inosmi.by

Первые случаи воровства в театрах относятся еще ко времени Февраль­ской революции. 18 марта 1917 года исполняющий обязанности гардеробмейстера Мариинского театра (и по совместительству артист балета) Н.А. Печатников доносил управляющему Петроградской Конторой государственных театров барону В.А. Кусову: «В первые дни революции, когда горел Литовский Замок, по народу и солдатам, толпившимся у Замка, была произве­дена стрельба из пулемета, кто стрелял и откуда не выяснено, но почему-то показалось, что стреляют из Мариинского театра, тогда рабочие и солдаты проникли в театр со стороны Офицерской ул. и, поднявшись по парад­ной лестнице, выломали дверь в хоровые уборные, где были приготовле­ны костюмы оп [еры]«Майская Ночь», и из всех шкафов повыкидали [так в тексте. — П.Г.]находящиеся как на руках арт [истов]хора, так и в разбор­ной вещи, сапоги, трико, перчатки и пр. При всем этом находился вахтер, по словам которого, о случившемся было им своевременно сообщено Полициймейстеру театра.

Выломанная дверь в продолжении нескольких дней не заделывалась и только когда собрались служащие Гардероба, ее наскоро заколотили своими средствами; что же касается вещей, пропавших за это время, то установить это теперь нет никакой возможности, но все же чувствуется большой недо­статок обуви, белья и трико». Данные события показали необходимость привлечения дополнительных сил к охране театров. До революции (сведения за декабрь 1914 года) охрану Мариинского театра обеспечивали двенадцать сторожей, работавших в три смены (то есть четыре сторожа одновременно), а также четверо служащих «специальной службы» (плотников и осветите­лей); за Александринский театр отвечали девять сторожей, работавших также в три смены. 1 марта 1917 года артистом оперной труппы Мариинского те­атра В.Ф. Безпаловым были организованы воинские караулы (всего было за­действовано 40 солдат) для охраны Мариинского, Александринского и Ми­хайловского театров, а сам В.Ф. Безпалов вскоре был назначен комендантом петроградских государственных театров.

Несмотря на принятые меры, с проблемой воровства государственные те­атры сталкивались на протяжении всего периода революции. Так, 27 марта заведующий зданием Мариинского театра граф Н.Г. Менгден доносил Петроградской Конторе государственных театров, что вечером прошедшего дня во время концерта были украдены пальто и фуражка курьера оркестра Мариинского театра Кирсанова и пальто плотника того же театра Щербакова. По­лучив указание расследовать этот инцидент, Н.Г. Менгден отправил 7 апреля в Контору примечательное донесение: «Доношу Конторе, что произвести рас­следование по делу кражи вещей 26 Марта во время концерта в Мариинском театре в данном случае не представляется возможности, так как доступ на сцену и вообще во все помещения театра был совершенно свободный и кто хотел, мог проникнуть куда угодно. Вся сцена была переполнена солдатами. Украл, по всей вероятности, пальто курьера Кирсанова нижний чин, так как он оставил на том месте, где была фуражка Кирсанова, свою форменную ста­рую фуражку». На таком документе управляющему Конторой В.А. Кусову оставалось лишь поставить резолюцию «К сведению», что он и сделал.

Интересно, что в этот же день (7 апреля) в Мариинском театре произошла новая кража (и такая же мелкая — были украдены три пальто и четыре би­нокля, принадлежавшие театральным капельдинерам К. Гуданису, И. Поля­кову и Д. Никитину). И в этом случае воров, по-видимому, обнаружить не удалось; Н.Г. Менгден смог лишь установить, что «воры действовали по ука­занию лица, хорошо знакомого с расположением помещений в театре». Дело было передано на расследование в милицию.

Одновременно произошла кража и в Александринском театре, по поводу которой директор театров В.А. Теляковский записал 7 апреля в своем днев­нике: «Наблюдение за Театрами стало небрежное. Из моей ложи в Алексан­дрийском Театре, напр[имер], пропали часы — и никто за это не хочет отвечать». На следующий день В.А. Теляковский вновь вернулся к этой теме: «В Театрах начинают учащаться пропажи и воровство. На днях из моей ложи пропали бронзовые часы — причем в ложе никого в этот вечер не было — трудно предположить, что могли присутствовавшие в Министерской [ложе]унести эти часы, тем более, что часы довольно большого размера и не могут быть унесены незаметно. Мне кажется, что дело это сделано не без участия своих. Сторожа отказываются». По поводу кражи часов из директорской ложи Александринского театра 8 апреля было заявлено в милицию; инфор­мация об инциденте просочилась и в газеты.

