Величайшие экономические крушения в истории

Война и политика нередко становились ключевым фактором падения лидирующих наций, но неверные экономические решения так же вели к упадку, вызывая смерти от голода, революции и меняя курс мировой истории.

Книга «Восхождение денег» Ниала Фергюсона  посвящает читателей в детали развития экономических крахов. Далее следует их описание, чуть менее подробно рассказано об экономических мерах, о тех, кто принимал решения и о вопросах, связанных с этими решениями. Фергюсон отлично справился с детальным разъяснением последствий, с которыми столкнулись разные страны во время экономических упадков.

Так же в «Восхождении денег» изложены развитие с течением времени экономических принципов и финансовые методы учета средств.

Книга Фергюсона выступает основным источником фактов данной статьи.

Банк Медичи и как отсутствие внимания главы одного из крупнейших в мире банков привело к его (банка) гибели.

В лучшие свои времена банк Медичи был одним из самых уважаемых банков в мировой истории. Семья Медичи реконструировала финансовую отчётность, пустив в ход учетную систему, а так же систему двойной записи кредитов и дебетов. Данная система и в наше время остаётся стержнем образования в экономических учебных заведениях.

Банк разросся до солидных размеров, позволяя семье влиять на политику во Флоренции и некоторых других регионов Европы. В особенности это касалось Лоренцо Медичи. Вовлечение семьи в политику стало одним из факторов, приведших его к развалу, поскольку управлению уделялось всё меньше времени. В конце концов, высокая долговая нагрузка привела к финансовым проблемам банка. В связи с нарастающими проблемами компания обманула фонд, выплачивающий приданое, и была отдана французскому королю Карлу VIII. После банк был ликвидирован.

Революция цен. Испанские конкистадоры ввозили из Нового света рекордные объёмы золота и серебра, что привело к инфляции.

Во второй половине шестнадцатого века в Испанию большими темпами ввозились золото и серебро из Перу. Эти металлы крайне высоко ценились в Испании и мало что значили для перуанцев, завоевав которых, испанцы заставили работать в рудниках.

Это привело к огромному, неожиданному притоку золота и серебра в Испанию и всю Европу, вызвав сильную инфляцию. Инфляция и высокие налоги сильно навредили испанской промышленности, так же большинство богатств Испании позже были потрачены на войну. В 1596 году страна обанкротилась в четвёртый раз, что привело к ослаблению и утрате испанского влияния в Америке. Последнее сыграло на руку голландцам, англичанам и французам.
Read More

Восточная политика Пилсудского

Был такой момент во время польско-советской войны, когда большевики, отступавшие под напором белой армии, направили к Пилсудскому посланника с тайной просьбой временно прекратить наступательные операции, убеждая его в том, что если он в это время ударит, то белые армии победят и вернётся прежняя Россия. Пилсудский удовлетворил просьбу большевиков и не допустил победы белых. Следует ли нам его за это порицать или быть благодарными?

Изображение

19 апреля 1919 года Пилсудский взял Вильно с помощью кавалерии, 11 полка уланов  и пехоты Легионеров. Успех в городе закрепили рабочие-железнодорожники, которые по собственной инициативе организовали ж/д состав и направили его за пехотой в Лиду. Город кипел патриотическими чувствами. Пилсудский выпустил воззвание:"...К жителям бывшего Великого Княжества Литовского... край ваш..." Профессор Станислав Строньский, этот оборот многократно передразнивал. «Ваш Край...», - значит не наш, не польский — склоняет прийти к такому выводу этот оборот из воззвания. Но в этом нет резона, точно так возможно написать и воззвание к полякам в Кракове:"Поляки, ваш час пробил...", или «Поляки, Край ваш...». Однако, не приходится сомневаться, что это воззвание является отражением идеи о федеративном устройстве страны, противниками которой были националисты и необходимо сказать правду — вся общественность Вильно. В выборах в городскую раду Вилно(которые вскоре состоялись), националисты получили почти все мандаты,  виленские «демократы», которые были сторонниами федерализма и социалисты, получили совсем незначительные — несколько мест.

