Рубрика: Тексты
Про мой любимый Стамбул. Воскресное
Перекрёсток
Османское прошлое в Стамбуле и чувствуется едва ли не каждую минуту, и в то же время почти незаметно. О нем напоминают бесчисленные мечети, которые каждый султан и едва ли не каждый претендующий на известность в памяти потомков паша считали своим долгом построить, это и дворцы, и масса сохранившихся османских особняков на берегах Босфора, и само слово ottomanian, используемое для обозначения роскошного, избыточного – от кухни до парфюмерии. Но при этом Турция, не забывая об османском прошлом, отсчитывает свою историю с 1923 г., провозглашения республики – события, до сих пор играющего (хотя в последнее десятилетие – с некоторым исламистским ренессансом, в меньшей степени) роль обнулителя всей предшествующей истории, отходящей в пред-историю, становящейся событиями, бывшими до подлинного начала.
Переучреждение государства играет свою роль до сих пор – как избавителя от исторического невроза, кошмара долгих столетий распада Османской империи, когда быть турком значило быть подданным разрушающегося государства, с вечным «уже нет», проникнутого чувством бесполезности, обреченности любого усилия – против которого не люди, не отдельные события, не удача или неудача – а сам ход истории, когда любая победа в конечном счете также обернется поражением, новой утратой с еще непредвиденной стороны.
Кемалистам удалось создать второстепенную страну с сильным национализмом – на обломках империи учредить нацию. Разумеется, разрыв не был полным – и теперь чем дальше, тем сильнее присутствует стремление связать разорванную историю, возродить имперское прошлое – по крайней мере актуализировать спящие символы и образы. Но эта империя – которую «припоминают» турецкие исламисты, уж никак не продолжение Османской, той, что существовала не только помимо наций (еще не существовавших), поверх этничностей, но во многом – в свой блистательный период – и поверх конфессий. Когда накануне падения Константинополя прозвучали знаменитые слова о предпочтительности тюрбана папской тиаре, то они имели глубокий смысл: подчинение султану было отказом от собственного политического существования, при сохранении всех других уровней – тогда как выбор в пользу унии с Римом означал для константинопольских отказ от собственной идентичности: перестать быть государством (к тому же давно находившимся в вассальной зависимости от султана) или перестать быть собой.
Read More
Жизнь как рассказ
Политика и зрелища — не беллетристические темы, как бы ни казалось, что о них способен рассуждать любой обыватель или скептик. Александр Марков, отталкиваясь от одной из тем известных лекций Юлии Кристевой об Арендт, утверждает, что там, где есть политика и шоу, нет ни солипсизма, ни релятивности, поскольку в их центре изначально стоит коммуникация героя — без него они невозможны, но для его возникновения вовсе не требуется понимание коммуницирующих сторон — героя и его антиподов. Для возникновения героя нужны строго определенные условия. Коммуникация — всегда та или другая; она завладевает умами или нет; она рождена самолюбованием или служением человечеству. Но в ней в исходном смысле присутствует истинный герой, и никто другой. Античность не знает театра без протагониста, с массовым шоу хора. Так же она избегает политики, всегда и во всем рассчитанной на толерантность. Для нее не отклик на действие, а само действие — верховный закон. Но далеко ли мы отошли от этого античного представления о политике и коммуникациях?
Юлия Кристева поняла, что Ханна Арендт работает не с одной, а с двумя моделями полисной демократии. Античный полис был прежде всего зрелищем для самого себя, и удивительно, что европейские романтики-филэллины заметили только один момент этой политической режиссуры: совместное вынесение оценки на основании здравого смысла. Жители полиса вместе решают, как украсить главную площадь и какому скульптору заказать мраморное свидетельство очередного триумфа, и в этом эстетическом отборе, как будто улучшающем человеческую породу, и видели основной урок античности. Ницшевский Дионис из той же самой породы: он проводит ночи без сна, потому что он пластичен, он танцует в ритме полисного праздника, бичуемый ударами ошибочных политических решений. Русский филолог Вячеслав Иванович Иванов, законный ученик Моммзена и незаконный ученик Ницше, приверженец конституционных демократов, замышлял священную пародию на книгу Ницше: Дионис со своей свитой встречает голубоглазого немецкого филолога, который излагает им свою теорию искусства, а у Диониса только глаза круглятся от удивления. Дионис всегда бодрствует с расширенными зрачками, в то время как Аполлон ведет бои на стенах полиса.
