Где пределы НАТО? И как все эти новые структуры отличаются в принципиальном плане от организаций по типу ООН? Возможно, это все желательно иметь для того, чтобы распространить влияние Америки и альянса в другие регионы. Но является ли НАТО соответствующим инструментом для такой цели? Стремление управлять таким множеством структурных подразделений из штаб-квартиры военного альянса отвлекает внимание НАТО и вносит путаницу в ее приоритеты. В ежегодных встречах на уровне глав государств стран – членов НАТО сейчас принимает участие около 50 руководителей различных образований, включая 19 официальных союзников. Все это грозит растворением НАТО и превращением организации в винегрет из множества ингредиентов.
Это бросается в глаза на примере оформления отношений НАТО с Россией. В так называемом Основополагающем акте о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности, подписанном в Париже 27 мая 1997 года, частично с целью успокоить Россию в связи с ее озабоченностью расширением НАТО, был создан Постоянный объединенный совет НАТО – Россия, в состав которого вошли члены Североатлантического совета плюс российский посол. Юрисдикция Постоянного объединенного совета, который должен собираться по меньшей мере один раз в месяц, объяснялась довольно подробно, а его структура гарантирует России, если она этого захочет, иметь решающий голос при определении повестки дня. Это было сделано потому, что российский представитель, генеральный секретарь НАТО и один ротируемый посол из Североатлантического совета председательствуют на заседании постоянного совета. (Россия председательствует на постоянной основе, в то время как Соединенные Штаты только каждый девятнадцатый раз.) Если Россия полностью воспользуется открытыми для нее возможностями (она так не поступала на момент написания книги), заседания Североатлантического совета и заседания Постоянного объединенного совета в итоге оказались бы совмещенными.
Двусмысленные приоритеты НАТО отражают исчезновение непосредственной угрозы. В результате во всех странах НАТО все стало намного спокойнее, что дало возможность больше внимания уделить внутренней политике и гораздо меньше внешней и курсу на безопасность. Поскольку почти все европейские левоцентристские правительства разочаровали своих главных сторонников проведением реформ рыночной экономики, они опасаются еще большего возбуждения радикальных группировок осуществлением политики национальной безопасности, которая ассоциируется с Соединенными Штатами. Многое из европейского сопротивления национальной программе противоракетной обороны США воспроизводит аргументацию 1980-х годов против размещения наступательных ракет – в некоторых случая теми же самыми руководителями.
Администрация Клинтона согласилась отделить свои приоритеты от приоритетов своих предшественников во многом точно так же, как европейские левые. Хотя она и подтвердила важность НАТО, она сделала это в контексте ценностей, которые мало чем соотносятся с традиционными стратегическими ценностями НАТО. Так или иначе, вопреки ослаблению исторических связей, личные отношения между руководителями атлантических стран оставались исключительно тесными на протяжении пребывания у власти администрации Клинтона. В силу согласованности внутренних политик европейские руководители не видели никакого противоречия между своим личным восхищением Клинтоном и высказываемой ими оппозиции многому в его политике, которую они рассматривали как частично навязываемую им беспокойными правыми.
В результате самые свободные и доставляющие удовольствие контакты атлантических руководителей проходили не на официальных встречах в верхах, а на мировых посиделках «третьего пути» с участием – преимущественно европейцев – социал-демократических глав правительств. Очевидной целью этих встреч был поиск среднего пути между традиционным капитализмом и социализмом. Именно поэтому приглашался премьер-министр Португалии, социалист, а консерватор премьер-министр Испании не приглашался; по этой же причине социалист премьер-министр Франции участвовал, а консерватор президент Франции исключался. Президент Клинтон, постоянно участвуя на этих встречах, тем самым престижем своей власти подкреплял авторитет одной стороны в ее внутренней политике представленной страны.
Перед развалом Советского Союза существовал определенный набор внешнеполитических критериев, к которым могли бы апеллировать все члены альянса. Для того времени, как правило, было характерно, что американский подход к внешней политике имел в некотором роде идеологическую и миссионерскую подоплеку, европейский же подход был более традиционным и реалистичным. Америка считала себя раскрывающей глаза Европе, а европейские лидеры гордились тем, что помогали Соединенным Штатам открыть пределы своих возможностей. Отношения не зависели от того, какая партия находилась у власти по обе стороны Атлантического океана. Возвращение к такому подходу необходимо, если атлантическая политика должна развивать чувство ориентирования.
Приход республиканской администрации неизбежно изменит формат встреч и консультаций с европейскими лидерами. Президент Джордж У. Буш не подходит для встреч «третьего пути», или, если и подойдет, до того исключавшиеся из них европейские руководители также должны будут быть допущены на них, что превратит такие встречи в рутинные встречи глав правительств. А руководители Европы обнаружат, коль они приспособятся к отношениям, основанным на совпадающих национальных интересах, что атлантические отношения имеют более постоянный характер.
Тоска по холодной войне не является признаком мудрой политики, но она и не является набившим оскомину повторением лозунгов об атлантической солидарности перед лицом трещащей по швам скрытой реальности. Нужен новый подход для того, чтобы решать комплекс нерешенных вопросов, оставшихся в наследство от 1990-х. Является атлантический альянс сердцевиной трансатлантических отношений? Если так, то как он определяет свои цели в мире, наступившем после холодной войны? Как объединенная Европа повлияет на концепцию атлантического партнерства? Является ли альянс набором общих целей или подушкой безопасности?
Henry Kissinger, DOES AMERICA NEED A FOREIGN POLICY?