Теперь я хотел бы приступить к рассмотрению политики Пилсудского в отношении России. Она уже стала давним прошлым не только во времени, но и в смысле наших возможностей. Национал-демократы, выражение — «федеральная идея», превратили в некий обвинительный акт, после чего вся политика в отношении России объяснялась, как последствие этого федерализма. Профессор Строньский навязал польскому обывателю убеждение, что Пилсудский(как социалист и демократ), так любит разных украинцев и белорусов, что готов для них не только русские земли отвоёвывать, но и принести им в дар земли польские. Что, межнациональные идеалы равенства народов, являются мотором деятельности Начальника Паньства (Государства). Такого рода интерпретация не была исключительно фантазией, либо инсинуацией профессора Строньского(под его руководством, имел место, целый оркестр из таких обвинений). Верили в это не только «Национал-демократы», не только враги Пилсудского, напротив, верили в это даже пилсудчики, провозглашая официальную интерпретацию политики Начальника — ссылаясь на лозунг «за нашу и вашу свободу». Не верили этому лишь народы, которым эту федерацию предлагали. Однако Пилсудский не был идеалистом из 1848 года, который призывал бы к идеалам свободы другие народы, за счёт жизней польского солдата и интересов государства польского. О! Форма демократической и освободительной «российской политики» Пилсудского 1919 года, мне припоминает социалистическую форму политики Пилсудского из года 1905. И здесь и там, под той или иной фразеологией, имели место, планируемые в глубокой тайне( в мозге у Пилсудского), именно — польские государственные интересы.

Противники и последователи Пилсудского видели одно:"федерализм". По существу в той политике 1919 и 1920, соединялись две тенденции, имевшие много общего, но которые не были идентичными. Целью одной тенденции было — ослабление России(через её расчленение); другой тенденцией было — усиление Польши(через федерализм). Обе эти линии вполне возможно осознать более спокойно и объективно, скорее  сегодня, чем тогда, в огне полемики.

Расчленение России. Следует осознать, следует вбить себе в голову — закон политики, который утверждает: мощь государства понятие относительное, мощь государства измеряется силой или также слабостью соседей этого государства. Государство мощное, это государство, которое имеет слабых соседей; государство слабое, это то, которое имеет мощных соседей.
Read More

Насчёт американской военщины

Теми, кто вырос в СССР, выражение «американская военщина» воспринимается как некий штамп, как нечто настолько привычное, что теряется даже первоначальный смысл слов. Государство и армия сливаются вместе до мутной неразличимости. Журнал «Крокодил» как инструмент познания реальности.

Со времён Второй Мировой русский человек изменился, в сущности, очень мало, даже и сегодня, когда стыдно чего-то не знать, когда жаловаться приходится не на недостаток информации, а на её захлёстывающую нас с головой чрезмерность, он, как и встарь, предпочитает смотреть на мир не своим собственным, пусть и подёрнутым слезинкой ребёнка глазом, а, привычно пошарив вокруг рукой, хватается за помутневшую от старости и покрытую царапинами линзу, некогда сварганенную далеко не самыми лучшими в своём ремесле Кукрыниксами и Борисом Ефимовым.

