От квадратных шапок до белых шнурков: практики неуставной формы в Советской Армии
Уставная солдатская форма, введенная указом 1970 года и просуществовавшая до 1990-х годов, когда ее сменила более современная «афганка», представляла собой слегка измененную гимнастерку еще времен Великой Отечественной войны. Летняя повседневная форма (в просторечье — «хэбэ») представляла собой хлопчатобумажный китель на пуговицах с отложным воротником и боковыми карманами с клапаном, штаны-галифе, заправленные в кирзовые сапоги с портянками, пилотку. Зимняя — такой же китель и галифе, но из полушерстяной ткани («пэша»), шинель и шапка-ушанка сизого цвета. Правда, шинель в повседневности чаще всего заменялась бушлатом — разновидностью ватника, более удобного для хозяйственных работ и спортивных занятий. Обязательным элементом формы был ремень, надеваемый поверх повседневного кителя, а при ношении верхней одежды — поверх шинели или бушлата. Парадная форма включала китель, уже похожий на офицерский и носимый без ремня, рубашку с галстуком на резинке, брюки, ботинки и фуражку. В зимнее время добавлялась шинель, а фуражку сменяла зимняя шапка. Сохраняла эта форма и подворотничок (на солдатском сленге — «подшива») — пришиваемую с внутренней стороны воротника полоску белой хлопковой ткани, причем так, чтобы снаружи не были видны стежки, но на 2–3 мм выглядывал белый край поверх воротника. В магазинах при части продавались специально изготовленные «подшивы» — сложенные и простроченные по краю полоски белой ткани, причем — без учета размера воротника. При подшивании полагалось лишний край подгибать и зашивать самостоятельно.
Разумеется, обязательным атрибутом были знаки различия — погоны, нарукавные шевроны, петлицы, звездочки на пилотках и кокарды на шапках и фуражках. Они по уставу различались в зависимости от рода войск цветом и эмблемами. И наконец, следует назвать такие второстепенные элементы одежды, как брючные брезентовые ремни, нижнее белье (голубая майка и темно-синие сатиновые трусы летом, белые кальсоны и фуфайка — зимой), портянки под сапоги и носки под ботинки. Описание более сложной военно-морской уставной формы мы опускаем, рекомендуя любопытствующим обратиться к специальным изданиям и Интернету.
В некоторых родах войск встречались вариации формы, предусмотренные уставом. Например, в специальных моторизированных частях милиции (в милицейских городских батальонах) «хэбэ» ничем не отличалось от общевойскового, но было специфического сизого, «милицейского» цвета, а «парадка» вообще не отличалась от формы милиции. В Средней Азии пилотка заменялась на панаму (шляпу с широкими полями), а сапоги — на высокие ботинки со шнуровкой — «берцы». В некоторых частях вместо «кирзы» солдатам полагалось носить юфтевые или яловые сапоги. В автомобильных ротах и танковых частях солдатам, занятым обслуживанием техники, дополнительно выдавались комбинезоны для работы с техникой.
Судя по интервью, попытки изменить предписанную уставом повседневную униформу встречались в Советской армии повсеместно — от конвойных частей (самых некотируемых в военной среде подразделений) до военных училищ и элитных частей спецназа. Если что-то и менялось — то только степень и характер таких переделок. Пожалуй, ни одна деталь военного туалета не ускользнула от рук солдатских умельцев. Все это превращалось в сложную систему практик, обрастающую своей экономикой и тонкими нюансами. Как верно было замечено кем-то на форумах в Интернете, в 1980-х годах советская военная форма с галифе и цветными погонами смотрелась архаично. К тому же подбирал ее старшина роты «на глазок», и часто она сидела плохо. Но в любые переделки, кроме специфической солдатской эстетики, закладывалась и особая система символов, отражающих те или иные ценности.
Китель и галифе
Чаще всего они «ушивались» — подгонялись по фигуре. Китель (или блуза на флоте) либо слегка приталивался, либо вообще подгонялся по фигуре так плотно, что «два кореша помогали ее натягивать на тело» (ВМФ). То же самое делали и со штанами. Стандартные штаны, рассчитанные для носки с сапогами, имели очень большой объем в бедрах и резко сужались книзу. Наибольшим шиком считалось ушить их так, чтобы они сидели в обтяжку. Впрочем, иногда «пэша», которые лучше держали форму, напротив, отглаживали так, чтобы они выглядели как «галифе у царских генералов» (конвойные части). Офицеры и прапорщики за такие переделки могли и наказать.
За всем этим без труда угадывается стремление к подчеркиванию «мужской фигуры», с широкими плечами и узким тазом, олицетворяющей физическую силу, здоровье и тренированность. Узкие одежды выполняли такую роль как минимум еще в эпоху Ренессанса, если верить историкам нравов. «В применении к мужскому костюму эту задачу (то есть демонстрацию красоты и здоровья. — О.Л.) решили сначала так, что мужчина одевался в плотно облегавший тело костюм… Так как платье делалось как можно ýже, то оно казалось как бы второй кожей» — писал Э. Фукс еще в начале ХХ века (Фукс 1993: 160). Нечто подобное мы видим и в нашу эпоху, культивирующую спорт, молодость и тело.
