Борьба с мещанством
Классовая борьба активистов Пролеткульта была не абстрактной и тем более не самодостаточной. Она имела свои конкретные задачи.
Во-первых, одной из таких задач была борьба с «обывательщиной» (мещанством), о затаенной опасности которой они постоянно предупреждали рабочих. Борьба с мещанством, по сути, была формой продолжения гражданской войны, но уже в сфере общественных отношений и культуры. Образ этого мещанского бытия был дан в одном из номеров журнала «Рубежи»: «Белев – захолустье: он спит особенно глубоко, он грамотен еще меньше, он совсем неподвижен: живет он вчерашним днем и задним умом».
В борьбе с таким мещанством лишь одной смелостью да шашкой не возьмешь, здесь требуется его культурно-историческое изживание через включение обывателя в те или иные практики общественного творчества. И надо сказать, что социальные преобразования 1920-х в этом отношении заставляли обывателя «вставать на цыпочки».
Трагический поединок между Новым человеком и мещанином пронизывает всю историю СССР. Незавершенность этого поединка в итоге стала одним из тех факторов, который прямо «сработал» на распад СССР.
Сегодня, в эпоху торжества мещанских норм жизни, такое жесткое неприятие обывательщины расценивается скорее как атрибут советского тоталитаризма, заслуживающий в лучшем случае ироничную насмешку. Кстати, апологеты «тоталитарной» парадигмы толкования практик СССР, причем как российские, так и зарубежные, как правило, никогда не поднимают проблему мещанства как такового и тем более – не критикуют его. Впрочем, это и понятно: исходя из идеи частного индивида, подпираемой представлениями о неприкосновенности собственности, свободе обособления и отчуждения от других, а также правовым фетишизмом, они, в сущности, защищают мещанство, но в «цивилизованных» формах.
Ситуация, в которой работали активисты Пролеткульта, была непростой: с одной стороны, поддержка со стороны Советской власти, с другой – напряженное идеологическое противостояние со стороны тех, кто не принял революции, причем даже не столько политически, сколько внутренне, и здесь в первую очередь имеется в виду мещанин, который особенно поднялся в период нэпа. Сложность этой ситуации отмечали и некоторые журналы. Вот что об этом говорилось в редакционной статье журнал «Рубежи»: «…с одной стороны, культурная спячка, массовая безграмотность, мертвый индифферентизм; с другой стороны, – литературный рынок наводняется потоком новых (верней, конечно, самых старых) изданий и изданьиц, выросших, как фениксы из пепла, из нэповского навоза: и центр, и провинция покрываются плевками мерзких театров и театриков, в том числе и многих из так наз. «рабочих театров»; лекционные залы переживают резкий подъем богоискательства, философского и литературного, и т. д., и т. п. И вся эта муть, поднявшаяся со дна взбаламученного нэпом обывательского моря, без труда находит себе аудиторию: всеобщая деклассация как следствие разрухи; нервная издерганность и умственная отупелость; чем более затаенная, тем более острая ненависть к Революции одних, непонимание происходящего и отсюда моральная растерянность других, неверие в свои силы и безграничная разочарованность третьих – вот психологическая база идеологии нэпа».
Многие активисты Пролеткульта и рабочих клубов поднимали, и достаточно жестко, проблему борьбы с мещанством, раскрывая его социальную природу и причины возникновения. Вот из каких «щелей», по мнению одного из идеологов Пролеткульта, проникает мещанство в революционную среду:
«искание наибольшего довольства,
стремление к обеспеченности и карьеризм,
искажение коллективизма,
заражение старыми формами общежития,
индивидуализация психики,
осознание неравенства не как несправедливости, а как необходимого условия самообеспечения».
А вот что, по мнению активистов Пролеткульта, питало «обывательщину»: усталость, желание твердо установленной нормы, «тенденция к статированию форм работы», «общая осадка температуры и темпа революции».
Отличительными чертами «обывательщины» считались следующие:
«а) Собственничество.
б) Семейный деспотизм.
в) Антиобщественность.
Индивидуализм.
г) Подражательность.
д) Религиозность (ханжество)».
«Общий стиль: не революция, а эволюция в привычном темпе».
Для ученого-мещанина такими характерными чертами являлись:
«Мистический страх перед силами природы.
Индивидуальная трусость ученых.
Узость горизонта.
Витализм.
Фетишизм привычных формул».
А вот как В. Плетнев подал основные позиции мещанина:
- «Мой дом – моя крепость»
- «Дети, церковь, король, кухня (формула Вильгельма II) – вот что должна знать жена»
- «День прошел и слава богу»
- «Тишь да гладь, да божья благодать»
- «Покой, застойное, не волнующее состояние»
- «Всяк сверчок – знай свой шесток»
- «С суконным рылом в калашный ряд»
- «Так и надо – не ходи куда не надо»
- «Не нами мир начался, не нами и кончится».
К атрибутам мещанства относилось следующее:
«Фуксия. Герань.
Кенарка (канарейка – Л.Б.).
Граммофон.
Часы с музыкой.
Лампадка по субботам.
Пироги и варенье.
Чувствительный романс (со слезой).
«Интересное» чтение.
Лавочка за воротами.
Промывка косточек.
Общественное мнение улицы. Сплетня».
Конечно, это перечисление может вызвать улыбку, но в целом сама постановка этой проблемы в те далекие 20-е годы как одной из центральных говорит о точном понимании коммунизма как идеи, противостоящей идее частного человека, частной собственности, частного (не путать с понятием «личное») взгляда на действительность. А ведь именно частный взгляд на вещи и частное измерение человека и составляет суть того, что называется «пошлостью».
Эта борьба с мещанством, при всех ее перегибах, на которые не стоит «закрывать глаза», тем не менее, сегодня является идейно-этическим вызовом современному российскому обществу и индивиду, принципу его существования, его взглядам, его вкусам.
Опасность мещанства, по мнению пролетарских активистов тех революционных лет, заключалась в том, что оно несло в себе потенциал «контрреволюционной разлагающей силы»: обывательщина – это «туберкулез борющегося класса».
Более того, история показала, что мещанство способно разложить не только личность, но и общество (и это одна из предпосылок фашизма), ставя под угрозу перспективу развития уже и самого человечества, свидетелями чего мы сейчас являемся.
Вот почему в революционный период борьба с мещанством формулировалась как одна из важнейших актуальных задач Пролеткульта: «…новая линия Пролеткульта есть подведение культурного фундамента под массовое строительство пролетарской культуры, она есть идеологическая борьба пролетариата, занявшего в обществе господствующее положение, с частно-собственнической, мещански-интеллигентской культурой, борьба за психологию и с психологией широких трудящихся масс и, прежде всего, рабочих, она есть смычка с их идеологией». Ибо: «Белев – захолустье; он спит особенно глубоко, он грамотен еще меньше, он совсем неподвижен: живет он вчерашним днем и задним умом. И если не весьма еще распоясалась у нас мещанская, анти-общественная идеология, то в скрытой форме она еще хуже и опасней».
С чем и за что боролись рабочие клубы