Сразу после войны государство США фактически «распустило» армию. Количественно вооружённые силы были сокращены почти в восемь раз. И это был не предел, обращаясь к Конгрессу Труман заявил, что армия будет сокращена ещё на пару сот тысяч человек и что к 1948 году в ней останется чуть больше миллиона военнослужащих. Называя эти цифры Труман ещё и лукавил, он не хотел конгрессменов пугать, дело было в том, что в называемый им миллион входили части, имеющие к армии хоть какое-то, зачастую далёкое отношение, а вот тех, кто в случае войны должен был бы именно что воевать, «солдат», в армии оставалось чуть более полумиллиона. Беспощадно резался флот. К началу всё того же 1948 года в Navy осталось 267 кораблей. Как только были прекращены боевые действия на Тихом океане, армейское имущество пошло с торгов за бесценок, технику и различные военные материалы зачастую просто сбрасывали с палуб в океан, так как было подсчитано, что доставка их назад в США и дальнейшая утилизация обойдутся дороже. И это опять же не вся картина, в отвал шла не только техника, но и люди. Упомянутые полмиллиона военнослужащих представляли собою зелёных новичков, от ценных кадров, имевших опыт войны, избавлялись с тем большей готовностью, чем ценнее с точки зрения армейских навыков они были.

Америка, не рубя хвост по частям, избалялась от армии «военного времени». И делала она это осознанно и продуманно. Взамен одной армии должна была быть построена совершенно другая. И вот под эту другую армию и расчищалась строительная площадка. Поскольку самой сильной, самой «мускулистой» частью вооружённых сил был флот, то за него и взялись круче, чем за сухопутную армию. Вся «головка» флота немедленно после завершения боевых действий была отстранена от оперативного управления. Адмиралы, зачастую с повышением, были перемещены на административные должности, но и на них они не задержались, и после пары лет отправлены на пенсию. Формально для этого имелся повод, все они были людьми немолодыми, так что для публики их отставка не выглядела чем-то необычным. Но публика на то и публика, чтобы не знать, что когда в конце 1944 года командующий американским флотом адмирал Эрнст Кинг написал президенту Рузвельту докладную записку, где извещал своего главнокомандующего о том, что он достиг пенсионного возраста, то записка была ему возвращена с пометкой Рузвельта — «So what, old top?», что означает — «Ну и что, старина?», а с учётом личных взаимоотношений между Рузвельтом и Кингом пометку можно перевести даже и как «ну и что, старый хрыч?». Точно так же публика не замечает, что когда Труман отправил в отставку действующего генерала Макартура, то тому был 71 год, что намного превышало не только допустимый уставом возраст, но и возраст отправленных сразу после войны в отставку адмиралов. Замечу, что если бы Макартур не полез со своим уставом в чужую епархию, то он продолжал бы и дальше служить как ни в чём не бывало, и это тоже имеет своё объяснение, Макартур после войны практически не появлялся в Америке, этому, как его льстиво называли газеты — Proconsul of the East, сунули в руки японскую игрушку и с точки зрения политического истеблишмента пока генерал с нею замозабвенно игрался, особой опасности он не представлял.
Read More

Колонка для Naviny.by от 23.VII.2012

Звёздные войны А.Г.Лукашенко

«Няхай не з'едзе ўбок ніколі
Наш
беларускі вольны дах;
Бэ-КА, наш сымбаль лепшай долі,
Прабіў да зорак чоткі шлях

Главным историческим событием 2012 г. в Беларуси синеокой™ стала доставка русской ракетой на околоземную орбиту туземного изделия под скромным называнием БКА. Важность произошедшего нам ещё предстоит осознать, но уже понятно, что эта страна стала свидетельницей исторического прорыва от сохи в космос.

Пока туземная администрация и аборигены довольствовались исповеданием довольно-таки примитивной религии под названием «нефтегазовый карго-культ», и тем сыты бывали. Ныне же центрально-европейское  национальное самосознание возвысилось до уровня методистского священника, летевшего как-то рядом со мной через Атлантику. С каждым метром подъёма его распирало от близости к Всевышнему.

В  едином порыве, я, на правах славутага зямляка, сочинил оду «На покорение Вселенной белорусским космическим аппаратом (БКА)». Строки этого торжественного произведения стали эпиграфом для сегодняшней колонки (см. эпиграф). Для вдохновения перечёл «Аэлиту», и верю, что скоро для белорусских официозов обычными станут объявления вроде этого: «Инженер М. С. Лось приглашает желающих лететь с ним 18 августа на планету Марс, явиться для личных переговоров от 6 до 8 вечера. Ждановская набережная, дом 11, во дворе».