Особняком стоят брюки у матросов. Согласно давней традиции, идущей еще с царских времен, матросу чаще всего полагалось иметь клеш. Как было указано выше в отрывке из повести В. Пикуля, этого добивались либо вставлением клиньев, либо растяжкой ткани. Там же дается и попытка рационального объяснения этой моды — клеш легче снять в воде, при кораблекрушении. Что любопытно, практики 1940-х годов сохранялись на флоте вплоть до 1980-х. Впрочем, один из респондентов отметил и нечто противоположное — в его экипаже, напротив, штаны ушивались в «дудочки».
Помимо швейных работ, «хэбэ» подвергались и другим переделкам. Особое значение имел цвет: чем он бледнее, чем «застираннее», тем престижнее. Такая форма указывала на срок службы ее владельца, что, по понятным причинам, придавало ему вес в иерархии призывов. Чтобы добиться «правильного» цвета (а «хэбэ» выдавалось два раза за службу — перед началом каждого летнего сезона, одно и то же «пэша» полагалось носить две зимы подряд), солдаты, отслужившие год, вымачивали его в растворе хлорной «Белизны» (ракетные войска) или, в других случаях, стирали с песком (конвойные части).
Так же имели значение чистота одежды и ее отглаженность. Сакральность чистоты свойственна многим традиционным и архаическим культурам (см.: Дуглас 2000) (а солдатский коллектив есть, конечно, разновидность архаического мужского союза (о чем речь пойдет ниже), в солдатской среде, равно как и в других закрытых мужских коллективах, например — в тюрьме, чистота также возведена в ранг наивысшей добродетели. Как среди уголовников, так и среди солдат термины, обозначающие понятие «грязный» («зачуханный», «зачморенный»), имеют ярко выраженное оценочное и даже таксономическое значение. «Чмо» или «падла» — так на зонах называют людей, ведущих неправильный с точки зрения блатной культуры образ жизни. «Чмошниками» в армии (да и в обычной жизни) называют прежде всего неопрятных, опустившихся, не следящих за собой сослуживцев. Неопрятность, грязь в одежде — удел солдат-новобранцев, «духов», старослужащие такого себе позволить, как правило, не могут. Именно поэтому наряды на кухне или в роте, связанные с грязными работами, — официальный метод наказания в армии.
Способы глажки формы — еще одна сфера возникновения неформальных практик. «По уставу», а точнее — по требованию офицеров, и «хэбэ», и «пэша», а тем более «парадка» должны были быть выглажены, а на брюках наведены стрелки. Разумеется, на хлопковой ткани они держатся очень недолго. Наиболее часто встречаемые способы наведения стрелок — натирание обратной стороны ткани в месте будущей стрелки мылом или промазывание клеем с последующим утюжением — тогда стрелка держится гораздо дольше. Еще более радикальное средство — отстрачивание стрелки на штанах на швейной машинке. Такого рода ухищрение особенно заметно, а потому преследуется чаще. Особое символическое значение имеет получившая распространение во многих частях практика отглаживания горизонтальной стрелки на спине на уровне лопаток, причем как на летней форме, так и на зимней. Делалось это солдатами после первого года службы. В некоторых частях (ракетные войска) за 100 дней до приказа отглаживали даже две стрелки.
Воротники и подворотнички
Еще одним способом обозначить срок службы и, соответственно, особый социальный статус было изменение формы воротника на летней форме. Этого добивались путем сложных манипуляций нитками, иголками и утюгом. Сперва воротник отглаживался так, чтобы уменьшить его ширину и поднять высоту. Затем воротник сгибался, и его свободные концы нитками пришивались к кителю. В результате из отложного воротника рубашечного типа получался почти воротник-стойка. Далее с внутренней стороны к нему пришивался положенный уставом подворотничок.
Формально считалось, что подворотнички солдаты должны были закупать в магазине (новобранцам их выдавали вместе с формой, но только по две штуки) и потом стирать. Стиркой подворотничков занимались редко — в основном это был удел молодых. Да и выглядели покупные воротнички довольно жалко. Поэтому нормой были самодельные «подшивы» из белых простыней. Чаще всего это было полотнище примерно 70 х 30 см, сложенное в несколько раз. Пришивалось оно большими стежками так, чтобы не было видно снаружи. Как особый «прикол» в некоторых частях для этого использовались только черные нитки. На следующий день подшива отрывалась, переворачивалась, подгибалась и вновь пришивалась чистой стороной. В зависимости от величины куска ткани, использовать подшиву можно было от 5 до 10 раз без стирки. Разумеется, чем выше срок службы, тем более толстой подшивой пользовались. У некоторых дембелей ее толщина в пришитом виде могла доходить до 1 см. Со стороны офицеров такого рода смекалка, как правило, возражений не встречала.
Наконец, имелся и особый, «правильный» способ заправлять китель за ремень. По неформальным эстетическим нормам полагалось китель хорошо разгладить спереди и по бокам, а сзади сложить в одну складку, «птичку». Что характерно, молодым солдатам так делать не разрешалось. Ушитые кителя заправлялись за пояс ровно, без «птичек».
