По прекращении столь ужасного кровопролития, бояре составили совет, и первым предметом их совещания было избрание нового государя: опасались новых смятений от безначалия. Шуйский, заметив, что многие к нему были благосклонны, старался увеличить число своих приверженцев и оправдать себя в прошедшем; для того, как рассказывают, произнес следующую речь: “Бояре, товарищи и друзья любезные! ненависть к лютому тирану довела меня до многих поступков, в которых я раскаиваюсь и сам себя виню; да послужит мне оправданием преданность к царскому роду и любовь к отечеству. Надеюсь, что я довольно потрудился с вами, дабы загладить свою ошибку. Бог даровал Русскому царству, величайшему из государств христианских, владетелей знаменитых, древнего, непрерывного поколения; преемник их по праву наследства, Иоанн Васильевич не взирая на клевету многих людей, увеличил свою державу обширнейшими государствами и оставил по себе столько памятников царского величия, что каждый, кого радует слава отечества, не может не похвалить его великого разума. Государь некогда поручил мне заключить мир с Польским королем Стефаном: я исполнил его волю, и с тех пор так усердно занимался делами отечества мирными и военными, что никто не мог требовать от меня более ревности, заботливости и преданности престолу. По смерти Иоанна, государство расстроилось; Феодор был слаб и к довершению несчастия бездетен, так, что престол управлялся уже не умом государя, а волею постороннею, волею того, кто воспрепятствовал ему развестись с бесплодною супругою и взять себе другую, чего требовали законы государственные, кто, при помощи злодеев погубил царского отрока, законного преемника, кто наконец, по общему мнению, тайно отравил самого Феодора, и пользуясь случайным родством, овладел кормилом правления, одним словом волею Бориса! Душа содрогается при одном имени его ненавистном! Какой плач, какие стоны, бедствия, злополучия ознаменовали все время его правления! Чтобы избавить себя от ига лютого тирана, я подал руку Димитрию, не разбирая его рода и племени (в самозванстве его теперь никто не сомневается), и когда вы спрашивали моего мнения, признать ли того человека законным наследником, я дал вам совет и убедил вас возвести его на престол; но вскоре раскаялся: нам грозило злополучие ужаснейшее прежнего; я видел опасность прародительской веры, нарушение древних законов, распространение чуждых нравов, гибель свободы отечественной; я видел, что иноземцы сели нам на шею, и смело, с опасностию собственной жизни, не хотел воздавать новому тирану почтения, приличного государю законному. Горько подумать, что я обязан жизнию тому, кто не имел права в моей смерти, хотя я был обязан ему, как разбойнику, который мог отнять у меня жизнь, и не отнял. При всем том, эта мысль неосновательная несколько времени меня удерживала, когда я более думал о молве, нежели о спасении государства. Наконец любовь к отечеству восторжествовала: видя вас готовыми на все, я предложил себя вождем вашим, заботясь уже не о молве, а о славе и благоденствии Poccии. Мы единодушно решились на праведное, спасительное дело, — о если б оно было не столь убийственно! и Бог, располагающий судьбою царств, одобрил наше предприятие счастливым успехом. Теперь, когда мы свергли с своей выи свирепого тирана, когда рассеялось ослепление Русских, уловленных его чародейством и обманом, теперь мы должны избрать себе государя: древнее поколение царей, к несчастию, пресеклось; поищем такого мужа, который превосходил бы всех знатностью рода, уважал бы, как святыню, законы и обычаи предков, имел бы все добродетели, свойственные царскому сану, славился бы долговременною в делах опытностью, любил бы не пышность, не роскошь царскую, но правосудие и умеренность, искал бы твердой опоры себе в преданности своих подданных, и богатый казною, считал бы имущества частные неприкосновенными. Может быть, вы подумаете, что такого властителя едва ли найти возможно, и что он существует только в моем воображении; но добрый гражданин должен желать наилучшего государя, по крайней мере, такого, который бы народу казался наилучшим”.
По окончании речи, приступили к собранию голосов, и царем все вельможи провозгласили Шуйского. Сначала он скромно отказывался от предлагаемой чести; наконец, поблагодарив избирателей, с радостию согласился на единодушное желание их. Это случилось 20 мая.
