Королева Виктория королю Леопольду, май 1844 года
«Вид его,— писала королева,— без сомнения, поражает; он все еще очень хорош собою; профиль его прекрасен, а манеры—полны достоинства и грации. Он очень вежлив, его внимательность, и любезность даже внушают опасение. Но выражение очей его строго, и не походит ни на что, прежде виденное мною. Он производит на Альберта и на меня впечатление человека несчастливого, которого давит и мучит тяжесть его безмерного могущества и положения. Он редко улыбается, а когда и улыбнется, то выражение его улыбки несчастливое. Он очень прост в обхождении».
В другом письме к королю Леопольду королева сообщала: «Он (император) был очень растроган, расставаясь с нами, и искренно и непритворно тронут приемом и пребыванием здесь, простота и спокойствие которых указывают на привязанность его к семейной жизни. Привязанность эта действительно очень велика». И далее: «Теперь, рассказав все, что произошло, я передам вам мои мнения и чувства об этом предмете, которые, смею сказать, разделяются и Альбертом. Я была очень настроена против посещения, опасаясь стеснения и тягости, и даже вначале оно мне нисколько не улыбалось. Но, прожив в одном доме вместе, спокойно и нестеснительно (в том и состоит, как весьма справедливо полагает Альберт, великое преимущество таких посещений, что я не только вижу этих высоких посетителей, но и узнаю их), я узнала императора, а он узнал меня. В нем есть многое, с чем я не могу примириться, и я думаю, что надо рассматривать и понимать его характер таким, каков он есть. Он суров и серьезен, верен точным началам долга, изменить которым не заставит его ничто на свете. Я не считаю его очень умным, ум его не обработан. Его воспитание было небрежно. Политика и военное дело — единственные предметы, внушающие ему большой интерес; он не обращает внимания на искусства и на все более нежные занятия; но он искренен, я в этом не сомневаюсь, искренен даже в наиболее деспотических своих поступках, будучи убежден, что таков единственно возможный способ управлять. Я уверена, что он не подозревает ужасных случаев личного несчастия, столь часто им причиняемых, ибо я усмотрела, из различных примеров, что его содержат в неведении о многих делах, совершаемых его подданными в высшей степени продажными путями, тогда как он считает себя чрезвычайно справедливым. Он помышляет об общих мерах и не входить в подробности, и я уверена, что многое никогда не достигает до его слуха, да и не может достигнуть, если пристально вглядеться в дело... Я готова сказать даже, что он слишком откровенен, ибо он говорит открыто перед всеми, чего бы не следовало, и с трудом сдерживает себя. Забота его о том, чтобы ему верили, очень велика, и я должна признаться, что сама расположена верить его личным обещаниям. Его чувства очень могучи. Он прост, чувствителен и ласков, а любовь его к жене и своим детям, да и ко всем детям вообще— очень велика».
Королеву поразили мысли, высказанные императором о воспитании детей и об отношениях их к родителям. «Им следует внушать,—говорил он ей,— чувства возможно большего почтения, но в то же время вселять в них и доверие к родителям, а не страх». Про свое воспитание он заметил, что оно было очень строго, и что он вырос в постоянной боязни перед матерью. Не без удивления услыхала ее величество из уст русского самодержца выражение его глубокого убеждения, «что в настоящее время члены царственных домов должны стремиться стать достойными своего высокого положения, чтобы помирить с ним народное чувство». Взгляд этот нашел себе задушевный отголосок в сердце принца Альберта, — замечает его биограф.
В письмах к королю Леопольду королева неоднократно возвращалась к описанию наружности русского императора. «Он несчастлив, и меланхолия, проглядывающая в его внешности, по временам наводила на нас грусть. Суровость его взгляда исчезает в значительной степени, по мере того, как знакомишься с ним, и изменяется сообразно тому, владеет ли он собою, или нет (его можно привести в большое смущение,—замечает в скобках королева), а также когда он разгорячен, так как он страдает приливом крови к голове. Он никогда не пьет ни единой капли вина и ест чрезвычайно мало. Альберт полагает, что он слишком расположен следовать душевному импульсу или чувству, что заставляет его часто поступать несправедливо. Его восхищение женскою красотою очень велико... Но он остается верен тем, кем он восхищался двадцать восемь лет назад».