Головные уборы
Чаще всего неуставной трансформации подвергалась зимняя шапка — это отмечается повсеместно. Выявлено три типа ее переделки. Первый — замена солдатской шапки на офицерскую, более качественную и из натуральных материалов. Такой головной убор, конечно, использовался только нелегально — в увольнительных или в дембельской форме. Второй вариант самый распространенный: отгладить шапку так, чтобы она приняла кубическую форму, и подкрасить. Технология была сложна и требовала дополнительного реквизита. Из ленинской комнаты, непременно присутствовавшей в каждой роте, изымалось несколько книг коммунистическо-патриотического содержания, поскольку других там и не было. Сам автор, призванный после первого курса и страдающий от отсутствия чтения, помнится, был обескуражен исчезновением последних книг, трехтомника В.И. Ленина. Через некоторое время они нашлись в каптерке — именно на них и натягивалась шапка, предварительно обильно намоченная мыльным раствором (чуть позже для этого стали использовать пену для бритья). Затем на распятую шапку накладывалось мокрое полотенце, и через него, чтобы не спалить синтетический мех, она заглаживалась утюгом. На завершающей стадии, после высыхания, шапку могли еще и покрасить ваксой (гуталином), для придания ей темно-сизого, почти фиолетового оттенка, и расчесать. В результате головной убор становился более глубоким, так, что почти закрывал мочки ушей, с четырьмя ясно различимыми гранями и необычного цвета. Третий вариант изменения шапки — «формовка» ее с помощью трехлитровой банки, с аналогичным заглаживанием. Как сообщили респонденты, после такой операции уши у нее уже не опускались и функциональность она утрачивала.
Пилотки в разных частях также подвергались трансформации. У них отпарывался внутренний ободок из кожзаменителя, внешний отворот вытягивался и заглаживался утюгом так, чтобы наружные края полей были выше внутренней вершинки.
В военных училищах курсанты носили, как правило, шапки из натуральной цигейки, офицерские. Поэтому особых переделок они не требовали. Но и тут существовала система «доводки» изделия до желаемых эстетических канонов. В некоторых училищах удлинялись уши так, чтобы они заходили одно на другое, в других уши заглаживались домиком и т.д.
Зато с фуражкой простора для творчества открывалось больше. Прежде всего ценились фуражки с широкими полями, маленьким козырьком и высокой тульей. Если таковых не было, выходили из положения подручными методами. Для придания головному убору нужного вида из него извлекали внутренний плоский металлический обруч, расширяли его и вновь вставляли в мокрую фуражку. Через несколько повторений этой операции ткань вытягивалась и приобретала модные очертания «аэродрома». Козырек мог быть выпорот и заменен другим либо подрезан и вшит обратно. Особенно, конечно, ценились козырьки старого образца, матовые, похожие на кожу. Но таких было крайне мало, поэтому довольствовались и пластмассовыми.
Высокую тулью либо «набивали» (то есть, растянув фуражку снизу, несколькими ударами по тулье заставляли ее подняться выше), либо вставляли в нее подкладку — из сломанной ложки или просто ваты, чтобы тулья имела форму «валика». В одной части среди старослужащих была традиция вставлять в фуражку вырезки из журналов с девушками, желательно полуобнаженными. Сверху эта картинка покрывалась целлофаном, чтобы не засаливалась. Ремешок на околыше из клеенки мог быть заменен на офицерский, кожаный. Ну и конечно, проводили разные манипуляции с кокардой и звездочкой. Кокарду либо выгибали так, что она не прилегала больше к околышу, либо, напротив, делали абсолютно плоской, в зависимости от моды в данной части. Особым шиком в некоторых частях считалось заменить кокарду, пуговицы или петлицы на полевые, покрытые зеленой защитной краской.
Для придания особой молодцеватости головные уборы подбирались размера на два меньше нормального. В этом случае и фуражку, и шапку можно было носить, только лихо сдвинув на затылок.
Обувь
Стандартной обувью Советской армии оставались сапоги, обычно кирзовые. Вокруг них закручивались самые высокотехнологичные неуставные процедуры. Вообще, сапоги были овеяны особой славой. В то время как остальные армии вероятных противников уже давно перешли на высокие шнурованные ботинки («берцы»), и об этом все были хорошо осведомлены благодаря новостям из горячих точек планеты и хроникам ТАСС, в Советской армии сапоги по прежнему воспевались старшинами, офицерами, а вслед за этим — и рядовыми. Автор сам неоднократно слышал длинные тирады о том, что лучше сапог и портянок нет ничего. Этот миф не могли разрушить ни многокилометровые пробежки, ни регулярно стираемые молодыми бойцами ноги. На форумах, посвященных воспоминаниям об армии, многие участники до сих пор пишут о неудобстве ботинок и преимуществах сапог.
Сами кирзачи через два-три месяца ношения совершенно утрачивали товарный вид, и без того сомнительный. Кожаный носок сильно мялся, появлялись глубокие морщины, а то и трещины. Все это мало походило на образ щеголеватых офицеров прежних времен. Чтобы придать сапогам товарный вид, их обрабатывали специальным образом. Прежде всего меняли форму подошвы. Для этого широкий рант обтачивался так, чтобы придать колодке удлиненную форму. После этого сапог «выглаживался». Внутрь загоняли специальную колодку для придания обуви нужной формы (автор чаще всего встречал удлиненную форму с «шишечкой» на самом носке, как в «казаках»). Затем сапог обильно, толстым слоем, намазывался гуталином и проглаживался горячим утюгом. Такой утюг, разумеется, уже нельзя было использовать для других целей, а потому его либо воровали в соседней роте, либо просто прятали от старшины. Иногда вместо утюга использовались иные предметы — например, раскаленный строительный мастерок. В результате кожа носка деформировалась и принимала удлиненную форму колодки.
