Слепые пятна аналитики
Малиа не только проанализировал причины косности советской системы и ее невосприимчивости к реформам, он также рассказал всем остроумный исторический анекдот о конце западной советологии, пытаясь ответить на вопрос о том, почему никто не увидел (да и не мог увидеть) грядущий распад. По его мнению, большинство западных советологов 1980-х годов сосредоточили все внимание на причинах стабильности СССР как зрелого индустриального общества, которое столкнулось с необходимостью постепенных реформ и в котором начал появляться плюрализм (но не демократия).
Возможно, это была реакция на тоталитарные модели предыдущего поколения советологов, которые изображали Советский Союз как монолит государственной власти. Возможно, это был побочный эффект теории биполярных международных отношений, которая предполагала, что шаткое равновесие Холодной войны будет длиться вечно. Возможно, отчасти они выдавали желаемое за действительное, поскольку альтернатива (распад крупной ядерной державы) казалась им слишком пугающей. Безусловно, Пентагон был финансово заинтересован в том, чтобы иметь по ту сторону железного занавеса стабильного, предсказуемого, адаптивного и неизменно враждебного противника.
Есть ли подобные слепые пятна в американской науке о Европейском союзе? Вполне возможно. В сфере международных отношений ЕС выступает как самый амбициозный и интересный эксперимент в области наднационального управления. Для многих американских ученых, и представителей академической науки в частности, Евросоюз представляет собой идеальный образец космополитического управления и пример для остального мира.
Трансформация исторически враждующих национальных государств в сообщество безопасности, в котором война немыслима, выглядит переломным моментом в истории человечества, причем подтверждающим главное утверждение либеральных институциалистов о важности рациональности в политике. Идея о том, что гибкие, адаптивные реакции на политическую экономию глобализации могут быть разработаны в масштабе континента, заслуживает восхищения.
Обозреватели расходятся во мнениях по поводу механизмов евроинтеграции: некоторые утверждают, что наднациональные институты нужны скорее для обычных межнациональных торговых сделок, как это видно на примере ВТО или Организации Объединенных Наций. Но если отбросить эти аргументы, то главным объяснением по-прежнему остается стабильность.
Поэтому мы скорее прочтем объяснения того, почему в других регионах (например, в Восточной Азии) должны следовать примеру Европейского союза, а не того, почему ЕС сам по себе может оказаться принципиально неустойчивым. Действительно, во многих аналитических работах на тему политики Евросоюза в названии или подзаголовке присутствует слово «кризис». Но этот дискурс очень напоминает длящуюся уже тридцать лет дискуссию о «кризисе» НАТО — о тех вызовах, с которыми сталкивается эта структура на своем пути вперед. Вопрос о возможности распада ЕС не снят с повестки дня, но он вытеснен на периферию внимания, и вряд ли кто-то захочет перемещать его в центр.
Возможны ли реформы?
В политике нет ничего неизбежного. Какое бы влияние ни оказал Брекзит на европейскую экономику, он оказался большим психологическим шоком для системы, которая даже представить себе не могла, что неофункционализм даст задний ход. Но можно ли сегодня говорить о перспективах евроинтеграции?
Конечно, можно. Вот одна история, которая говорит о том, что неофункционалистская европейская интеграция может возродиться из пепла, как птица Феникс. Элиты Германии и Франции поняли, что частичная интеграция порождает дисбаланс, и решили, что настало время вплотную заняться этой проблемой. Уже слышны голоса: «Вы видите, что может произойти, если мы позволим членам Европейского союза самим принимать решения», — массы будут голосовать за то, что им нужно в данный момент (например, за свободную торговлю и против иммиграции), и упустят из виду какую бы то ни было более глобальную цель.
Реальным сдвигом было бы признание того, что поскольку массы уже упустили из виду свою цель, то необходимо сформулировать новую, более крупную задачу. Более тридцати лет назад Жак Делор объехал все европейские столицы, чтобы оценить необходимость нового рывка вперед; результатом стали единый рынок и создание евро. Делору наших дней необходимо установить гораздо более широкий консенсус. Очевидной целью остается фискальный союз, который мог бы оформить потребность в крупных фискальных стимулах в данный момент и в сокращении расходов, погашении долгов и бюджетном профиците в будущем.