И всё же скрытая символика тутошнего космического прорыва видится мне в ином. Позволю предположить, что Минск вступает в пору очередной оттепели и заигрывания с пресловутой пятой колонной. Сигнал, посылаемый из центра Европы созвездию Тау Кита националистическому белорусскому охвостью, столь же отчётлив, как тонкий шрам на любимой попе синеокой™, проборождённый медвежьим когтем Председателя Правительства Российской Федерации Дм.Ан.Медведева.

Сакральный смысл сигнала содержится в самой аббревиатуре БКА. Что она вам говорит, эта незамысловатая аббревиатура? Read More

На покорение Вселенной белорусским космическим аппаратом (БКА). Ода

Мы Бэ Кэ А зайшлём радамі
Ў касмічны вольнасці прастор.
Хай Космас вечна будзе з намі,
А Бэтману дамо адпор!

Няхай не з'едзе ўбок ніколі
Наш беларускі вольны дах;
Бэ-КА, наш сымбаль лепшай долі,
Прабіў да зорак чоткі шлях!

На старт! За шчасце і за волю
Народу слаўнага свайго!
Браты, цярпелі мы даволі.
Штурхнем да сусьвету яго!

Касмічны позірк беларуса
Няхай з арбіты бачыць тых,
Хто прэцца нам нясці спакусы:
мядзьведзяў, геяў гэных ўсіх!

Браты, над пятаю калёнай
Ракетны гром грыміць мацней!
Праз Бэ Кэ А на іх, шалёных,
Глядзець значыцельна прасцей.

Про мой любимый Стамбул. Воскресное

Перекрёсток

Османское прошлое в Стамбуле и чувствуется едва ли не каждую минуту, и в то же время почти незаметно. О нем напоминают бесчисленные мечети, которые каждый султан и едва ли не каждый претендующий на известность в памяти потомков паша считали своим долгом построить, это и дворцы, и масса сохранившихся османских особняков на берегах Босфора, и само слово ottomanian, используемое для обозначения роскошного, избыточного – от кухни до парфюмерии. Но при этом Турция, не забывая об османском прошлом, отсчитывает свою историю с 1923 г., провозглашения республики – события, до сих пор играющего (хотя в последнее десятилетие – с некоторым исламистским ренессансом, в меньшей степени) роль обнулителя всей предшествующей истории, отходящей в пред-историю, становящейся событиями, бывшими до подлинного начала.

Переучреждение государства играет свою роль до сих пор – как избавителя от исторического невроза, кошмара долгих столетий распада Османской империи, когда быть турком значило быть подданным разрушающегося государства, с вечным «уже нет», проникнутого чувством бесполезности, обреченности любого усилия – против которого не люди, не отдельные события, не удача или неудача – а сам ход истории, когда любая победа в конечном счете также обернется поражением, новой утратой с еще непредвиденной стороны.

Кемалистам удалось создать второстепенную страну с сильным национализмом – на обломках империи учредить нацию. Разумеется, разрыв не был полным – и теперь чем дальше, тем сильнее присутствует стремление связать разорванную историю, возродить имперское прошлое – по крайней мере актуализировать спящие символы и образы. Но эта империя – которую «припоминают» турецкие исламисты, уж никак не продолжение Османской, той, что существовала не только помимо наций (еще не существовавших), поверх этничностей, но во многом – в свой блистательный период – и поверх конфессий. Когда накануне падения Константинополя прозвучали знаменитые слова о предпочтительности тюрбана папской тиаре, то они имели глубокий смысл: подчинение султану было отказом от собственного политического существования, при сохранении всех других уровней – тогда как выбор в пользу унии с Римом означал для константинопольских отказ от собственной идентичности: перестать быть государством (к тому же давно находившимся в вассальной зависимости от султана) или перестать быть собой.
Read More

