Не задолго пред тем, прибыл в Москву Польский посол Александр Гонсевский-Корвин, с драгоценными дарами и с письмом королевским к Димитрию: царь не хотел ни принять, ни распечатать письма, потому, что в надписи не был он назван императором и монархом. Оправдывая короля, посол наговорил Москвитянам много досадного. “Пусть царь ваш”, сказал он, “идет на Турков, и у султана отнимет титло императора!” Впрочем, Димитрий искусно скрыл свою досаду, помня прежние услуги Поляков и ожидая от них новых, необходимых. Время проходило в забавах и увеселениях; а ропот более и более усиливался. В день, когда купечество, по старинному обычаю, должно было поднести царю подарки, случился праздник, предпочитаемый суеверными Москвитянами самой Пасхе: они вознегодовали явно, увидев, что император и императрица, имея на главах короны, сидели за пышным царским столом, принимали свадебные дары и угощали как своих, так и чужеземцев, роскошным пиром. В числе пировавших находился и Польский посол, который до праздника объявил, что не будет участвовать в нем, если ему не дадут места за столом царским, каковой чести удостоили в Кракове посла Московского. Русские сначала решительно отвергли такое требование; Димитрий наконец уступил. Много на этом празднике было шума и соблазна; дело дошло было до драки, от гордости и высокомерия Поляков, обходившихся с Русскими, как с побежденными. В следующий день разосланы были по домам кушанья в золоченых блюдах тем особам, которые накануне поднесли подарки; а чтобы кто не счел такой чести вознаграждением за дары, велено было кушанья отдать, а блюда возвратить. Веселились еще несколько дней, при звуках труб, при треске литавр, при громе пушек; построили даже для воинской потехи деревянную крепость и забавлялись битвами.
Между тем беспрестанно обнаруживались признаки заговора, составленного еще до прибытия невесты и доселе не приведенного в действие только потому, что Русские жаждали более добычи и так были уверены в успехе, что от медленности нисколько не опасались неудачи. Димитрий, прежде совершенно спокойный, стал теперь опасаться, советовал Полякам быть осторожными и собрал во дворце всех новых телохранителей своих. Наконец наступила пятница. Поляки приготовлялись к защите, Русские к нападению: думали, что народ вооружается местью на одних Поляков и не тронет государя. Вечером бояре приказали Москвитянам быть готовыми на следующее утро; никто не ожидал столь близкой опасности: императрица даже велела приготовить к воскресенью великолепное пиршество.
Заговорщики не хотели долее откладывать своего умысла и в субботу 17 мая, рано утром, соединились. К ним пристали толпы дворянства и черни. Раздался мятежный крик: “смерть Димитрию и Полякам!” Одни, жадные добычи, бросаются в жилища Поляков, осаждают их, грабят, режут, бьют; другие стремятся ко дворцу, где только встречают немногих телохранителей: медленность в исполнении заговора, распалив ярость злоумышленников, рассеяла опасения Димитрия. Во дворце не было даже ни одного сотника. Маржерет был болен, как он сам мне сказывал; болезнь спасла его от смерти. Мятежники делали свое дело с такою быстротою и с таким бешенством, что многие Русские, одетые по-Польски, пали под их ударами, не быв узнаны. Немногие телохранители, по кратковременном сопротивлении, положили оружие. Петр Басманов, прибежавший на шум полунагой, чтобы укротить волнение, был заколот одним из своих служителей.
Между тем Шуйский, предводитель мятежников, держа в одной руке крест, а в другой обнаженный меч, приказал бить набат в большой колокол, как будто по случаю пожара, а в самом деле, чтобы разбудить и выманить Димитрия из внутренних покоев; в то же время разгласил по городу, для воспламенения злобы народной, будто Поляки вооружаются и хотят истребить всех Русских. Пробужденный шумом, Димитрий вскоре заметил, что в городе не пожар, а большая беда; схватил Турецкую саблю, бросился в окно и от сильного падения вывихнул ногу, так, что едва мог подняться; толпа окружила его, и по приказанию Шуйского отвела в аудиенц-залу, где обыкновенно принимаются послы иноземные. Там какой-то боярин стал упрекать его в измене, обмане, злодействе: царь, всегда стремительный в гневе, взмахнул саблею и одним ударом поверг его на землю; потом обратился к вельможам и смиренно просил дозволения поговорить с народом, чтобы открыть истину; но бояре не согласились.
МОСКОВСКАЯ ТРАГЕДИЯ, ИЛИ РАССКАЗ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ ДИМИТРИЯ
(последует)