Доверие к себе

С чем бы ни сталкивался человек, пусть он ведет себя так, словно все несущественно и эфемерно, кроме него самого. Мне стыдно думать о том, с какой легкостью капитулируем мы перед знаками отличия и лишенными смысла титулами, перед обществом и косными институтами. Всякий умеющий себя вести и складно говорить воздействуют на меня, выбивает меня из колеи больше чем допустимо. Я должен жить честно, быть полон жизни, всегда и всем говорить правду, какой бы она ни была. Если в одеждах благожелательности выступают злоба и тщеславие, неужели мириться с этим? Если кипящий яростью фанатик прикрывается служением, разве я не имею права сказать ему: «Друг мой, научись любить собственных детей, любить работника, которого ты нанял напилить дров, научись скромности и доброжелательности, обогати себя этими достоинствами и не стремись скрасить свое слишком явное и не ведающее жалости честолюбие этой уж очень подозрительной нежностью к чернокожим, что живут за тысячу миль от нас. Твоя любовь к чужедальнему отдает злостью по отношению к своему и родному». Да, это прозвучало зло, неприятно, но истина прекраснее, чем поддельная любовь. Доброта должна быть не лишена известной твердости, иначе это не доброта. Когда проповедуют любовь, в которой излишне много хныканья и слезливости, в противодействие надо учить ненависти.

Если же ты подчиняешься обычаям, утратившим в твоих глазах смысл, ты поступаешь неверно прежде всего потому, что тем самым впустую растрачиваешь отпущенные тебе силы. Ты теряешь время и позволяешь стереться своеобразным чертам твоего характера. Допустим, что ты состоишь прихожанином изжившей себя церкви, или жертвуешь что-то лишенному библейскому обществу, или голосуешь за правительство или против него лишь потому, что так голосует большинство, или накрываешь на стол, как прижимистая экономка, — за всеми этими масками мне уже нелегко разглядеть, что же ты, в сущности, представляешь собой как человек. И разумеется, все это в определенной мере лишает тебя сил, необходимых для настоящей жизни. Но займись своей работой, и я буду знать, кто ты. Займись своей работой, и у тебя появится новые силы. Давно пора понять, что, капитулируя перед обычаями, ты проявляешь не больше зоркости, чем играя в жмурки. Если я знаю, к какой партии ты принадлежишь, мне наперед известно любое твое суждение. Вот священник возвещает, что свою проповедь он посвятит доказательству необходимости того или иного церковного института. Да разве я не знаю еще до того, как он заговорит, что нет ни малейшей надежды услышать от него хоть одно-единственное новое, небанальное слово?

Так вот, большинство людей придумали ту или иную повязку себе на глаза и накрепко привязали к какой-нибудь группе, придерживающейся только одной точки зрения. Человек, пораженный духом несамостоятельности, не просто кривит душой в определенных случаях; он не прав не в отдельных частностях, а во всем. Любая истина, если она изрекается им, уже не вполне истина; когда они говорят «два» — это на деле не два, и четыре это — не четыре; и какое бы слово от них ни исходило, оно вызывает у нас досаду; мы не знаем, как приступить к исправлению таких людей.

Человек — существо боязливое, вечно оправдывающееся; он больше не осмеливается сказать «я думаю» и «я убежден», но прикрывается авторитетом какого-нибудь святого или знаменитого мудреца. Ему должно быть стыдно при виде побега травы или розы в цвету. Вот эти розы, растущие у меня под окном, не оправдывают свое существование ни тем, что до них здесь тоже росли розы, ни тем, что бывают и более красивые экземпляры; они то, что они есть, они живут сегодня и живут вместе с Богом. Для них не существует времени. Существует просто роза, и она совершенна во всякий момент своей жизни. Прежде чем пробьется листок, приходит в движение вся жизнь; в распустившемся цветке не больше жизни, чем в первом побеге, а в голых корнях под землей — не меньше. Природа этого растения удовлетворена, и оно одиноко удовлетворят природу в любой миг своего существования. Но человек всегда погружен в воспоминания, он вечно что-то откладывает; он не живет в настоящем, но, отводя от него взор, отдается сожалениям о прошлом либо, не замечая рассыпанных вокруг него богатств, встает на цыпочки и вытягивает шею, чтобы разглядеть будущее. Но он не будет ни счастливым, ни сильным, пока тоже не станет жить с природой в настоящем, поднявшись над временем.

Доверие к себе