В прессе весной 1917 года писали и о таком явлении, как свобода доступа в ранее закрытые для зрителей части театральных зданий. «При прежнем режиме вход за кулисы на казенной сцене строго воспрещался посторонним лицам, — отмечалось в «Петроградской газете». — Чтобы проникнуть на сцену, требовалось каждый раз разрешение полицмейстера». Зато теперь «ку­лисы открыты для всех и артисты очень довольны этим, так как имеют воз­можность во время спектакля выслушивать мнения о своей игре и исправ­лять свои ошибки». Прочитавший эту заметку В.А. Теляковский записал 16 апреля в дневнике: «довольно наивно, но главное, при этом удобстве из моей ложи пропали часы — а из оркестра Мариинского украдено 5 инстру­ментов, о том же, что исправлены ошибки игры, пока не слышно. О кражах же имеются неопровержимые доказательства».

Отметим, что кража инструментов из оркестра Мариинского театра также произошла 7 апреля (этот день оказался очень плодотворным для воров) и по­влекла за собой значительные последствия. Вскоре после нее (не позднее 11 апреля, когда В.А. Теляковский распорядился доложить об этом комиссару Ф.А. Головину) артисты оркестра С.Р. Антонов и М.А. Плотников подали прошение на имя Ф.А. Головина, в котором говорилось, что из помещения ор­кестра Мариинского театра «украдено 5 инструментов: кларнет, гобой, анг­лийский рожок, басс-кларнет и фагот. Мы, потерпевшие, с своей стороны ор­ганизовали розыск и три инструмента: кларнет, гобой и английский рожок нашли, а остальные два инструмента, по нашему убеждению, не будут разыс­каны, потому что купило их одно лицо и во избежание ответственности, вероятно, уничтожит». «Положение наше безвыходное, — продолжали музы­канты, — этих инструментов купить нельзя, потому что единственная фабрика, их производившая, находится в Германии и, по слухам, владелец убит на войне. Есть выход следующий: нужно поехать в Швецию и там заказать, но для этого требуется денег, которых у нас нет. Причем на все время, пока будут делать инструменты, надо там жить, так как инструменты должны быть пригнаны по нашим пальцам. Пока же мы не у дел и вся наша работа перешла к нашим то­варищам, и без того обремененным работой». Сообщая также: «у нас имеются летние контракты на сезон, выполнить мы их не можем и материальный ущерб от этого очень большой», артисты просили «Г. Комиссара войти в наше положение и приказать выдать нам суммы, на которые мы могли бы приобрести инструменты и возместить понесенные убытки». Конкретно С.Р. Антонов и М.А. Плотников просили выдать им авансом по 1000 рублей каждому.

Прошение С.Р. Антонова и М.А. Плотникова было поддержано В.А. Теляковским. В представлении Ф.А. Головину, составленном от имени Дирек­ции государственных театров 17 апреля, после пересказа доводов оркестран­тов отмечалось: «Со своей стороны Дирекция удостоверяет, что названные инструменты относятся к разряду таких, которые должны быть изготовлены для артиста, ими пользующегося, лично. Поэтому приобретение таких ин­струментов в казну являлось бы нецелесообразным. Признавая предполо­женный просителями заказ инструментов в Швеции единственным выходом из создавшегося положения, Дирекция поддерживает настоящее ходатайство, так как без этих инструментов оркестр при исполнении опер обойтись не может». 20 апреля Ф.А. Головин разрешил выдать просимые деньги.

В тот же день, 20 апреля, В.А. Теляковский записал в дневнике о новых кражах в театрах: «Опять поступило заявление из Мариинского Театра о про­пажах у хористок каракулевой шубки и муфты, причем шубка оценивается в 600 р. Удивительно, как хористы, жалуясь на недостаток содержания и за­работка, имеют столь ценное платье. У курьера оркестра тоже пропало пальто. Я сказал Малько, что артистам необходимо назначать дежурство, имея в своем распоряжении сторожей — ибо, по-видимому, эти пропажи делаются хроническими и администрации невозможно за них отвечать».

Воровство и хулиганство в петроградских государственных театрах