Понятие публичного интеллектуала — типично англосаксонское. Во Франции интеллектуал не может быть не публичным, по крайней мере с эпохи Просвещения. Англосаксонское понятие интересно как иллюстрация того факта, что в США особенно так называемая интеллектуальная жизнь сосредоточена в университетах. Университеты хотят быть местом для интеллигенции, и только они могут быть таковым. В некоторых американских штатах, в некоторых городах кампус — единственное интеллектуальное место. Когда кто-то из университета начинает выступать вне кампуса, он сразу получает занимательный ярлык «публичного интеллектуала» — иначе говоря, оставившего университет как свою естественную среду обитания, родину. Университетское как «академическое», «академизм» в США означает иное, чем во Франции. Если мы думаем о популизме, то лучше провести различие между интеллектуалом, который, покинув ограду американского кампуса, позиционирует себя публично, но не может быть назван популистом, потому что его адресат — публика, а не народ (populus), и интеллектуалом-популистом, как его определял Лакло. Такой интеллектуал-популист для Лакло — это интеллектуал, пытающийся выстроить так называемую «логику соответствий» между разными ситуациями, требуя на этом основании солидаризоваться с теми или иными силами. Когда мы пытаемся понять популизм перед избирателями или приверженцами, очень часто перед глазами всплывает именно такой интеллектуал, охотно участвующий в так называемых «публичных дебатах».
— Что может публичный интеллектуал сказать людям, для которых более убедительными оказались лозунги популистов?
— Нам надо отказаться от усредненного употребления термина «популизм» и вернуться к строгому значению «популистского разума», как его сформулировал Лакло. Такой разум поощряет волюнтаризм индивида, при этом представляя себя как совершенно обычную прозу власти. Политики, которых называют популистами, разнятся от страны к стране: программа Дональда Трампа почти диаметрально противоположна программе Мари Ле Пен. Те медиа, которые лучше назвать «идиотическими» (имея в виду греческий смысл «идиотизма» как частной жизни, противоположной жизни полиса, замыкания в «идиоме» своего языка), называются «популистскими». Если нужен пример так называемых фейковых новостей, то вот он налицо: назвать политика популистом — это фейковая новость, потому что эти медиа не объясняют, что Трамп коренным образом отличается от Ле Пен.
— Существует ли риторика, способная переубедить проводников и приверженцев популизма? С каких аргументов она должна начинать?
— В последней книге «Бла-бла-республика» я развиваю, среди прочих, мысль, что во Франции два народа: малочисленный народ знатоков и обширный народ зрелища. Вопреки привычному взгляду на медиа со времен Ги Дебора (который был прав, но в свое время), зрелище идет не со стороны класса политических профессионалов (элит, «аппаратчиков», экспертов, консультантов — одним словом, знатоков), но со стороны народа. В частности, народ допускается на сцену зрелища под названием «выборы». Знатоки выступают режиссерами этого народного спектакля, который разворачивается одновременно как комедия и трагедия: народ «разыгрывает» политику. А знатоки удерживают за собой, как я и доказываю в «Бла-бла-республике», ренту с публичной речи и отсюда весь ресурс власти.
— Какой жанр речи мог бы пересилить современные механизмы медиа и современные политические предубеждения?
— В жизни любого народа наступает время, когда политически необходим подрыв существующего порядка. Этот подрыв может принимать три формы. Массовая называется революцией. Избирательная — переворотом. Точечная — анархическая отмена существующего. Если трезво посмотреть на состояние политики во Франции, то перед нами встает только вопрос о радикальной политике: как может быть власть взята точечными усилиями. Это теоретический вопрос, в греческом смысле «теории» — умения обозреть всю ситуацию. Это радикальный вопрос, потому что он возвращает человека политического в естественную жизнь. Он и есть выживший после господства менеджерской идеологии, о которой я пишу в своей книге. Эта идеология трактует поведение людей в политике на языке экономического поведения, навязанном как нормативный, так что люди даже уже не чувствуют того гоббсианского насилия, которое над ними при этом произведено. Настало время рассмотреть этот язык и точечными усилиями избавиться от него. Господин Макрон — просто речевой фантом этого языка «управления людьми».