Преферанс и болваны, или Первый человек на первой полосе

Первый человек на первой полосе, гггггггг

Обозреватель: — Александр, известно, что вы участвовали в парламентской и президентской избирательных кампаниях в России. С точки зрения вашего нового опыта, какой обещает быть эта кампания в Беларуси? Будут ли любопытны действия оппозиции, придется ли напрячься власти? По-прежнему ли наибольшие шансы попасть в парламент у людей, лояльных к власти, или народные предпочтения меняются? Read More

Жизнь как рассказ

Политика и зрелища — не беллетристические темы, как бы ни казалось, что о них способен рассуждать любой обыватель или скептик. Александр Марков, отталкиваясь от одной из тем известных лекций Юлии Кристевой об Арендт, утверждает, что там, где есть политика и шоу, нет ни солипсизма, ни релятивности, поскольку в их центре изначально стоит коммуникация героя — без него они невозможны, но для его возникновения вовсе не требуется понимание коммуницирующих сторон — героя и его антиподов. Для возникновения героя нужны строго определенные условия. Коммуникация — всегда та или другая; она завладевает умами или нет; она рождена самолюбованием или служением человечеству. Но в ней в исходном смысле присутствует истинный герой, и никто другой. Античность не знает театра без протагониста, с массовым шоу хора. Так же она избегает политики, всегда и во всем рассчитанной на толерантность. Для нее не отклик на действие, а само действие — верховный закон. Но далеко ли мы отошли от этого античного представления о политике и коммуникациях?

Юлия Кристева поняла, что Ханна Арендт работает не с одной, а с двумя моделями полисной демократии. Античный полис был прежде всего зрелищем для самого себя, и удивительно, что европейские романтики-филэллины заметили только один момент этой политической режиссуры: совместное вынесение оценки на основании здравого смысла. Жители полиса вместе решают, как украсить главную площадь и какому скульптору заказать мраморное свидетельство очередного триумфа, и в этом эстетическом отборе, как будто улучшающем человеческую породу, и видели основной урок античности. Ницшевский Дионис из той же самой породы: он проводит ночи без сна, потому что он пластичен, он танцует в ритме полисного праздника, бичуемый ударами ошибочных политических решений. Русский филолог Вячеслав Иванович Иванов, законный ученик Моммзена и незаконный ученик Ницше, приверженец конституционных демократов, замышлял священную пародию на книгу Ницше: Дионис со своей свитой встречает голубоглазого немецкого филолога, который излагает им свою теорию искусства, а у Диониса только глаза круглятся от удивления. Дионис всегда бодрствует с расширенными зрачками, в то время как Аполлон ведет бои на стенах полиса.

Но в том-то и дело, что на самом деле никакого одного города, находящегося под покровительством богов и потому спокойно выносящего политические решения, не существует. Античная культура выработала два режима видения происходящих событий. Одно дело — привычное нам созерцание, совместное переживание происходящего на сцене. Такое зрелище известно как основная модель новоевропейской науки: Ньютона восхваляли как открывшего «театр истинной философии», экспериментаторские «театры природы» предшествовали лабораториям. Другое дело — массовые собрания, требовавшие деятельного участия. Таковы были различные шествия, совместные паломничества к святыням, ритуальные обходы и целенаправленные движения людских масс.

