В нашем мире нет гегемона, так как гегемонизм умер тогда же, когда умерла Британская Империя. Гегемонами не были и США с СССР в ещё не забытый нами период двуполярья, хотя мир по инерции («по старой памяти») продолжал обвинять обе сверхдержавы в стремлении именно к этому — гегемонизму. Должен сказать, что ни объективной оценки, ни отстранённого («холодного») исследования двуполярного мира не существует, очевидно по причине недавности и идеологической злободневности, заставляющей победителя демонизировать проигравшую сторону, чего мы не наблюдаем при попытках исследований реальной борьбы за место мирового гегемона в XVIII или XIX веке.
Нынешнее же, сиюминутное положение выведено из поля зрения человечества вообще. И виновата тут не чья-то злокозненность, а очевидная неспособность массового сознания «видеть» то, что находится у него по носом. Реальность, будучи поднесённой слишком близко к глазам, попадает в слепое пятно и расплывается. Мы с вами, как и наш глобальный «со-временник» ещё не успели осознать, что уже каждая из сверхдержав была «больше», чем гегемон, государство же США переросло это понятие настолько, что по прошествии некоторого времени человечеству понадобится придумать какой-то новый термин для обозначения «знака времени», под которым мы живём.
Попытки изобрести такой термин предпринимались, так Юбер Ведрен называл феномен США начала XXI века hyperpower, а Йозеф Йоффе — uberpower, однако в массовом сознании эти обозначения (во всяком случае пока) не прижились. Следует понимать, что «гегемонизм», как это понимается сегодня, представлял собою такую форму доминирования одного государства, при которой прямое, «военное» давление было не только не единственным, но даже и не главным. Недаром во времена классического гегемонизма появилось такое понятие как «сфера влияния», причём под «влиянием» подразумевалось вовсе не влияние «солдатским сапогом», «сапог» был иногда необходимым, но всё же подспорьем.
На первый план военная сила выходила только при попытках либо расширить свою сферу влияния, либо как ответ на чужое посягательство в отношении своей сферы влияния. Кроме того, как уже рассматривалось нами повыше, в эпоху классичесого гегемонизма государство-гегемон, каким бы сильным оно ни было, было не в состоянии в одиночку противостоять коалиции объединившихся против него государств, а поскольку такие попытки предпринимались раз за разом, то и гегемон был вынужден в ответ сколачивать свои собственные коалиции, причём состав коалиций напоминал тасующуюся колоду карт, а это, в свою очередь, привело к необыкновенному усложнению такой составляющей «силы государства» как дипломатия.
(Поскольку жизнь эволюционна, то и «мир» как мы его понимаем, тоже эволюционно растёт, переходя на всё более высокие уровни и в этом смысле любопытен опыт англичан, которые первыми в череде гегемонов подошли к гегемонии творчески, как к искусству, как к игре и первыми же осознанно и осмысленно начали в любом конфликте поддерживать слабейшую сторону. И это при том, что «старый» опыт учил объединяться с сильнейшим, чтобы «съесть» слабейшего, что было не только гораздо легче, но зачастую и гораздо выгоднее в смысле материальном, в смысле «трофеев». Поддержка же слабого не только требовала гораздо больших усилий, но и была куда более «затратна» в том числе и в смысле крови, зачастую своей собственной, но зато это позволяло ослаблять сильного, могущего в дальнейшем стать соперником и бросить вызово гегемону. Английскую политику периода гегемонии Британской Империи можно свести к следующему постулату — «трудная, затратная, вязкая и на первый взгляд невыгодная тактика при неизменно выигрышной стратегии.»).
Время коалиций ушло в прошлое вместе с наступлением эпохи двух «сверхдержав», создавших застывшую, «статичную» картину мира. Это позволило на протяжении сорока лет избегать мировой войны в горячей форме, сверхдержавы напоминали вошедших в клинч боксёров, которые, сопя и тужась, не наносят противнику ударов, а — «связывают», пересиливают друг друга. Сегодня очевидно, что такое «пересиливание» мыслилось очень долгим, тем более, что на ринге не было судьи, который бы крикнул break! и развёл боксёров по углам. Приметами эпохи стали realpolitik и «мирное соревнование систем», закончившиеся тем, что один из боксёров неожиданно для зрителей вдруг без видимых причин и не пропустив удара упал и на счёт «десять» не поднялся.
В результате США из «сверхдержавы» превратились в нечто даже и большее. Если прибегнуть к образам минувших дней, то США не только не гегемон и не только не сверхдержава, то-есть не только не государство, которое по тем или иным показателям сильнее других государств, но США это государство, которое сильнее любой мыслимой коалиции государств в любом мыслимом составе.
В истории такого ещё не было. Аналогов миру, в котором мы живём, нет. Соответственно, и опыта жизни в таком мире ни у кого нет тоже. Последний раз подобное положение (причём, замечу, меньших масштабов) создалось после Первой Мировой Войны, когда фактически было сменено лицо мира, Первая Мировая, которую принято называть мировой бойней, была спрятавшейся за войной мировой революцией.
И вот что ещё:
Гегемонизм это не просто доминирование одного из государств планеты, а это форма империалистического доминирования. И когда мы говорим, что аналогов сегодняшнему миру нет, то нет аналогов «прожитого опыта», но вот опыт «писаный» есть. Мир, в который мы уже одной ногой вступили, это мир Рима, современный мир гораздо больше, гораздо сложнее, но вот матрица у него всё та же — матрица мира как Рима.
И только в этом контексте становятся понятны слова президента США Билла Клинтона насчёт американцев как «незаменимой нации мира».
«Because we remain the world's indispensable nation, we must act and we must lead.»
Все сменявшие друг друга «удерживающие» конструкцию мира, рассматривали своё положение как данную свыше миссию. «Над»человеческую миссию. И высочайшую ответственность. Перед собою, перед миром и перед Богом. Начиная со времён Испании, нёсшей миру «свет истинной веры» и заканчивая сегодняшними США, которые «... must continue to bear responsibility for the world's leadership.»
То, что империализм открещивается от империализма и притворяется борцом с чужими «империалистическими пережитками» это всего лишь дань сегодяшней пропаганде и дню вчерашнему, когда сверхдержавы обвиняли друг друга именно в том, к чему стремились сами, миру никак не уйти от Империи по той простой причине, что Рим умрёт только вместе с христианством, а христианство никуда с нашей планеты не денется до дня Страшного Суда.
В это можно не верить, но не принимать этого в расчёт нельзя, так же, как и толковать наш мир в терминах «денег», «ресурсов» и «цен на нефть» есть недопустимое для слабой стороны упрощение, поскольку оно позволяет сильной стороне прятать свои истинные намерения.