Есть все основания ожидать, что отношения России и Евросоюза в целом сохранят напряженный характер и в обозримом будущем. Политики с обеих сторон пока не видят больших выгод от поиска компромиссов. Напротив, они могут полагаться на сохраняющуюся напряженность в отношениях как на механизм достижения внутреннего (внутри России и внутри ЕС) согласия при возможных трансформациях своих политических систем.
Как уже отмечалось, и Россия, и Евросоюз используют российскую внешнеполитическую линию для собственной внутренней консолидации. С точки зрения дальнейшего развития отношений между Россией и ЕС весьма примечательно и печально то, что внутренняя политическая риторика и «твердая линия» в отношениях на постсоветском пространстве делают Россию реальным кандидатом на роль общей угрозы, консолидирующей государства ЕС. Россия постоянно демонстрирует себя как слишком большая и слишком непредсказуемая страна, как «самый сложный» партнер Европейского союза.
Отдавая должное «особости» России и важности европейско-российской подсистемы международных отношений, ЕС тем не менее до середины 2000-х годов пытался «встроить» российский случай в свои общие внешние подходы, избегая разработки специальных инструментов только для России. Действительно, соглашения о партнерстве и сотрудничестве подписывались со всеми постсоветскими республиками, исключая лишь Таджикистан и страны Балтии. Общие стратегии разрабатываются ЕС со всеми странами/ регионами, где государства-члены имеют общие интересы. Политика соседства была обращена не только к России, но и к восточному и южносредиземноморскому пограничью ЕС. Даже Общее экономическое пространство как инструмент сближения тоже было опробовано ЕС на отношениях со странами ЕАСТ. Однако этот подход оказался безуспешным — российская сторона настаивала на особом характере стратегического партнерства, не выражала желания находиться в системе координат существующих в ЕС практик оформления отношений с соседними странами, что и отразило в конечном итоге формирование концепции четырех «общих пространств».
Что касается ЕС, то, невзирая на весьма впечатляющие успехи экономической интеграции, принципы, формы и ограничения политической и внешнеполитической интеграции вызывают продолжительные и горячие дебаты как между странами—членами ЕС, так и внутри этих стран. Дизайн и имплементация успешной общей внешней политики могли бы стать ключевым прорывом в конституционном развитии Евросоюза, поскольку такой прорыв позволил бы легитимировать дальнейшее расширение компетенций наднациональных институтов. Однако именно внешняя политика — это та область, где интересы стран—членов ЕС существенно расходятся, поэтому они не торопятся передавать полномочия в этой сфере на уровень Союза. Таким образом, прорыв в деле формирования общей внешней политики ЕС требует идентификации некоего ключевого вопроса, по которому между странами ЕС имелся бы безоговорочный консенсус.
Как выразился Р. Проди, «Европе необходимы смысл и цель» («Europe needs a sense of meaning and purpose»)[1].
Сохраняющееся напряжение, непонимание и, наконец, конфликт с Россией — это как раз та «благоприятная» почва, на которой и может возникнуть такой объединяющий членов Евросоюза вопрос, как основа для формирования консенсуса по поводу необходимости общей внешней политики. В принципе консенсус мог быть возможен и вокруг вопроса о продвижении демократии в России, и какое-то время такая возможность была реальной. Однако к 2000 г. ситуация в России принципиально изменилась, и когда демократические качества трансформации были утрачены, исчезла и возможность для соответствующего консенсуса. Впоследствии стратегия конфронтации с Россией стала единственной консенсусной опцией для европейских институтов, прежде всего для Комиссии и Европарламента.
Данная посылка — Европейский союз еще не сформировал механизм выработки общих интересов — часто приводит российских дипломатов к ложному выводу о том, что можно (и следует) пытаться играть на противоречиях интересов стран—участниц Союза. При этом не учитывается, что в настоящий момент для многих европейских политиков основной интерес заключается в выстраивании общих институтов (правил) внешней политики ЕС. Несмотря на различия в предпочтениях по поводу конкретных вопросов, объединяющим является понимание необходимости выработать правила, которые определяли бы будущее развитие внешней политики Союза.
В краткосрочной перспективе мы не видим реальных оснований для серьезных подвижек на пути политического сближения России и Европейского союза. С большой вероятностью будет сохраняться инерционный вектор развития, поэтому далее сконцентрируемся на том, что может быть оптимизировано в рамках именно этого сценария.
Формируя набор рекомендаций, мы в целом исходим из того, что в краткосрочной перспективе невозможно, да и нерационально стремиться к полному отказу от сырьевой специализации в торговле с Евросоюзом; в конце концов наличие ресурсов углеводородов — это естественное конкурентное преимущество России. В среднесрочной перспективе следует работать над дополнением российского экспорта за счет развития современных обрабатывающих производств и встраивания в международные внутриотраслевые производственные цепочки. Долгосрочной задачей становится создание российско-европейских ТНК, конкурентоспособных в глобальном масштабе и опирающихся на совокупный внутренний спрос рынков ЕС, России и стран СНГ.
[1] Prodi R. Shaping the New Europe. Speech to the European Parliament. Strasbourg, 15 February 2000.
Россия-Европейский союз: возможности партнерства М. : Спецкнига, 2013.