Не нужно поспешно сводить содержание обоих типов зрения к привычным нам практикам. Просмотр театральной постановки или выступления знаменитого оратора — это не просто наблюдение за происходящим, не просто обучение или усвоение все более значимых эстетических ценностей. Скорее, это было нечто вроде «торжественного заседания», в котором важна всякая мелочь. Мы привыкли к тому, что соблюдение этикета важно в движении, в танце или на дипломатическом приеме. Но в эпоху «парресии», свободной политической речи, оратору было важно не допустить даже малейшей оговорки, а зрителям-слушателям — оценить способность оратора аргументировать свою позицию, вникая в то, насколько он стал умелым и искусным в своем деле. Лектор был не одиноким виртуозом, но корифеем, дирижирующим реакцией слушателей. Его появление эмоционально предвосхищалось, шла не просто критика, а целое движение: люди были готовы обменяться мнениями, создавая ажиотаж телесно. В отличие от нынешнего создания ажиотажа с помощью специальных технологий и инструментов (очереди за билетами, рекламы, журналистики), тогда ажиотаж создавался просто напряженным ожиданием.

Но и шествие в условиях полиса было совсем другим: не простым передвижением от одного значимого места в другое, но именно скоплением, стечением людей. Те же люди, которые собирались на агоре, могли собраться и в Элевзине: главное было всем стекаться по разным улицам и дорогам в одно место. Несовместимы эти два режима полисной демократии не по ценностным, а по формальным причинам. Зрелище театрального типа представляло собой состязание, не просто борьбу за зрительские симпатии, но вовлечение зрителей в противостояние различных сторон спора. Ясно, что шествие невозможно построить по образцу диалога, антифона, соревнования или спора — для шествия важно благоговейное молчание, разрешающееся гимном ликования, когда люди с разных концов города достигли единой цели.

Гибель полисного строя косвенно привела к тому, что зрелищно и «политически» стал описываться душевный опыт. Стало считаться, что ясное представление о душе возникает, если видеть душу как сцену, на которой разыгрывают свой спектакль страсти, желания и побуждения. Эллинистические философы наперебой говорили, что разум является «распорядителем зрелищ», что помыслы «определяют ход событий», а страсти «замутняют зрелище», делая его сценарий менее понятным, — то есть все образы взяты не из режима интроспекции, а из практики публичных представлений. Собственно, представление о «политике» как об особом искусстве борьбы с внутренними страстями, как о способности внимать поучениям и успокаивать страсти в душе сохранялось в различных культурных контекстах от веков эллинизма до эпохи барокко включительно. Так, «политической этикой» называлась этика, состоящая из нравоучений, предписаний правильного поведения в соединении с предписаниями сдерживать и культивировать собственную душу.
Read More

Тень культуры

Сначала они шутили над социальными табу — и это было смешно, потом шутили над идеологией — и это было здорово, потом стали шутить над культурой — и это стало глупо, потом стали шутить над страной — и это стало противно. А потом над народом — и это сделалось отвратительно

Тень культуры Вокруг идеологии,Культура и власть,Россия

Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов благодаря работе Михаила Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал о «карнавальном сознании» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контрязыка, утверждал Бахтин. Исследователь писал о переворачивании смыслов, о «материально-телесном низе», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле, но обретение свободы через смех стало для интеллигенции откровением.

Парадоксально, что народную смеховую культуру она опознала как свою, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины.

Но к искомому моменту советской истории городская прослойка как раз оформилась как своего рода община, а той первичной общины, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовало. Городская прослойка идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что эта прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключевского, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться. По сути, он был никем — горожанином и только.

Возникла вязкая городская среда со своим кодексом поведения, с фольклором и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Но важно, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие судеб Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского.

К моменту публикации книги Бахтина уже было ясно, что новая интеллигенция не разделяет с народом убеждений, а общую судьбу разделяет поневоле, и говорят они на разных языках. Народ (так считалось) отныне имеет общий язык с коммунистическим начальством — да, собственно, начальство и есть народ, кухарки управляют государством. Языком народа-начальства стал бюрократический жаргон, а язык народной культуры перешел в ведомство городской общины. Брань и матюки циркулировали в городской среде, интеллигентные барышни загибали такие обороты, что дореволюционный извозчик бы ахнул. Но после книги Бахтина под бытовую распущенность подвели теоретическую базу.
Read More

1 34 35 36 37 38 84