Вопрос о соотношении демократии и нефти начинается с выяснения того, как соотносятся друг с другом демократия и уголь. Современная массовая демократия стала возможной благодаря повышению жизненных стандартов, базирующемуся на принципиально новых объемах потребления энергии. Именно использование угля обеспечило ту термодинамическую силу, масса которой экспоненциально нарастала на протяжении XIX столетия. Демократию иногда считают прямым следствием этих изменений, происходивших по мере того, как быстрое распространение индустриальной жизни разрушало прежние формы власти. Но спрос на политическую демократию был не просто побочным продуктом роста добычи и потребления угля. Люди формулировали перспективные политические требования и программы, обретая способность к действию, которая проистекала из самой сути новой энергетической системы. Используя особенности ее функционирования, они группировались в политическую машину особого типа. Позже это сосредоточение политической власти было ослаблено переходом от форм коллективности, держащихся на использовании угля, к социальному существованию, все более зависящему от нефти.
Подземное солнце
Всего лишь двести лет назад энергия, необходимая для поддержания человеческой жизни, почти полностью извлекалась из возобновляемых источников, питаемых солнцем. Солнечная энергия конвертировалась в пищевые зерновые и прочие культуры, в обеспечивавшие людей тяглом, молоком и мясом пастбища, в дающие древесное топливо леса, а также в приводившую в движение разнообразные механизмы энергию ветра и воды. На большей части нашей планеты преобразование солнечного света посредством возобновляемых природных форм оставалось основным источником энергии вплоть до середины минувшего столетия. (Из-за успехов Китая и Индии в поддержании устойчивых форм сельской жизни только в 2008 году численность городского населения Земли превысила численность ее сельского населения.) Однако примерно с 1800 года все эти органические ресурсы начали постепенно вытесняться хранилищами концентрированной подземной солнечной энергии – залежами углеродов. Они формировались от 150-ти до 350 миллионов лет назад, по мере того, как торфяники и морские организмы разлагались во влажной и бедной кислородом среде, препятствовавшей нормальному процессу возвращения углерода в атмосферу в виде углекислого газа. Вместо этого разлагающаяся биомасса подвергалась компрессии, превращаясь в относительно редкие, но весьма богатые месторождения угля и нефти.
Люди использовали уголь с древнейших времен, хотя и в ограниченном масштабе. Пределы задавались объемами энергии, которые требовались для производства топлива; сегодня, кстати, по мере того, как нефтяные компании вычерпывают самые легкодоступные месторождения нефти, мы вновь приближаемся к такому пределу. Шахты обычно затапливались подземными водами, которые откачивали с помощью животных. Как только дело доходило до определенной глубины, затраты по осушению шахт начинали превышать объемы энергии, приобретаемой в случае продолжения угледобычи. В Британии, где стоимость угля повышалась из-за дефицита древесины, этот предел удалось преодолеть благодаря изобретению парового двигателя. Внедренное в 1712 году приспособление Томаса Ньюкомена использовало уголь из шахты для того, чтобы генерировать пар, приводивший в движение вакуумную помпу, и тем самым позволяло шахтерам уходить все глубже под землю. Посредством этой машины производилось больше энергии, чем требовалось для откачки воды из шахт. Агрегат трудно было назвать эффективным, так как лишь 1% энергии перерабатываемого им угля трансформировался в полезную работу. Однако, поскольку уголь имелся в изобилии, особой потребности в совершенствовании этой помпы не было. Лишь в 1775 году Мэтью Болтон и Джеймс Уатт запатентовали более эффективное приспособление, снабженное отдельным конденсатором, которое на первых порах начали применять там, где угля было мало, – прежде всего в медных и оловянных рудниках Корнуолла. Разумеется, патент мог затормозить дальнейшие усовершенствования, но истечение срока его действия в 1800 году подтолкнуло здешних горных инженеров к разработке более совершенных двигателей высокого давления, позволивших энергии пара заменить мускульную силу животных и энергию воды, причем как в производстве, так и на транспорте.
Переход к энергетической системе, базирующейся на сочетании угля и пара, потребовал привлечения третьего компонента – чугуна, из которого изготавливались помпы и прочее оборудование для угледобычи. Поскольку выплавка чугуна нуждалась в высоких температурах, его производство было ограничено в территориальном плане: даже самая маленькая домна требовала больших объемов древесины. К концу XVIII столетия металлурги изобрели многоступенчатый процесс выплавки с использованием кокса и мехов, раздуваемых паром, и это позволило производству чугуна идти в ногу с набирающей обороты угледобычей. Внедрение корнуоллского парового котла, подкрепляемое расширяющимся производством чугуна и угля, породило паровую железную дорогу, которая первоначально использовалась как раз для транспортировки угля. Избыточные запасы энергии теперь можно было перебрасывать из шахт на близлежащие промышленные предприятия, и это ускорило переход от водяных двигателей к паровым машинам.