Но в том-то и дело, что на самом деле никакого одного города, находящегося под покровительством богов и потому спокойно выносящего политические решения, не существует. Античная культура выработала два режима видения происходящих событий. Одно дело — привычное нам созерцание, совместное переживание происходящего на сцене. Такое зрелище известно как основная модель новоевропейской науки: Ньютона восхваляли как открывшего «театр истинной философии», экспериментаторские «театры природы» предшествовали лабораториям. Другое дело — массовые собрания, требовавшие деятельного участия. Таковы были различные шествия, совместные паломничества к святыням, ритуальные обходы и целенаправленные движения людских масс.
Не нужно поспешно сводить содержание обоих типов зрения к привычным нам практикам. Просмотр театральной постановки или выступления знаменитого оратора — это не просто наблюдение за происходящим, не просто обучение или усвоение все более значимых эстетических ценностей. Скорее, это было нечто вроде «торжественного заседания», в котором важна всякая мелочь. Мы привыкли к тому, что соблюдение этикета важно в движении, в танце или на дипломатическом приеме. Но в эпоху «парресии», свободной политической речи, оратору было важно не допустить даже малейшей оговорки, а зрителям-слушателям — оценить способность оратора аргументировать свою позицию, вникая в то, насколько он стал умелым и искусным в своем деле. Лектор был не одиноким виртуозом, но корифеем, дирижирующим реакцией слушателей. Его появление эмоционально предвосхищалось, шла не просто критика, а целое движение: люди были готовы обменяться мнениями, создавая ажиотаж телесно. В отличие от нынешнего создания ажиотажа с помощью специальных технологий и инструментов (очереди за билетами, рекламы, журналистики), тогда ажиотаж создавался просто напряженным ожиданием.
Но и шествие в условиях полиса было совсем другим: не простым передвижением от одного значимого места в другое, но именно скоплением, стечением людей. Те же люди, которые собирались на агоре, могли собраться и в Элевзине: главное было всем стекаться по разным улицам и дорогам в одно место. Несовместимы эти два режима полисной демократии не по ценностным, а по формальным причинам. Зрелище театрального типа представляло собой состязание, не просто борьбу за зрительские симпатии, но вовлечение зрителей в противостояние различных сторон спора. Ясно, что шествие невозможно построить по образцу диалога, антифона, соревнования или спора — для шествия важно благоговейное молчание, разрешающееся гимном ликования, когда люди с разных концов города достигли единой цели.
Гибель полисного строя косвенно привела к тому, что зрелищно и «политически» стал описываться душевный опыт. Стало считаться, что ясное представление о душе возникает, если видеть душу как сцену, на которой разыгрывают свой спектакль страсти, желания и побуждения. Эллинистические философы наперебой говорили, что разум является «распорядителем зрелищ», что помыслы «определяют ход событий», а страсти «замутняют зрелище», делая его сценарий менее понятным, — то есть все образы взяты не из режима интроспекции, а из практики публичных представлений. Собственно, представление о «политике» как об особом искусстве борьбы с внутренними страстями, как о способности внимать поучениям и успокаивать страсти в душе сохранялось в различных культурных контекстах от веков эллинизма до эпохи барокко включительно. Так, «политической этикой» называлась этика, состоящая из нравоучений, предписаний правильного поведения в соединении с предписаниями сдерживать и культивировать собственную душу.
Read More
Тень культуры
Сначала они шутили над социальными табу — и это было смешно, потом шутили над идеологией — и это было здорово, потом стали шутить над культурой — и это стало глупо, потом стали шутить над страной — и это стало противно. А потом над народом — и это сделалось отвратительно
Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов благодаря работе Михаила Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал о «карнавальном сознании» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов.
«Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контрязыка, утверждал Бахтин. Исследователь писал о переворачивании смыслов, о «материально-телесном низе», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле, но обретение свободы через смех стало для интеллигенции откровением.
Парадоксально, что народную смеховую культуру она опознала как свою, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины.
Но к искомому моменту советской истории городская прослойка как раз оформилась как своего рода община, а той первичной общины, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовало. Городская прослойка идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что эта прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключевского, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться. По сути, он был никем — горожанином и только.
