланса между давлением и согласием, между властью капитала и общественными движениями; между исполнительной и законодательной властью, с одной стороны, и влиянием представительной демократии.— с другой).