Может ли предприимчивый политик составить такой пакет и продать его небольшой ключевой группе, например, основоположников европейской интеграции, во главе с Францией и Германией? Это вполне возможно. Но если это произойдет, то остальные члены Европейского союза неизбежно сделают шаг назад и создадут нечто наподобие зоны свободной торговли, а ядро Евросоюза станет скорее новой сверхдержавой, чем международной организацией.
В своей книге «Парадокс глобализации» Дэни Родрик описал трилемму глобальной интеграции, национально-государственного суверенитета и демократии. Он утверждал, что одновременно могут сосуществовать только два из трех этих условий, но не все три вместе. По существу, он был прав; но новое ядро Евросоюза может сделать осознанный выбор в пользу создания нового национального государства в качестве конечной цели. Проблема только в том, что последние два десятилетия европейской интеграции были потрачены именно на уклонение от этого осознанного выбора.
Более вероятен иной путь: после Брекзита в Европе появится фигура, подобная Горбачеву, со своей собственной программой реструктуризации/перестройки, призванной реанимировать институты ЕС. Это может быть молодой член Европарламента из какого-нибудь восточноевропейского государства или видный национальный политик из Франции или Германии. Сегодня в Брюсселе вряд ли найдется такой политик. Он, конечно, не будет использовать слово «перестройка», пытаясь убедить других, что его пакет институциональных реформ может спасти Европейский союз. Однако не исключено, что в СМИ будут употреблять именно это слово с неосознанной, но оправданной иронией.
Если приведенный выше анализ верен, то можно ожидать, что перестройка Европейского союза потерпит неудачу по тем же причинам, что и перестройка Горбачева. Институты Евросоюза слишком сложны, слишком взаимосвязаны, изолированы, косны и в конце концов слишком эгоцентричны, чтобы вовремя принять необходимость перемен. Евробюрократы, как и номенклатура Брежнева, будут до последнего держаться за свое утопическое мышление, пытаясь остаться у кормушки, и в любом случае они будут отчаянно сопротивляться перестройке, блокируя, затягивая и усложняя перестроечный процесс. Некоторые национальные политические лидеры могли бы откликнуться на призыв — но по всей видимости не те, кто имеют реальное влияние во Франции и Германии. Поэтому неоднозначное отношение этих лидеров к наднациональному управлению в конечном счете заставит их совершать межгосударственные сделки в обход Брюсселя. Мы даем этой перестройке не более трех лет, прежде чем ее сторонники признают, что они должны поднять ставки и перейти к собственной версии гласности в социальных сетях.
В европейском контексте «открытость» примет форму обращения к массам населения — поверх голов любого руководства. Граждан будут призывать спасти Европейский союз. Им будут говорить, что это необходимо для сохранения мира на континенте. Их будут убеждать, что только на наднациональном уровне Европа сможет дать приемлемый политический и экономический ответ на вызовы глобализации. Им, вероятно, скажут, что Брюссель — это единственное место, где существуют механизмы, способные противостоять попыткам проникновения в культурную и частную жизнь европейских обществ американских интернет-гигантов (коалиции GAFA — Google, Apple, Facebook, Amazon) и их «социальному демпингу».
В конце концов, чтобы завоевать хоть какое-то доверие, европейская модель гласности обернется своей противоположностью, а именно утопическим видением евроинтеграции. Именно это попытался сделать Горбачев в свое время. Но он обнаружил, что население не только не верит в гласность — но потешается над ней. Когда советские граждане впервые за семьдесят лет получили возможность сказать «нет» официальным политическим кандидатам, они сказали им «нет» почти во всех крупных городах Советского Союза. В случае Евросоюза сказать «нет» может население новых государств-членов. Или население Италии, Франции и возможно даже Германии. Или это будет население всех стран. Но в любом случае этого будет достаточно, чтобы лишить легитимности то, что осталось от институтов ЕС. И в этот момент почти неизбежно появится предприимчивый политик типа Ельцина, который захочет воспользоваться ситуацией раскола.
После распада Советского Союза большинство бывших союзных республик вновь объединилось в Содружество Независимых Государств (СНГ). Это был своего рода политической зонтик, прикрывавший фактическую независимость: несколько ежегодных встреч, несколько расплывчатых «общих» экономических целей и небольшой бюрократический аппарат, главным образом отвечающий за пропаганду.
Возможно, Евросоюзу удастся разыграть эту партию лучше, но ненамного. Евросоюз может рухнуть так же, как прожекты всех бестолковых людей, — не с треском, а со всхлипом.
Назад в СССР — 5
Источник: The American Interest