Проект новой перестройки: бюрократия победившего капитализма?
Действительно ли Европейскому союзу в этом десятилетии грозит распад наподобие распада Советского Союза? Как точно отметил А. де Токвиль, крах политических институтов, как правило, кажется невероятным вплоть до того момента, пока он не произойдет, — и тогда этот крах начинает представляться неизбежным и предопределенным разрушительными тенденциями, уже раздиравшими институты изнутри.Такое несовпадение восприятия с реальностью — не просто производная от обостренной до предела дилеммы коллективного действия, стоящей перед революционными движениями. Это также когнитивная и эмоциональная дилемма, с которой сталкиваются даже ученые и политики: иногда признание хрупкости какого-либо института кажется равным одобрению его краха. А когда политический институт эмоционально глубоко укоренен в коллективной психологии — будь то любовь, обида или даже ненависть, — трудно даже представить себе сценарий, в котором он исчезает и людям приходится учиться жить без него.
Нечто подобное произошло в СССР в конце прошлого столетия. Еще в 1988 году внутри страны и за ее пределами все считали, что СССР переживает трудности, но в целом достаточно стабилен. А 1 января 1992 года он прекратил свое существование. Американские советологи потратили большую часть следующего десятилетия на то, чтобы выяснить, почему они не смогли предугадать заранее то, что теперь, по прошествии времени, кажется неизбежным.
В 2016 году Европейский союз столкнулся со множеством вызовов и проблем. Но распадется ли он или все-таки продолжит свое существование? События последних лет — остановка выхода Греции и спасение евро (по крайней мере, на текущий момент) — говорят о том, что все, быть может, обойдется. В развитии событий можно даже увидеть признак устойчивости ЕС. Теперь, после ряда новых событий, выход Британии из Евросоюза летом 2016 года может быть признан катастрофическим для нее выбором, но для Евросоюза это только стимул к реформам, которые будут способствовать его укреплению — сделают более устойчивым перед возможными угрозами. Конечно, такова обнадеживающая перспектива для еврофилов, но думается, не все так радужно. Исторические параллели между Европейским союзом в 2016 году и СССР в 1989-м достаточно убедительны, чтобы не принимать их всерьез. И по иронии интеллектуальной истории, американская наука о ЕС скована теми же теоретическими предрассудками, что и советология 1980-х.
Сходства относятся к трем основаниям всей политической экономии больших объединений. Политическая ситуация в Евросоюзе очень напоминает ситуацию последних лет существования Советского Союза. Оба объединения на удивление аполитичны, потому что покоятся на элитоцентричных телеологических основаниях, игнорирующих реальную жизнь людей и реальные рыночные условия. Параллельно начинается слом экономической составляющей: оба союза были связаны с очень экзотичными и внутренне противоречивыми идеологиями, спровоцировавшими экономический застой, который еще более все запутал и сделал основные политические ошибки и вовсе неизбежными. Но самое важное сходство состоит в той динамике, которая превратила поздний советский эксперимент под названием «перестройка», а затем «гласность» в серию институциональных провалов. По историческим и структурным причинам Европейский союз может оказаться столь же нереформируемым, как и советская Россия, что к своему удивлению открыл Михаил Горбачев.
Если это так, то в ближайшем будущем мы, скорее всего, станем свидетелями появления в ЕС кого-то наподобие Горбачева, который решит покончить с неразберихой. Этот лидер будет пытаться реструктурировать брюссельскую бюрократию, а затем поймет, что необходимо радикально переосмыслить дефицит демократии в Евросоюзе. В итоге он будет сам бессильно наблюдать, как Европейский союз трещит по швам, рушится, и, вероятно, поймет, что чувствовал Горбачев в далеком 1989 году. Когда это случится, американцы вновь будут задавать себе вопрос: «Как же мы не разглядели, к чему все шло?»
Мы не ратуем за распад ЕС. Несмотря на его недостатки и слабости, мы признаем и чтим уникальные исторические достижения этого самого сложного и изощренного эксперимента в области наднационального управления. Но надо называть вещи своими именами, а не теми, которыми нам хотелось бы их называть.