С голенищем поступали по-разному. Либо его оставляли в покое, либо (что случалось чаще) придавали ему форму гармошки, иногда — сложной конфигурации. Встречались также случаи укорачивания голенища, срезание его под углом (спереди выше, сзади ниже, по-кавалерийски), вставка декоративных шнурков по бокам.
Отдельно обрабатывался каблук. Он, во-первых, обтачивался под «казаки», а во-вторых, снабжался чем-то типа подковок. В некоторых частях по краю каблука в него молотком загонялись шарики от подшипников — протектор каблуков кирзовых сапог для этого хорошо подходил, так как имел ряд специальных круглых углублений. В других частях каблуки подбивались укороченными строительными дюбелями. Ну и самым шиком были настоящие подковы, особенно из победита — особо твердого сплава. Практически все респонденты отмечали, что восторг обладателя таких сапог вызывали искры, выбиваемые каблуком из камней и асфальта плаца. Во многих частях такие обточенные сапоги назывались «мабуты».
Аналогичным образом переделывались и парадные ботинки.
Помимо переделок сапог, часто встречаются рассказы об использовании неуставной обуви. Наиболее часто кирзовые сапоги заменялись на яловые или юфтевые, иногда даже на офицерские, хромовые. Впрочем, все они сильно бросались в глаза, и потому их надевали лишь в увольнении или при демобилизации. Кроме того, встречаются рассказы и о ношении кирзовых сапог более современных, гражданских модификаций, приобретаемых в гражданских магазинах. Как написано на одном из форумов, «„Сапоги тракториста” вместо штатных — не тока среди рядовых, но и среди мл. офицеров, чертовски удобная штука, если кто помнит. Кирза и полиэстирол на литой подошве с зимним вкладышем — 25 р. все удовольствие. Вышестоящему начальству пудрили мозги, что это экспериментальные, нижестоящее закрывало глаза» (ВИФ).
Ремни, знаки различия и иные аксессуары
Ремень, в отличие от других элементов униформы, выдавался солдату на все два года службы. Стандартный ремень, сделанный из толстого материала под кожу, в конвойных частях имел презрительное наименование «линолеумного». Через полгода службы он начинал трескаться, особенно зимой, а с краев начинали свисать разлохмаченные нитки. Разумеется, особым шиком было иметь кожаный ремень. Его можно было купить в магазине. Респонденты называли цену около 3 руб. 50 коп., что составляло около половины солдатского ежемесячного денежного довольствия.
В конвойных частях кожаные ремни подвергались дополнительной обработке. Коричневая краска соскребалась полностью. Если обнаруживалось, что кожа под краской красно-коричневая, это было особой удачей. Но чаще всего ремень был обыкновенного желтоватого цвета необработанной кожи. Если кожаный ремень был потерт, это его цены не роняло. Вероятно, в потертом ремне, как и в застиранном «хэбэ», был заложен символический смысл обозначения «старослужащего».
Другой разновидностью поясного ремня был полевой вариант, брезентовый, окрашенный снаружи во все тот же коричневый цвет. Такой ремень был не в пример крепче и так сильно не изнашивался. В штатном варианте он комплектовался металлической бляхой, покрытой защитной зеленой краской. В повседневной форме такая бляха бросалась в глаза, а потому заменялась обычной, латунной.
Относительно бляхи стоит сказать отдельно. Уставы предписывали регулярно начищать ее до блеска. С этой целью в гарнизонных магазинах, а также в каптерках всегда находились запасы пасты ГОИ (от ГОИ — Государственный оптический институт — шлифовальные и полировальные пасты на основе оксида хрома), а у каждого солдата должна была быть припасена тряпочка. Но и эта простая процедура доводилась рядовым и сержантским составом до совершенства. Среди солдат после года службы была распространена такая операция. Сперва бляху, зачастую изрядно поцарапанную, зачищали мелкой шкуркой, «нулевкой». От этого она становилась равномерно шершавой. Затем иголкой эта шершавость сглаживалась, зачищалась. И уже после этого с помощью пасты ГОИ бляха приводилась в идеальное состояние. В результате бляха становилась равномерно зеркальной, блестящей. Иногда подпиливались и углы бляхи, чтобы сделать ее чуть более овальной. Разумеется, провести такую процедуру можно было только за несколько дней. В это время солдат либо носил другую бляху, либо укрывался от ежедневных поверок. Молодым «бойцам» это было почти недоступно. Сама бляха, начиная с года службы, зачастую изгибалась больше обычного (стандартный загиб был едва заметен). В некоторых частях после выхода приказа о демобилизации, старослужащие напротив, распрямляли бляху до идеального прямого состояния. Кроме того, особым шиком считалось ношение тренчиков — колечек из кожи или другого материала на ремне, предназначенных для крепления свободного конца ремня. При этом тренчик носили заклепкой наружу. Иногда старослужащие носили два или три тренчика. Как отдельный аксессуар использовался и кожаный ремешок от пистолета Макарова. Его чаще всего носили каптерщики и кладовщики, реже — сержанты и старослужащие. На одном конце этого ремешка помещалась ременная петля, надеваемая на брючный ремень, на другом — металлический карабин, куда пристегивались ключи. Связка ключей помещалась в карман, а кожаный ремешок свисал сбоку, выдавая особый статус его владельца.
