Разнообразие публичных домов, прежде всего ценовое, способствовало тому, что каждый «потребитель» мог выбрать дом терпимости на свой вкус и кошелек. Ведь публичные дома различались не только локализацией в городском пространстве, но и уровнем «заведения» и, соответственно, ценами за услуги.
В январе 1885 года Казанская губернская управа по докладу своей комиссии, изучавшей вопросы надзора за проституцией, постановила разделить «существующие в Казани дома терпимости, по их состоятельности» на четыре разряда:
перворазрядные бордели взимали с клиентов за посещение от двух до трех рублей, второразрядные — от одного до двух рублей, третьеразрядные — от 50 копеек до одного рубля и бордели четвертого разряда — от 20 до 30 копеек.
Однако, уже спустя четыре года, во время статистического обследования 1889 года, публичные дома Казанской губернии (17 из 23 находились в Казани) были разделены на три ценовые категории. В доме высшей категории (таковой в губернии имелся лишь один, скорее всего, именно в Казани) разовая плата за посещение составляла три рубля, плата за ночь — пять рублей, а за выезд проститутки на дом взималось десять рублей. В домах средней ценовой категории (таких в губернии было восемь) за посещение следовало платить один рубль, за ночь — два-три рубля, а за выезд к клиенту — три-пять рублей. Наконец, дома низшей категории (всего 14 в губернии) брали с клиента 20–50 копеек за посещение, от 50 копеек до трех рублей за ночь и один-четыре рубля за отпуск проститутки на дом. Однако спустя десятилетие плата уже не фиксировалась столь жестко по разрядам и услугам, и казанские бордели являли собой, по словам Н.Н. Порошина, «дома терпимости с правами добровольного соглашения с гостями относительно платежа».
Как это ни странно, но указанные выше цены были сопоставимы с установленными той же городской управой ценами в городской театр, а позже — ценами на билеты в кинотеатры. И это обстоятельство, как и сам факт регламентации цен на сексуальные услуги, подчеркивает, что публичные дома воспринимались и городскими властями не только как необходимое с санитарной точки зрения зло, но и в качестве специфических досуговых заведений. Так, цены на билеты в городской театр в 1870-х годах составляли 20–40 копеек (галерка или раек, «верхние места»), места «за креслами» — до 75 копеек, в кресла — от одного рубля до двух с половиной рублей, нелитерные ложи — три-пять рублей и семь рублей за литерную ложу, а в «электротеатрах» в 1915 году цены на билеты дифференцировались от 10 копеек (3-й ряд) до четырех рублей — в ложу бельэтажа. Широкие ценовые «ножницы» — как в случае с театром, так и с публичными домами, — способствовали «сегрегации» посетителей по их социально-классовой принадлежности и имущественному положению. Для самых неимущих «клиентов» существовали многочисленные «неподнадзорные» тайные притоны, а также опустившиеся одиночные проститутки, услуги которых шли просто по бросовым ценам и были доступны самым нищим обитателям городского «дна», расплачивавшихся с ними, как уже говорилось, водкой и закуской.
Посещение публичных домов и одиночных проституток было настолько распространенной формой досуга среди солдат гарнизона и фабрично-заводских рабочих, что в 1860–1880-х годах Проституционный комитет в Казани предлагал и некоторое время даже пытался регулярно проводить медицинское освидетельствование солдат и рабочих на предмет наличия венерических заболеваний. «Обращаемость» к проституткам как привычная форма досуга рабочих не снизилась значительно и в первое десятилетие советской власти. По результатам обследований казанского венерологического диспансера в 1923–1925 годах, услугами проституток пользовались от 52,95–61,4% до 76% (печатники) опрошенных казанских рабочих. Вряд ли этот процент был намного ниже до революции.
Венерические заболевания были настоящим бедствием и для армии. 29 октября 1882 года командующий войсками Казанского военного округа генерал-адъютант Г.В. Мещеринов сообщал начальнику Казанской губернии: «Между нижними чинами вверенного мне военного округа венерические болезни настолько распространены, что по роду этих болезней войска Казанского военного округа занимают первое место из всех войск военных округов (…)». Впрочем, возможно, командующий несколько преувеличил бедствие в собственном округе: по чуть более поздним данным, 1889–1895 годов, первые места в этом сомнительном «соревновании» занимали сибирские военные округа. Так, если заболеваемость венерическими болезнями в эти годы в войсках Казанского военного округа составляла 9,6%, то в Омском — 9,4%, а в Иркутском — 13,3%. Но «передовые позиции» в этом отношении Казанского округа несомненны. В январе 1883 года начальник штаба Казанского военного округа писал Казанскому губернскому врачебному инспектору, что большинство юнкеров подведомственного ему Казанского пехотного училища, находящихся на лечении в госпитале, лечатся там от сифилиса, причем тринадцать из шестнадцати заразились в одном и том же публичном доме на Песках — в доме Познанского.
Не только солдаты, но и многие офицеры были завсегдатаями казанских публичных домов. Так, офицеры Либавского полка дважды «отличились» только за 1867 год, устраивая драки и «буйства» в подобных заведениях: сначала «отдыхая» в ночь с 6 на 7 февраля в публичном доме содержательницы Берг во 2-й части (причем нанесли там, по словам документа, приставу 2-й части Левитскому оскорбление при исполнении им служебных обязанностей), затем совершив в ноябре в публичном доме Волковой в 4-й части Казани «буйственные поступки».
Не отставали от офицеров по громкости скандалов в публичных домах и казанские студенты. Для многих из них обыкновенным делом было заканчивать студенческие вечеринки в многочисленных борделях на Песках. Характерно высказывание на сей счет казанского полицмейстера в конфиденциальном рапорте губернатору 24 ноября 1892 года о ходе традиционного студенческого вечера в пользу Общества вспомоществования недостаточным студентам Казанского университета, состоявшегося в Дворянском собрании 22 ноября. Полицмейстер докладывал, что после окончания танцев, в пять часов утра, человек 150 подвыпивших и трезвых студентов гуляли по центральной улице города — Воскресенской от alma mater до Кремля, громко распевая песни. Характерно, что полиция не вмешивалась, желая, как подчеркнул полицмейстер, «избежать столкновений, подобно тому, как было лет пять тому назад, когда городовой Зиновьев за попытку предложить прекратить пение был втащен в толпу и ею на руках унесен в крепость (в Казанский Кремль. — С.М.), причем на Зиновьеве оказалось платье разорванным». Казанский полицмейстер, видимо, считал шатание толп студентов и громкое пение в пять утра на центральной улице города меньшим злом, так как удовлетворенно констатировал, что «если в нынешнем году студенты прошли по Воскресенской улице, то ни одного из них не было на Песках, где обыкновенно в день студенческих вечеров совершались ими крупные бесчинства».
С.Ю.Малышева. ««Профессионалки», «арфистки», «любительницы»: публичные дома и проститутки в Казани во второй половине XIX – начале XXвека», Казань: Казанcкий университет, 2014.