Освободившись от сдержек, налагаемых мускульной силой животных и скоростью регенерации лесных массивов, наращивание энергетического потенциала сменило линейную траекторию развития на экспоненциальный рост. Человеческие сообщества и раньше переживали подобные периоды, на протяжении которых каждый следующий год по экономическим параметрам превосходил предыдущий; всякий раз за этими рывками стоял либо внезапный технологический прорыв, либо быстрое освоение новых территорий. Однако подъем, переживаемый в XIX веке, имел иную природу. Технические революции и распространение политического контроля на все новые участки суши теперь подкреплялись еще одним новшеством – освоением подземных залежей углеводородов. В то время как прежние всполохи экономического роста длились одно или два поколения, новые навыки добычи полезных ископаемых позволили сохранять экспоненциальный рост на протяжении двухсот лет, до начала XXI века. Объемы производимой энергии были невероятными. Британские угольные шахты, сегодня практически полностью опустошенные, в свое время производили количество энергии, эквивалентное совокупной нефтедобыче Саудовской Аравии. Это позволяло британской промышленности увеличивать источники двигательной энергии на 50% каждые десять лет, со 170 тысяч лошадиных сил в 1800 году, почти полностью извлекаемых за счет силы воды, до 2,2 миллиона в 1870-м и 10,5 миллиона в 1907-м. Этот рост в свою очередь подстегивался новыми технологическими прорывами: в частности, привлечением ископаемого топлива для генерирования электроэнергии. Иначе говоря, 10,5 миллиона лошадиных сил 1907 года потенциально могли произвести электрическую энергию в объемах, заменяющих 1,56 миллиона лошадиных сил. Только этот отдельно взятый сектор вырос до 22 миллионов лошадиных сил (15 тысяч мегаватт) к 1950 году и до 100 миллионов лошадиных сил (70 тысяч мегаватт) к 1977.
Неуклонно наращиваемые энергетические запасы изменили социальные взаимоотношения, создав предпосылки для возникновения новых форм массовой политики. Поскольку солнечное излучение, обеспечивавшее жизнь людей до индустриализации, было довольно слабым источником энергии, обращение его на человеческие нужды требовало обширных пространств. Потребность в энергии поощряла дисперсные формы расселения: вдоль рек, вблизи пастбищ и неподалеку от обширных лесных массивов, дающих топливо. Временные рамки энергетического производства зависели от темпов фотосинтеза, продолжительности жизни животных и периода времени, который требовался для восстановления пастбищ и древостоя. Напротив, ископаемое топливо представляло собой такую форму энергии, в отношении которой большие пространственные и временные параметры сжимались. Для того, чтобы представить себе эту компрессию, достаточно вспомнить, что один литр бензина, используемого сегодня, требует для своего производства около 25 тонн древней морской жизни. Или же – что для формирования запасов органического топлива, сжигаемых нами в течение одного года, нужна органика всех растений и животных Земли, скапливавшаяся на протяжении 400 лет. Уголь и нефть сделали доступными запасы энергии, эквивалентные десятилетиям органического роста и гектарам биомассы.
Описанные трансформации освободили население планеты от привязки к большим площадям, прежде необходимым для энергетического производства. Регионы, ранее полагавшиеся на древесину для приготовления пищи, обогрева и осуществления производственной деятельности, теперь сбросили с себя ограничения, налагаемые размерами и плотностью лесных массивов. В Великобритании замена древесины углем позволила произвести такие объемы энергии, которые, в случае сохранения прежнего уклада, потребовали бы многократного расширения лесных пространств: так, для поддержания экономики образца 1820 года леса должны были покрывать всю территорию страны. К 1840-м годам уголь давал такое количество энергии, которое, выраженное в древесине, нуждалось в лесных массивах, превышавших территорию Британских островов в два раза, причем в 1860-е годы эта цифра удвоилась, а к 1890-м – снова удвоилась. Благодаря новому социально-энергетическому метаболизму большинство населения теперь могло концентрироваться в городах, размеры которых более не ограничивались дефицитом энергии и которые более не нуждались в непосредственном соседстве с сельскохозяйственными угодьями.