Особое значение придавалось знакам различия и наградным военным значкам, то есть наиболее явным и институционально закрепленным знакам статусного положения. Обычные погоны рядовых и сержантов в Советской армии делались из сукна соответствующего роду войск цвета, картонной основы и подложки из хлопчатобумажной ткани цвета хаки. Такой погон уже через две недели ношения «ломался», то есть приобретал форму плеча, особенно от ремня автомата. Чтобы предотвратить это, погон надпарывался, между сукном и картонкой загонялся какой-то твердый материал, чаще всего пластик. Иногда пластик сгибался вдоль продольной оси, отчего погоны приобретали форму распиленной вдоль трубы. В редких случаях в повседневной форме встречалась и самодельная канва вокруг погонов из капроновых строп, иногда — из оплетки электропроводов. Но чаще — на «парадке», особенно дембельской.
В военных училищах, ввиду постоянной борьбы офицеров с неуставными изобретениями курсантов, вместо пластика использовались два обломка деревянной линейки. Погон всегда оставался прямым, а при поверках, когда офицер, проверяя погон на предмет вставок, сжимал его в горсти, погон гнулся. Таким образом, вставка оказывалась незаметной.
Ефрейторам и сержантам полагалось носить на погонах особые знаки различия, «лычки»: одну, две или три узких, а старшим сержантам — одну широкую. Лычки выдавались готовые, из гибкой пластмассы желтого цвета, точнее — из материала типа коленкора. Они должны были быть приклеены на погон так, чтобы охватить его поперек, с подворачиванием концов под край погона. Но сержанты предпочитали сделать это особым образом. С помощью клея ПВА и все того же утюга они «отбивали кантики», то есть на краю погона придавали лычке прямой угол изгиба. В сочетании со вставкой это придавало погону особый вид. В некоторых случаях вместо клеенчатых лычек использовались металлические от парадной формы. Они уже не приклеивались, а прижимались к погону с помощью особых проволочных держателей.
В некоторых частях солдаты работали также над буквами на погонах или ленточках (на матросских бескозырках). Для этого буквы вырезались из другого погона и наклеивались поверх «родных», чтобы придать надписи большую выпуклость. На дембельской шинели или кителе на погоны пришивались металлические буквы от парадной формы. Респондент, служивший на советско-китайской границе в Пиаргунском районе, рассказал, как металлические буквы делали более выпуклыми. Для этого разрезался металлический тюбик зубной пасты и полученная толстая фольга накатывалась на прежние буквы как на матрицу.
Петлицы с эмблемами рода войск и нарукавные шевроны подвергались изменениям меньше. Пожалуй, только на шевронах некоторые умельцы умудрялись бритвочкой вырезать дополнительные надписи, срезая накатанный на ткань пластик. Популярны были надписи типа «ДМБ-92» (год демобилизации) или номер части.
Особо стоит сказать о значках. Пожалуй, во всех войсках с определенного срока службы всякий уважающий себя солдат или сержант должен был носить этот «иконостас». В него входил комсомольский значок, лучше всего с завинчивающимся изнутри креплением и подложкой. В повседневной одежде это могло быть вырезанное из пластика или цветного металла по форме значка едва заметное обрамление, а на парадной дембельской форме — целое произведение искусства, в виде ракеты (как в повести Ю. Полякова) или танка или другого военного атрибута. Далее следовали наградные или квалификационные значки: Гвардейский значок (в гвардейских частях), «Отличник Советской армии», («Отличник ВВС» и «Отличник ВМФ») «Классный специалист» (мастер, классность 3, 2, 1), «Воин-спортсмен» (в просторечии — «бегунок») разных степеней, специальные значки родов войск, например «Отличник пограничных войск», «Старший погранотряда», «За отличие в службе ВВ МВД», «500 выходов на охрану границ» и т.п. В частях, имевших отношение к боевым действиям, и в военных училищах более или менее соблюдалась установка на ношение только заслуженных значков. В остальных случаях значки могли быть как реально полученные, так и добытые разными способами — купленные или обмененные. Особенно густой покров из значков должен был украшать дембельский китель.
Верхняя одежда
Тут речь идет только о шинели — ватный бушлат, ввиду его очевидной рабочей роли, в статусных символических играх участия почти не принимал. Солдат отыгрывался на шинели.
Прежде всего шинели почти везде расчесывались металлическими щетками, предназначенными для строительных работ. Благодаря этому они приобретали длинный, мохнатый, торчащий ворс. Далее, часто встречается практика зашивания задней шлицы, чтобы она не расходилась при ношении. Несмотря на очевидный ущерб практичности (такой шинелью было невозможно укрыться во время сна), эта практика получила широкое распространение, в том числе среди офицеров и курсантов. «Сам видел, как во время смотра наш командир генералмайор публично распарывал на полковнике зашитую вертикальную складку на спине шинели» (ВИФ). Это явно указывает на то, что шинель из практичной полевой формы все более приобретала роль декоративного элемента.
