Все, что ни ѣхало въ Сибирь, отъ бѣднаго мужика до тучнаго, въ парчи одѣтаго воеводы, все стремилось сюда съ цѣлью нажиться и наживалось. Купецъ наживался торгашьимъ обманомъ, фальшивыми вѣсами, продажею гнилыхъ товаровъ, кабалой покупателей. Промышленникъ наживался звѣриною ловлею, торгашествомъ съ инородцами, а часто и просто разбоемъ; казакъ наживался походами и сборомъ жака. Крестьянинъ наживался насчетъ разоряемыхъ имъ инородцевъ или крестьянъ же.
Приказные люди, какъ имѣвшiе возможность наживаться самыми различными способами, наживались и торговлей, и кабалой, и походами, и сборомъ ясака, и отправленiемъ судейскихъ обязанностей. Они «чинили жителямъ налоги и обиды, и тѣсноты великiя; имали у нихъ себѣ соболи, и скотъ кони добрые, и женъ и дочерей имали къ себѣ для блуднаго воровства». «Удумавъ со своими ушниками, съ дѣтьми боярскими, они воровали сами и ворамъ потакали, города разоряли и государеву денежную казну тѣми своими ушниками за себя переводили».
Часто они не выдавали служилымъ людямъ ни денежнаго, ни хлѣбнаго жалованья: половину его брали себѣ, а другую отдавали своимъ прiятелямъ. Чиня судъ и расправу, они смотрѣли на это дѣло чисто съ коммерческой стороны. Если мало было тяжбъ и казусовъ, то воеводы, для своего обогащенiя, сами создавали ихъ. Они ссорили между собою жителей, приказывали имъ жаловаться другъ на друга, потомъ начинали судить ихъ, при чемъ обирали обѣ тяжущiяся стороны.
Иногда, прослышавъ о какомъ нибудь богатомъ человѣкѣ въ уѣздѣ, воевода арестовывалъ его и привозилъ скованнаго въ свой городъ. А такъ-какъ тогда за каждымъ можно было найти какiе нибудь грѣшки, то его брали на правежъ и вымучивали деньги. Сверхъ того, воеводы торговали, кромѣ своей совѣсти, всѣмъ, чѣмъ можно было торговать — виномъ, съсѣтными припасами, скотомъ, невольниками, пушниной, непотребными женщинами. Не довольствуясь этимъ, они отправлялись сами и посылали своихъ довѣренныхъ по области, и здѣсь, часто даже самыхъ бѣднѣйшихъ жителей «пытками пытали, и поминки съ нихъ великiе имали, и ихъ грабили»; даже всѣ хозяйственныя принадлежности, всѣ съѣстные припасы «отнимали у нихъ насильствомъ».
Иногда они «для своего воровскаго умыслу и бездѣльной корысти устрояли по области заставы многiя» и обирали на нихъ проѣзжающихъ, взимая въ свою пользу съ бѣдныхъ рубля по 4, а съ богатыхъ рублей по 40 и болѣе. Иногда правители шли еще дальше. Иркутскiй воевода Ракитинъ напалъ за Байкаломъ на ѣхавшiй изъ Китая караванъ купца Гусятникова и совершенно разграбилъ его[1]. Подобными же разбоями извѣстенъ завоеватель Камчатки Атласовъ. Въ Нерчинскѣ Шульгинъ состоялъ въ связи съ бурятскими разбойниками и дѣлился съ ними добычею. Иркутскiй губернаторъ Нѣмцов былъ друженъ съ атаманомъ разбойниковъ Гондюхинымъ. Кромѣ того, онъ учредилъ въ городѣ, такъ называемую, глухую команду, которая, разъѣзжая ночью по городу, производила воровства и разбои[2].
Сибирь и въ Россiи славилась своимъ громаднымъ взяточничествомъ. Строгiе указы противъ грабителей посылались сюда постоянно. Воеводъ часто смѣняли, отдавали подъ судъ, иногда даже били кнутомъ; но все это не помогало дѣлу. «Разныя конфузiи и безпорядки въ Сибири не прекращались, и отъ управителей обыватели по прежнему терпѣли несносное раззоренiе». Начиная съ Петра I, наказанiя правителей усилились: ихъ ссылали въ каторгу, имъ вырывали ноздри, ихъ били кнутомъ, имъ рубили головы; но ни казни, ни каторга не могли истребить того, что давнымъ-давно уже проникло до мозга и костей этого развращеннаго общества. Взяточничество и послѣ петровской ревормы осталось таким же, каким было и до нея.