В феодальную эпоху было «три ветви сословия» – духовенство, дворянство и община. Первые два были выкорчеваны во время революции Робеспьера.
Но в XVIII и XIX веках Эдмонд Бёрк и Томас Карлайл выявили то, что позже было названо «огромной важности Четвёртым сословием».
Вот как писал о нём Уильям Теккерей: «Корпорации гусиного пера – прессы... четвёртого сословия... Вот она – великая машина – она никогда не спит. Её послы рассыпаны во всех концах света, её курьеры мчатся по всем дорогам. Её офицеры маршируют вместе с армиями, её агенты проникают в кабинеты государственных деятелей».
Четвёртое сословие, пресса, последовательница Вольтера, заменило собой духовенство, которое она сбросила с трона, став главным судьёй в области морали и нравственности. Эта пресса руководит судом инквизиции, где еретики отлучаются от общества благопристойных людей, в то время как других прощают, если они отрекаются от своей ереси.
С появлением кабельного телевидения и его широкой аудитории, четвёртое сословие в 60-х и 70-х годах прошлого века достигло своего апогея, сыграв главную роль в возвышении Джона Фицджеральда Кеннеди и падении Линдона Джонсона и Ричарда Никсона.
Но всё же перед уходом Никсон нанёс четвёртому сословию глубокие, незаживающие раны.
Когда национальная пресса и её приспешники в 1969 г. попытались разрушить его политику войны во Вьетнаме, Никсон обратился за поддержкой к «великому молчаливому большинству» и отдал команду вице-президенту Спиро Агню нанести контрудар по предвзятости и могуществу телесетей.
Огромное большинство сплотилось вокруг Никсона и Агню, продемонстрировав, насколько далеки от реальной Америки стали наши духовные и светские лорды.
Никсон, человек, которого больше всего ненавидели элиты в послевоенную эру, спас Джо Маккарти, который также питал отвращение к прессе и боролся против неё, а позже организовал в 49 штатах полный разгром кандидата от масс-медиа и контркультуры Джорджа Макговерна. Горечи СМИ не было границ.
Но по итогам Уотергейта пресса взыскала причитающееся ей по закону. К августу 1974 г. она достигла новой высшей точки национального авторитета.
В своём «Сотворении президента 1972» Тедди Уайт писал о том могуществе, которое «неприятельская пресса» обрела над общественной жизнью Америки.
«Власть прессы в Америке первична. Она определяет повестку дня для публичных дебатов, и эту масштабную политическую силу не сдерживает ни один закон. Она определяет, о чём будут люди говорить и думать – власть, которая в других государствах предназначается тиранам, священникам, партиям и бюрократам».
Никсон и Агню подвергались нападкам за то, что они не понимали гарантированную Первой поправкой свободу прессы. Но всё, что они делали, было использование гарантированной Первой поправкой собственной свободы слова, для того, чтобы высказать сомнения в объективности, добросовестности и правдивости неприятельской прессы.
С тех пор консерваторы критиковали масс-медиа, которые критиковали их. И на протяжении десятилетий эта бесконечная борьба срывала с этой прессы покровы её ханжеских претензий на нейтральность.
Сегодня миллионы относятся к прессе как к идеологам, маскирующимся под журналистов и использующих привилегии и власть прессы для того, чтобы следовать программе действий примерно аналогичной той, которой следуют кандидаты и партии, которым они противостоят.
Так считали консерваторы даже до Никсона и Агню.
В 1964 году на съезде Голдуотера в Коровьем дворце, когда экс-президент Эйзенхауэр упомянул «жадных до сенсаций обозревателей и комментаторов», к его удивлению зал взорвался.
В дело вступает Дональд.
Его популярность прослеживается в связи с тем фактом, что он отвергает моральный авторитет СМИ, разрушает их заповеди и высмеивает их приговоры. Его презрение к нормам политкорректности ежедневно на виду.
И тот факт, что изрядный ломоть Америки питает отвращение к масс-медиа, чьё общественное одобрение сегодня конкурирует с поддержкой Конгресса, придаёт остроты этому вызову. Последняя вещь, которую ждут эти парни от Трампа – извинения перед прессой.
И СМИ играют на руку Трампу.
Они постоянно обвиняют его в вульгарной бесчувственности за то, что он говорит про женщин, мексиканцев, мусульман, Маккейна и репортёра-инвалида. Подобные преступления против благопристойности, утверждает пресса, дисквалифицируют Трампа как кандидата в президенты.
Однако когда они требуют извинений, Трамп удваивает ставки. А когда они требуют, чтобы республиканцы отказали ему в поддержке, отвечает:
«Кто вы такие, чтобы говорить нам, кого мы можем выдвигать? Вы не друзья. Вы не собираетесь голосовать за нас. А бранные имена, которыми вы обзываете Трампа – фанатик, расист, ксенофоб, сексист – всего лишь бранные имена, которыми вы нас обзываете, ничего кроме ругательств, которые развращённый истеблишмент использует против тех, кого больше всего ненавидит.»
Что разоблачает избирательная кампания Трампа, так это то, что для популистов и республиканцев политический истеблишмент и его СМИ выглядят тем же, чем для общины и крестьян в 1789 г. выглядели старый режим и королевские придворные в Версале.
Несмотря на то, что сегодня четвёртое сословие дискредитировано так же, как религиозные деятели в 1789 г., ещё большей проблемой является то, что не существует арбитра правды, нравственности и благопристойности, которому мы бы все доверяли. Как и римляне IV века новой эры, мы едва ли уже достигнем соглашения по вопросу, что эти термины означают.
За что либеральные СМИ ненавидят Трампа