Еще одним изыском было укорачивание шинели. Вообще-то еще по уставам 1930-х годов нижний край общевойсковой шинели должен был находиться на высоте 32 см от уровня пола. Носить такую шинель было, в общем, неудобно. Кроме того, особым шиком было не пришивание пуговиц, а приделывание их с помощью спички. В шинели делалось отверстие, в него втравлялось пуговичное ушко и закреплялось с обратной стороны спичкой или гвоздиком. Помимо быстроты, такой способ имел еще и эстетическое преимущество — пуговица оказывалась прижатой к сукну и не отвисала книзу.
«Парадка» и дембельская форма
Пожалуй, самый большой разгул народного творчества и одновременно торжество военного духа воплощает неуставная парадная форма, в особенности предназначенная для увольнения в запас. Оно и понятно — наиболее явные неуставные отклонения от формы в частях часто пресекались, а в парадной форме им грозили только патрули. Помимо всех перечисленных выше «украшений» (вставки в погоны и канты вокруг погон и шевронов, ушиваний, обтачивания обуви и подбора значков), почти неизменным атрибутом дембельской формы стал аксельбант.
Вообще-то аксельбант в русской и ряде иностранных армий есть принадлежность формы одежды адъютантов, офицеров Генштаба и жандармов. В Советской и нынешней российской армии это принадлежность парадной формы одежды личного состава рот почетного караула и участников военных парадов (Исторический словарь). Но в Советской и российской армии он стал атрибутом дембеля.
Не то чтобы им украшали форму все и всегда, но довольно часто. Один из респондентов отметил, что лично аксельбанта не носил, но в его дембельском альбоме осталась фотография в форме с аксельбантом, взятом у сослуживца. Другие опрошенные, по их словам, аксельбантами тоже не пользовались, но с удовольствием вспоминали о многочисленных примерах других дембелей, напоминавших «новогодние елки». Особенно часто аксельбант встречается в элитных войсках — в спецназе, ВДВ, у пограничников. Реже — в ракетных и конвойных войсках.
Изготовление аксельбанта требовало больших усилий. Его плели из шелка («и только из парашютного шелка!») или капрона. Наконечники специально заказывали в автомастерских. Гораздо реже аксельбанты удавалось достать готовые, в основном со складов.
Использовались и другие элементы формы, предназначенной для парадов, — белые ремни, перчатки, белые чехлы на фуражки. Видимо, по аналогии с белыми аксельбантами некоторые дембеля умудрялись даже в черные ботинки вставить белые шнурки.
Другое почти общее правило изготовления дембельской формы — массовое использование элементов офицерской формы: зимних шапок, кокард, ремней, рубашек, пуговиц. Особенно ценились пуговицы старшего офицерского состава — гербовые. Автору довелось совершить очень выгодную «сделку», продав старослужащим комплект пуговиц с гербами СССР от летной гражданской формы. Иногда ради таких атрибутов солдаты могли пойти на большой риск, спарывая их с генеральских шинелей.
Наконец, важным элементом дембельской формы стали всяческие неуставные шевроны и нашивки с обозначением родов войск и частей (особенно — специальных, типа ВДВ), годов службы («ДМБ 1989–1991»). Их изготовление просто было поставлено на поток местными умельцами и приносило немалый материальный и символический доход. Демонстрация войсковой принадлежности отражалась и на таком элементе «парадки», как заколка для галстука. Во внутренних войсках ее обтачивали в форме меча (символа МВД), в спецназе к ней припаивали эмблему в форме патрона.
Завершал общий «дембельский прикид» чемоданчик-дипломат. Особо дотошные дембеля и на нем умудрялись с помощью краски и трафарета нанести заветные знаки типа «ДМБ-89».
Удивляет, с каким упорством многие дембеля до последнего дня готовили эту форму, рискуя в последний момент перед увольнением попасться на глаза офицерам или военному патрулю и распроститься со всеми приобретенными такими трудами и затратами атрибутами военной службы.
Социокультурные основания появления неуставной формы
Любопытно, как сами носители этой культуры объясняют истоки и причины таких практик в одежде. Самый распространенный и самый наивный ответ — «чтобы выделиться», «показать индивидуальность», или, выражаясь академическим языком, неуставные отклонения в одежде есть акт «сопротивления системе», «бунта во имя свободы». Несостоятельность такого подхода очевидна. Во-первых, почти все респонденты указывают на факт того, что самыми большими приверженцами неуставной одежды становились отнюдь не военнослужащие с высоким образовательным и социальным статусом (очевидные претенденты на отстаивание индивидуальности в рамках тотального армейского института), а выходцы из нижних слоев советского общества — деревенские парни, жители далеких уголков Средней Азии и Кавказа, дети простых тружеников. «Чрезмерно навороченный „дембельский прикид”, в силу большого процента экс-студентов вызывал нездоровый смех» — пишет один из посетителей форума, посвященного армейским воспоминаниям (ВИФ). Студенты и выпускники вузов, оказавшиеся в армии, чаще либо ограничивались использованием только отдельных элементов дембельской одежды и атрибутики, либо вообще игнорировали эту традицию. Во-вторых, будь неуставная форма признаком бунтарства, ее практиковали бы в первую очередь представители нижних слоев неформальной армейской иерархии — вчерашние призывники, солдаты первого года службы, «духи» и «чижики». Напротив, мы видим, что самыми ярыми поборниками такой формы являлись рядовые и сержанты со сроком службы от года и более. Наконец, в-третьих, символическое значение большинства элементов неуставной одежды, как мы показали выше, относится не к дискурсу «гражданской жизни» или «индивидуализма», а к дискурсу армейского социального института. Подчеркивание мужественности, доблести, молодцеватости, чистоты, подтянутости, военной эстетики и прочих элементов военной культуры в неуставной одежде видно невооруженным глазом.