Новый царь прежде всего счел нужным, для оправдания себя в убийстве Димитpия, обнародовать грамоту, в которой обвиняли мертвого в том, что он, быв самым последним в Москве монахом, выдал себя за сына Иоанна Васильевича; именовался же прежде Гришкою или Григорием Отрепьевым и никогда не хотел посетить монастыря своего, из опасения быть там узнанным; в юношестве прилежно учился, особенно истории, был искусен в музыке и несколько времени служил с пользою патриаxy; но в то же время занимался чародейством, посредством которого, одержав многие победы, овладел престолом, к бесславию Русского имени. Упрекали его еще в ереси, в несоблюдении постов, праздничных дней и торжественных обрядов Русской церкви, сверх того в данном Римскому первосвященнику обещании искоренить веру предков; в удостоверение чего, обнародовали письма папы, (неизвестно, истинные или ложные), которыми его святейшество убеждал Димитрия исполнить обет и дать езуитам храмы, коллегии и все необходимое. К тому присовокупили договоры, которыми он отдал тестю своему воеводе Сендомирскому Смоленск, дочери его, своей жене, Новгород, а шурьям страну Северскую. Обвиняли его еще в замысле истребить всех Русских вельмож, а имения их отдать Полякам; для чего он приказал, под предлогом увеселения народа воинскими потехами, привезти пушки, чтобы смирить столицу, и лишив бояр свободы, утвердить в государстве власть неограниченную. Кроме того, бояре и другие люди жаловались, что он был недоступен, что многие, приходившие к нему с просьбами, были отгоняемы неучтиво от дворцовых дверей стражею, что он принимал одних Поляков; если же и выслушивал просьбы Русских, никогда их не удовлетворял. Далее, упрекали мертвого в расточительности и непомерной роскоши, для которой недостаточно было никаких сокровищ, никаких богатств: говорили, что он приказал слить трон из серебра с позолотою , по сторонам которого на ступенях стояли по шести львов, чего прежде никогда не бывало, не упоминая уже о приказании его носить всегда пред собою, как пред царем, скипетр и корону. Осуждали его еще в том, что покупкою драгоценных каменьев и товаров иностранных, также безмерными издержками на бродяг, тунеядцев, шутов, музыкантов, и переводом значительных сумм в Польшу, он истощил казну государственную. Присовокупили страшное преступление: говорили, что приказав убить жену и сына Бориса Годунова, дочери его он даровал жизнь, и растлил ее в последствии; что часто, посещая монастырь, где жила невеста, осквернял его непристойными поступками, плясками и бесстыдными песнями, оскорбляя взоры и слух благочестивых инокинь и всего народа, и что многих монахинь сверх того лишил целомудрия; монахов же и других людей набожных неоднократно сек кнутом; а монастыри ограбил неслыханным разорением, взяв у них, под видом займа, значительные суммы, с намерением никогда не возвращать. На него же возлагали всю вину в наглых поступках Поляков и других чужеземцев, также и в опустошении Астрахани со всеми ее гаванями, наполненными товарами, говоря, что разбойники разорили эту область по его повелению, по крайней мере с его ведома. В заключение жаловались на буйство Поляков, которые вступили в Poccию, как бы в землю покоренную их оружием, и столь были наглы, что жены самых знатных вельмож не смели явиться на улице, опасаясь их необузданного сладострастия; что многие боярыни были извлекаемы из домов, даже из объятий мужей; что Димитрий, получая непрестанные жалобы на столь неслыханную дерзость, никогда не хотел явить примерного наказания виновным; что во все время его правления только один был обвинен приговором суда, и того Поляки, считая себе все дозволенным, исхитили из рук правосудия, убив палача. Наконец, для лучшего убеждения в обмане, когда случился необычайный мороз, истребивший везде плоды, и чернь, уже озлобленная убийствами, приписала это бедствие гневу Божию, присудили вырыть тело бедного Димитрия, погребенное за городом, сожгли его и развеяли прахом. Доселе не решено, был ли он Димитрий. или обманщик.
МОСКОВСКАЯ ТРАГЕДИЯ, ИЛИ РАССКАЗ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ ДИМИТРИЯ
(пер. Н. Г. Устрялова)
Текст воспроизведен по изданию: Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 2. СПб. 1859