Некоторые биографы Шамиля сообщают, что он в детстве был, будто бы, пастухом коз в Дагестане. Это не верно: Шамиль был сыном аварского узденя Денгау-Магомета; мать же его была дочерью аварского бека, Пир-Будоха; имя ее было Баху-Меседу. Уздень — это именитый гражданин, бек — дворянин, иногда владетельный; собственно князей в Дагестане нет. И впоследствии, когда Шамиль предстал пред князем Барятинским в 1859 году, он сам назвал себя узденем: “Я — простой уздень, тридцать лет дравшийся за религию и свободу моего края”, — говорил он, между прочим, в своей речи... Воспитание Шамиля и обучение было [243] очень серьезное — для горца: он, после первоначального обучения, был отправлен отцом в Унцукуль, к знаменитому среди горцев ученому Джемал-Эддину, у которого и пробыл с 12-ти до 20-ти лет, обучаясь различным наукам и, между прочим, арабскому языку, философии и законоведению. В особенности, юного Шамиля пленяли рассказы о жизни и подвигах древних героев Греции и Рима. Вся жизнь его в тот цветущий возраст проходила в занятиях науками и молитве, так как учитель его был, в то же время, и очень религиозный человек. Лишь иногда, жизнь молодого Шамиля разнообразилась боевыми схватками с русскими, для чего приходилось становиться в ряды дагестанцев, предпринимавших набеги в русские пределы. Он обладал необычайною физическою силою и был очень отважен. Его физическая ловкость в прыганье и беге не имела себе равных, — и мы далее увидим, как эти, чисто-физические доблести, в соединении с феноменальной его силой, спасали, не раз, ему жизнь. В единоборстве он между своими сверстниками и горцами вообще не имел равных.
Главные военные отличия Шамиля в рядах чеченцев начинаются, собственно, с тридцатых годов, под начальством первого имама Кавказа, Кази-Магомета (Кази-Муллы), в учиненных им набегах на Аварию, преданную, в лице своих ханов, русскому правительству. Самый же легендарный подвиг Шамиля, обративший на него внимание всех горских племен, произошел, как известно, в Гимрах, в 1832 году, когда Кази-Магомет, окруженный со всех сторон отрядом барона Розена и покинутый дагестанцами, заперся с Шамилем и пятнадцатью самыми преданными ему мюридами в башне. И вот, когда половина мюридов были уже перебиты, Кази-Мулла предложил Шамилю выскочить с ним из башни и попытаться пробиться. Шамиль согласился. [244] Кази-Мулла выскочил первым и был тотчас же заколот штыками. Шамиль же, видя у дверей двух солдат с ружьями, готовыми выстрелить по тому смельчаку, который решится выскочить, подобно Кази-Мулле, выпрыгнул из верхних дверей башни, — и так ловко и далеко, что очутился позади этих двух солдат и, мгновенно изрубив их, погнался за третьим солдатом, убегавшим от него, нагнал его и убил. Так как стрелять в Шамиля в это время никто не решался, потому что кругом были солдаты и легко можно было, поэтому, попасть в своих же, то борьба велась лишь холодным оружием. И вот, в тот момент, когда Шамиль рубил на смерть третьего солдата, к нему подбежал четвертый и ударил его штыком в грудь, и так сильно, что штык вышел в спину, у правой лопатки, и правая рука была парализована; тогда Шамиль быстро перехватил шашку в левую руку (Во многих описаниях и рассказах об этой памятной для Шамиля и русских битве утверждается, что Шамиль был левша. Это неверно: генерал Магомет-Шефи, передавший мне все подробности этого эпизода, объяснил, что его отец мог рубить одинаково и правой и левой руками — т. е., когда уставала в бою одна рука, он брал шашку в другую руку.), одним сильным ударом разрубил солдату голову и побежал к находившимся неподалеку густым деревьям. Охваченные паническим страхом и изумленные необычайной силой и отчаянным мужеством Шамиля, изрубившего уже четырех человек, солдаты отхлынули от него... В этот момент, вблизи него очутился мюрид Магомет-Али, единственный нераненый горец из бывших в башне: пользуясь тем, что всеобщее внимание было сосредоточено на Шамиле, он беспрепятственно выскочил из башни, — и с криком: “Аллах! Аллах!” явился на помощь Шамилю... Вдвоем они добежали до деревьев и скрылись; но вскоре Шамиль, истекая кровью, упал в [245] изнеможении, снял с себя шашку и, отдавая ее Магомету-Али, сказал: “Сбереги мою шашку; она мне не нужна больше, — я умираю”... С этими словами Шамиль склонил голову, и из его рта хлынула кровь... Русские сочли его убитым и оставили в покое, а Магомет-Али, отбежав в сторону, наблюдал за Шамилем издали, и с наступлением вечера поспешил к нему на помощь и перевязал ему раны, а ночью отвел его в ближайший аул Унцукуль, где жил тесть Шамиля, Абдул-Азис, славившийся в Дагестане, как искусный врач. Три месяца Шамиль находился между жизнью и смертью, но могучая натура превозмогла, — и он понемногу оправился. Раны помешали лишь избранию его в имамы, каковое звание и перешло к Гамзат-Беку. Шашка Шамиля, сослужившая ему такую службу, была очень тяжелая, так что никто из горцев не мог владеть ею. Эта шашка находится в настоящее время, как сообщил мне генерал Шамиль, в Мекке, у старшего сына Шамиля, Кази-Магомы.
Read More