Человек, который изобрел это слово сорок лет назад, не может больше слышать его
Я огорчен судьбой моей книги «Восход меритократии», написанной в 1958 году. Я придумал слово, которое получило широкое бытование, особенно в США, а с недавних пор часто звучит в выступлениях г-на Блэра.
Книга была задумана как сатира, в качестве предупреждения (надо ли говорить, что оно не было услышано) о том, что может случиться в Великобритании между 1958 годом и воображаемым восстанием против меритократии, которым все окончится в 2033-м.
Многое из предсказанного уже сбылось. Маловероятно, что премьер-министр читал мою книгу, однако он уцепился за слово, не понимая опасностей того, что он прославляет.
В основе моих рассуждений лежал объективный исторический анализ того, что происходило с обществом в течение столетия с лишним до 1958 года, и в особенности начиная с 1870-х годов, когда появилось всеобщее обязательное образование, а занятие государственных должностей на конкурентной основе вошло в правило.
До того статус обычно определялся родословной. Однако постепенно повышение статуса упрощалось, вне зависимости от происхождения.
Вполне здравая идея — назначать конкретных людей на должности в соответствии с их способностями. Но она обращается в свою противоположность, когда те, кому приписывается какое-либо достоинство, кристаллизуются в новый социальный класс, куда заказан путь другим.
Традиционные способности, некогда более или менее случайно распределявшиеся между классами, становятся все больше сосредоточенными в одной группе; ее создает система образования.
Завершением социальной революции стало применение школ и университетов в качестве инструмента отсева людей, не вписывающихся в узкие рамки ценностей образования.
Имея в распоряжении впечатляющий арсенал дипломов и степеней, образование ставит печать «одобрено» на меньшинстве и клеймо на множестве тех, кто не сумел блеснуть, попав в коррекционный класс в возрасте семи лет или еще раньше.
У нового класса есть ресурсы для воспроизводства себя, и они находятся преимущественно под его контролем.
Из исторического анализа следовало более спорное предсказание и опасение. Я предполагал, что к бедным и непривилегированным будут относиться предвзято, и так оно и происходит. Получив клеймо в школе, они больше подвержены риску безработицы.
Их легко может деморализовать обидное высокомерие со стороны людей, которые сами преуспели в жизни.
В обществе, которое придает такое значение достоинствам, нелегко тому, за кем их отказываются признать. Еще ни один низший класс в истории не чувствовал себя настолько морально беззащитным.
Образовательный ценз лишил их множества потенциальных прирожденных лидеров, способных выражать мнение рабочего класса и при этом все еще идентифицироваться со средой своего
Когда-то их лидеры представляли собой реальную оппозицию богатству и власти в непрекращающейся борьбе между имущими и неимущими — в парламенте и промышленности.
С пришествием меритократии массы, оставшись без лидеров, лишились части своих прав; со временем они все больше и больше теряли заинтересованность, вплоть до того, что перестали утруждать себя участием в выборах. У них больше нет людей, представляющих их собственные интересы.
Для иллюстрации стоит сравнить кабинеты Эттли и Блэра. Две самых влиятельных фигуры в кабинете Эттли 1945 года — Эрнест Бевин, прославившийся как министр иностранных дел, и Герберт Моррисон, ставший известным как заместитель премьер-министра и лорд-председатель Тайного совета.
Бевин бросил школу в 11 лет и пошел работать на ферму, потом был поваренком, посыльным у лавочника, подручным у водителя фургона, кондуктором в трамвае и ломовым извозчиком; в возрасте 29 лет стал местным активистом в Бристоле, в Союзе Дока, Верфи, Риверсайда и Общерабочего объединения.
Герберт Моррисон был во многих отношениях еще более замечательной фигурой. Своим восхождением он обязан не столько профсоюзам, сколько местному самоуправлению.
Он тоже начал работу в качестве посыльного и подручного в магазине, став потом младшим приказчиком и телефонистом на коммутаторе. Позднее он стал влиятельным лидером Совета Лондонского графства, отчасти благодаря своему предыдущему успеху на посту министра путей сообщения в лейбористском кабинете 1929 года.
Он добился успеха, который сейчас надеются повторить Ливингстон и Кайли, объединив раздробленный лондонский транспорт — метро, автобусы и трамваи — и передав его в централизованное управление и собственность Лондонского комитета пассажирского транспорта.
Как результат, лондонский общественный транспорт стал лучшим в мире на ближайшие 30–40 лет и образцом для всех национализированных предприятий после 1945 года.
Многие другие министры кабинеты Эттли, такие как Бивен и Гриффитс (оба шахтеры), были выходцами из низов и поводом для гордости многих простых людей, которые могли себя с ними отождествлять.
Какой контраст с кабинетом Блэра, наполненным по преимуществу представителями меритократии!
В новой социальной среде те, кто богат и облечен властью, успешно обслуживают сами себя. Они избавлены от былой критики со стороны людей, к чьему мнению было принято прислушиваться. Некогда это помогало держать их под контролем — при Блэре все ровно наоборот.
Теперь в моде бизнес-меритократия. Если меритократы убеждены (к чему их все больше и больше поощряют), что возвысились благодаря собственным достоинствам, им дозволено чувствовать, что они заслужили то, что имеют.
Они могут становиться неуязвимыми в своем самодовольстве в гораздо большей степени, чем те, кто знал, что достиг успеха не благодаря собственным заслугам, а через кумовство, в качестве чьего-то сына или дочери. Новые выдвиженцы могут всерьез верить, что моральное преимущество на их стороне.
Элита становится настолько уверенной в себе, что препятствия, мешающие ей присваивать блага, практически исчезают. Былые ограничения в мире бизнеса упразднены, и, как и предсказывалось в книге, изобретаются и применяются всевозможные методы нагреть руки.
Зарплаты и гонорары взлетают. Процветают щедрые акционерные схемы. Умножаются бонусы и «золотые парашюты» для топ-менеджеров.
В результате всеобщее неравенство с каждым годом обостряется, а лидеры партии, которая некогда славилась острыми выступлениями за увеличение равенства, не издают и звука.
Можно ли что-то поделать с этой возросшей поляризацией меритократического общества? Было бы полезно, если бы г-н Блэр перестал употреблять это понятие в своих публичных речах или по крайней мере признал его темную сторону. Было бы еще полезнее, если бы они с г-ном Брауном отмежевались от новой меритократии, увеличив подоходный налог для богатых, а также вернув влияние местному самоуправлению как способу вовлекать население в политическую жизнь и готовить его к участию в политике на национальном уровне.
В книге также предсказывалось возвращение массовой образовательной селекции, которая зайдет еще дальше, чем сейчас. Мой воображаемый автор, пламенный проповедник меритократии, незадолго до революции [против меритократии]произнес: «Больше нет необходимости понижать планку, пытаясь привить высокую культуру детям из низших классов».
По крайней мере, окончательного воплощения этого в действительность еще можно избежать. Я на это надеюсь.