Нарастание хаоса и неуправляемости в международных отношениях не может продолжаться бесконечно. Как сказано выше, скорее всего, мы наблюдаем начало формирования новой структуры мира, основанной на фактическом, хотя и не зафиксированном, балансе двух больших групп государств. Эти две группы не обречены на конфронтацию. Они сохранят между собой тесные экономические и человеческие отношения, будут пытаться сообща отвечать на проблемы и вызовы развития, иногда даже вместе бороться с угрозами, прежде всего, антисистемного характера. Все это не исключает того, что они будут находиться в состоянии перманентной конкуренции.
Конкуренция естественна в силу непреодолимых культурных и ценностных различий, а также объективных противоречий между целями развития. И нынешняя фаза отношений России и Запада может оказаться шагом на пути к их нормализации в соответствии с конкурентной природой интересов сторон, отказу от имитации (возможно, зачастую искренней, неосознанной) не сложившегося «стратегического партнерства». Географически эти две группы будут включать в себя США, Евросоюзи их союзников, с одной стороны, и Китай, Россию и ряд тяготеющих к ним стран – с другой. Экономическую основу составят два океанских партнерства – атлантическое и тихоокеанское – и «сопряжение» интеграционных и торгово-инвестиционных проектов в Большой Евразии. Движение к относительной консолидации сообществ началось.
При этом если в «западной» группе стран внутренняя структура уже устоялась и едва ли принципиально изменится, то в «восточноев-еразийском» объединении России и Китаю еще предстоит интенсивно работать над ее формированием. В первую очередь, через придание системного характера взаимодействию в Шанхайской организации сотрудничества.
Не стоит ожидать, что будущая модель мироустройства будет легитимирована решениями конгресса или международного института. 200 лет назад все было в какой-то степени проще: война служила универсальным мерилом международной иерархии, а дипломатия – способом ее оформления. Конгрессы возможны, когда ясна расстановка сил и ролей участников, понятны победители (мудрые, как в 1815 г., или недальновидные, как в 1919 или 1991 гг.) и побежденные.Сейчас новый порядок не возводится на послевоенных руинах прежнего, а постепенно «прорастает» из диалектического хаоса соперничества и взаимозависимости.
В основе грядущего устройства не может лежать соотношение победителей и проигравших. Победители холодной войны не сядут за стол переговоров с теми, кого ее итоги не устраивают. Запад никогда не признает равенства остальных – как морально-идеологического, так и политического, будет препятствовать институционализации новой структуры международной системы. Слишком сладким было ощущение конца ХХ столетия – не только собственной непререкаемой силы, но и полной моральной и политической правоты. Но вернуться в славные для Запада 1990-е гг. невозможно. Вызовом международной безопасности будут отношения внутри и вокруг «серой зоны», включающей в себя большинство стран Латинской Америки, Африки, Южную и Юго-Восточную Азию, возможно, Восточную Европу.
Новый глобальный баланс не будет иметь черт, присущих системе периода холодной войны. Та была настолько уникальна для человеческой истории, что вряд ли может быть воспроизведена даже в минимальном приближении. Главной особенностью было не идеологическое противостояние двух лагерей, а отсутствие взаимосвязанности и взаимозависимости, физический раскол мира. Никогда ранее цивилизация такого не переживала, не стоит ждать этого и впредь.
В рамках формирующегося баланса человечество, скорее всего, сохранит возможность свободного движения людей, товаров и капиталов. Более того, если усилия по созданию новых международных финансовых институтов и интеграционных объединений окажутся успешными, глобальная управляемость только выиграет. У правительств и частных компаний появится выбор, что стимулирует конкуренцию институтов управления и сделает их более живучими. В определенном смысле будущая система станет антиподом и той, что была в холодную войну, и той, что так и не состоялась после ее окончания. Ей будет присуща максимальная гибкость и вариативность как реакция на невозможность что-либо жестко зафиксировать.
Обе группировки продолжат периодически вступать в «гибридную» борьбу большей или меньшей степени интенсивности. Глобальная «большая игра» развернется как на географических пространствах «серой зоны», так и в информационной, технологической и других глобализированных областях человеческой деятельности. Однако хакерские атаки, которыми уже сейчас обмениваются ведущие мировые державы, информационные кампании и дипломатические интриги не приведут к разрыву экономических и человеческих связей. Как, впрочем, и вероятный трансфер территорий, который может стать неизбежным в свете многочисленных территориальных споров и размывания прочной международно-правовой базы. В ряде случаев дефакто трансфер или отпадение территорий будет компенсироваться сохранением экономической открытости.
Санкции и контрсанкции, открытые и неявные, станут обычной практикой. В условиях фактического отказа от универсальных правил мировой торговли (ВТО превращается во все более церемониальный орган) взаимные ограничения – норма взаимоотношений крупных экономических и инвестиционных блоков. Глобальное ядерное сдерживание продолжит ограничивать масштабы конфликтов, не допуская их перерастания в военные столкновения.Важнейшим вопросом деятельности международных консультативных структур – таких, как Совет Безопасности ООН, – станет дипломатическая работа по контролю масштабов эскалации неизбежных конфликтов. Неформальные площадки, такие, как «Большая двадцатка», могут рассматриваться в качестве аналога Совета Безопасности в экономике. А поскольку легитимность СБ ООН, скорее всего, будет ставиться под сомнение из-за его ограниченной представительности, повестка дня G20 фактически может распространиться и на политические вопросы. Тем более что отделить экономику от политики становится вовсе невозможно, а в случае коллизии между политическими мотивами и экономической целесообразностью первые все чаще берут верх над второй.
По всей видимости, отношения внутри каждой группы будут куда менее иерархическими, нежели мы можем предположить, основываясь на опыте холодной войны. Выработка решений и политики возможна только в ходе согласования интересов, а не диктата.