Второй возможный вариант объяснения носит, если можно так выразиться, поверхностно-эстетический характер. Один из блогеров, вспоминая армейские годы, утверждает, что уже в 1970-е годы советская военная форма была пережитком, выглядела архаично на фоне формы солдат НАТО и иных стран и походила, скорее, на форму армий КНДР и Китая. С этим можно согласиться лишь частично. Действительно, большинство респондентов и участников рассматриваемых форумов при описании неуставных элементов формы подчеркивают именно эстетический компонент, мол, как это «круто выглядело». В военных училищах офицеры-преподаватели зачастую сами подталкивали курсантов следить за элегантностью своей формы. Для этого на территории училищ или рядом действовали специальные ателье, подгонявшие форму по фигуре. С появлением новой формы-«афганки» в начале 1990-х годов количество переделок, судя по интервью, пошло на убыль, что тоже свидетельствует в пользу эстетической версии. Но можно привести и доводы против. Современная мода никогда не использовалась в качестве канона при создании неуставной одежды. Напротив, часто образцом военной эстетики для советских курсантов, рядовых и офицеров являлись примеры прошлого, например форма вермахта (знакомого в основном по фильмам «Семнадцать мгновений весны» и «Щит и меч») или офицерская форма царской России. «Есть у меня фото в необмятом летнем комбезе — вылитый СС-овец из Рейхсканцелярии из „17 мгновений весны” — весь черный и в галифе» — пишет один из участников форума при обсуждении своей армейской молодости (там же). «Получались сапоги „гармошкой” как у дореволюционныx казаков на картинках, но круче» — пишет другой (там же). А многие элементы военной одежды, такие как сапоги и шинель, несмотря на очевидную архаичность, напротив, находили своих многочисленных защитников.
Причины массового, повального увлечения неуставными переделками формы следует искать скорее в логике самой армии как социального института. И. Гофман, один из классиков социологии США, в 1960-е годы ввел понятие «тотального» института, понимая под этим такую форму социальной организации, которая ставит своей целью полный контроль над поведением индивида через навязывание последнему своей специфической системы ценностей. В рамках тотальных институтов, таких как тюрьма, монастырь, закрытое учебное заведение или психиатрическая клиника, любой индивид оказывается под мощным воздействием институциональных техник «умерщвления», призванных «свести до минимума… сферу частной жизни» (Пэнто 2001: 28) и воспитать новый тип личности. Методы «умерщвления», применяемые в армии, подробно и со вкусом описал французский социолог Л. Пэнто. Главным здесь является прием противопоставления ценностей тотальных социальных институций, таких как «дисциплина», «порядок» и «мужественность», и прежнего опыта индивидов, описываемого агентами институций через понятия «гражданской расхлябанности», «умничанья», «эмоций». В целом это является разновидностью описанного Н. Элиасом и М. Фуко процесса цивилизации и нормализации, при котором «культура» и «разум», воплощенные в государстве и власти, должны победить «стихию», «эмоции» и «природу», свойственные «натуральному индивиду». Но на практике процедуры выстраивания оппозиций выглядят более сложными.
Действительно, армия ассоциируется с дисциплиной и жесткими правилами, воплощенными в уставах и внутренних распорядках. Солдатская масса при этом определяется как слепая стихия, которой нельзя доверять и которую необходимо постоянно контролировать и подавлять. «Солдат без работы — преступник» — гласит одна из наиболее распространенных в офицерской среде пословиц. И все же полное подавление агрессии и инициативы в армии, в отличие от духовных семинарий и больниц, нежелательно (и невозможно), ибо это подрывает возможность исполнения армией своих главных функций, да и снижает контроль. Постоянная готовность к войне и боевым, насильственным действиям, воплощенная в учениях, подъемах «по тревоге», физических упражнениях, равно как и в риториках «готовности защищать Родину», подразумевает культивирование ценностей «настоящего мужчины», а неформальная иерархия рядовых и сержантов является одним из способов поддержания контроля и порядка (Белановский, Марзеева 1991).
Этот образ восходит своими корнями к такой древней культурной форме, как «мужской союз», или «мужские дома», описанные в работах Г. Щурца, М. Элиаде, Ю. Семенова, И. Кона. Согласно И. Кону, мужской союз есть «добровольно формирующиеся мужские организации, основанные на принятии общих норм и духовных целей» (Кон 2005). Этому автору принадлежит и перечень наиболее типичных черт, присущих такому союзу:
• в большинстве случаев они иерархически организованы;
• в их главе часто стоит харизматический вождь;
• они часто имеют особые инициации;
• часто предполагают наличие некоего тайного знания;
• исключают женщин или отводят им подчиненную роль;
• требуют полного подчинения индивида воле вождя или группы;
• часто связаны с гомоэротическими проявлениями подавленной сексуальности;
• их общность часто поддерживается иррациональным групповым опытом, переживаниями;
• их члены, в большинстве случаев, осознают себя как элиту;
• они часто служат трамплином для социального и экономического возвышения своих членов;
• институционализированная гомосоциальность имеет свой социализационный аспект.
Как мы легко можем заметить, большинство признаков мужского союза встречается в солдатских коллективах. Еще в архаике в рамках мужских союзов молодые члены общины проходили специфическую мужскую социализацию в отрыве от «расслабляющего» женского влияния. Целью таких союзов было изгнать из мыслей и эмоций молодого мужчины такие женские черты, как «мягкость», «лукавство», «расхлябанность», «нерешительность», и воспитать «мужской дух», включающий в себя культ силы, признание иерархии, коллективизм, доблесть, удаль, презрение к опасности и т.п. (Андреев 2004).
В рамках современных армейских институций и коллективов архаические ценности трансформируются под влиянием ценностей армейского «порядка». Военные добродетели, воспеваемые со времен позднего рыцарства, представляют собой сплав дисциплины и силы, удали и верности коллективу, презрения к опасности и готовности встраиваться в иерархию. Эти ценности инкорпорированы в систему неформальных социальных отношений, дополняющих институциональные (дедовщина, землячества, «сержантщина»), воплощены в различных символических практиках (дембельские альбомы, армейский фольклор), частью которых и является неуставная форма. Неслучайно ее эстетика напрямую связана и с культом физической силы (мужская фигура, спортивность), и с культом иерархии (подчеркивание знаков отличия и наградных значков), и с культом подразделения (подчеркивание принадлежности к элитным подразделениям, особенно в ВДВ и спецназе).
Аргументом в пользу этого объяснения служит тот факт, что неуставные элементы формы не только считались приемлемыми, но зачастую поощрялись офицерами, за исключением разве что наиболее явных и нелепых случаев нарушений. Самый простой пример — практика запрета носить в увольнение шапку с опущенными ушами, даже в морозы на одной из погранзастав в Семиреченской области: это стало особой «маркой» военного подразделения. Но есть и более сложные примеры. Сам автор наблюдал, как военнослужащие с года службы постепенно обрастали неформальными элементами обмундирования (ушитым «хэбэ», заглаженными складками на спине, обточенными сапогами, гнутыми бляхами), методом проб и ошибок нащупывая границу дозволенного со стороны офицеров. Эта граница определялась тремя основными правилами. Прежде всего почти всегда под запрет попадали случаи использования элементов офицерского обмундирования (шапок, пуговиц, сапог) как очевидная попытка вторжения в чужое символическое поле (что положено офицерам, то не положено солдату). Поэтому офицерская амуниция использовалась в основном в дембельской «парадке», предназначенной на «выход». Второй тип запрета касался случаев нарушения канона «мужественности». Никакие атрибуты домашности, утонченности или интеллигентности не допускались ни офицерами, ни солдатами. Даже ношение очков в конвойных частях, изобиловавших выходцами с Кавказа и из Средней Азии, зачастую становилось проблематичным — «мужик так не ходит». Наконец, граница дозволенного определялась в зависимости от того, числился ли солдат в числе благонадежных или переходил в разряд «залетчиков» — то есть нарушителей. Так, сержанты и «деды», держащие свое подразделение в порядке и дисциплине, могли позволить себе довольно-таки много вольностей. А если старослужащий или сержант попадал в разряд проштрафившихся (не оправдавших доверия), то он тут же вместе с основным наказанием получал наказание и символическое — у него могли отобрать неуставной ремень и сапоги, распороть ушитую форму и вынуть вставки из погонов.
Нечто подобное наблюдалось и в солдатской среде. С одной стороны, старослужащему было весьма трудно увильнуть от следования вестиментарным правилам, предписанным его призыву («Ты чего ходишь, как молодой?»), а с другой — старослужащие сами поддерживали статусный символизм формы, не допуская проникновения неуставных элементов в среду «молодых бойцов» — то, что можно дедушке, нельзя молодым. В интервью встречаются описания случаев, когда за те или иные провинности перед коллективом дембельскую форму «деда»-«предателя» могли уничтожить.
Другой вариант молчаливого признания неуставной формы со стороны командного состава можно описать как игру «попадется — не попадется». Поэтому пользоваться неуставными предметами одежды (в том числе — гражданскими) и при этом не попадаться, становилось особым приемом демонстрации мужской удали.
Таким образом, за неуставной формой и со стороны офицеров, и со стороны солдатского «мужского союза» закреплялись функции маркировки социального статуса, хотя и неформального, но встроенного в общую систему управления. По большому счету неуставные элементы формы образовали самостоятельную систему символов социальной иерархии, существуя наряду с официальной системой воинских знаков отличия. Такое поведение чаще всего позволяли себе только те члены коллектива, которые занимали привилегированное положение — привилегированные сержанты, старослужащие или «гасильщики» — солдаты, занимающие «блатные» должности каптерщика, писаря, почтальона и т.д. Если офицер в рамках формальных иерархий всегда занимает строго определенную позицию, то рядовые в Советской армии юридически были равны. Неуставная форма и была призвана восполнить этот пробел, так сказать, «достроить» социальную лестницу на нижних этажах армейской иерархии. Поэтому неуставную форму можно рассматривать как частный случай более широких практик, так или иначе связанных с распределением капиталов и символическим доминированием.