Возникла вязкая городская среда со своим кодексом поведения, с фольклором и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Но важно, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие судеб Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского.
К моменту публикации книги Бахтина уже было ясно, что новая интеллигенция не разделяет с народом убеждений, а общую судьбу разделяет поневоле, и говорят они на разных языках. Народ (так считалось) отныне имеет общий язык с коммунистическим начальством — да, собственно, начальство и есть народ, кухарки управляют государством. Языком народа-начальства стал бюрократический жаргон, а язык народной культуры перешел в ведомство городской общины. Брань и матюки циркулировали в городской среде, интеллигентные барышни загибали такие обороты, что дореволюционный извозчик бы ахнул. Но после книги Бахтина под бытовую распущенность подвели теоретическую базу.
Read More
Документ эпохи надыбал. В назидание, блядь, потомкам..
«...Камерная агентура избивали арестованных, которые приходили с допроса «несознавшимися»...»
Обвинительное заключение по след. делу №51413
по обвинению Ряднова Петра Яковлевича и Добросердова Леонида Васильевича в преступлении предусмотрен. ст.ст.69 и 76 УК БССР
Управлением Государственной Безопасности НКВД БССР за вражескую работу в органах НКВД 19 января 1939 г. арестован быв. Начальник УНКВД по Витебской области БССР – Капитан Госбезопасности Ряднов Петр Яковлевич и 6 июня 1939 г. также за вражескую работу в органах НКВД арестован быв. ВРИД. Нач. Полоцкого Горотдела НКВД БССР – мл. лейтенант Госбезопасности Добросердов Леонид Васильевич и привлечены к следствию по ст.ст. 69 и 76 УК БССР.
Произведенным по делу следствием установлено, что Ряднов Петр Яковлевич и Добросердов Леонид Васильевич являются участниками к.р. заговорщицкой организации, существовавшей в органах НКВД, ставившей своей целью свержение советской власти и установление фашистского строя, путем организации внутри страны переворота, по заданию которой проводили к.р. вражескую деятельность в оперативно-следственной работе и органах НКВД, направленную на создание искусственных провокационных дел, привлечение к ответственности невинных советских граждан, что достигалось путем производства необоснованных арестов – которые производили по национальным признакам и не проверенным материалам, тем самым подвергали избиению советско-партийные кадры и пытались вызвать недовольство масс. Организовали систему не советских методов следствия, для чего создавали «режимные» камеры, так называемые «парилки» с провокационной агентурой, ввели как систему, что во время допроса применялись к арестованных физические меры воздействия, а зачастую садистские, вследствие чего вынужденным путем добивались от арестованных вымышленных показаний, в которых арестованные оговаривали сами себя и других невинных лиц, умышленно сохраняли к.р. элемент, т.е. отводили от последних оперативный удар.
В контрреволюционную заговорщицкую организацию, существовавшую в органах НКВД, Ряднов П.Я. завербован в 1934 г. быв. Начальником 1 отделения СПО УНКВД Московской обл. Столяровым Алексеем Павловичем, от которого получил задание проводить вражескую работу в органах НКВД и оперативно-следственной работе, отводить оперативный удар от контрреволюционного актива, подбирать и обрабатывать лиц из оперативного состава для вовлечения в контрреволюционную организацию.
[…]В мае м-це Ряднов через Радзивиловского установил связь с членом к.р. заговорщицкой организации Наседкиным, который с целью проведения вражеской деятельности в НКВД привез с собой Ряднова на работу в Белоруссию и назначил начальником УНКВД по Витебской области.
Read More
Тракторы, девушки и масло для бензопилы
Юле потребовалась инструкция к трактору «Беларус».
Дядя Вова позвонил ей из родной деревни и сказал:
— Юля, найди там где-нибудь инструкцию к трактору «Беларус». Очень надо. Ты же в Томске живешь, у вас там такие инструкции на каждом углу продаются, в каждом киоске «Роспечати».
Юля сказала:
— Да без проблем, дядь-Вов, я как раз за хлебом собиралась, по дороге зайду, куплю.
Если кто-то думает, что это был сарказм, он ошибается. Юля очень отзывчивая и ответственная, если ее попросить пойти и купить инструкцию к трактору, она обязательно пойдет и купит.
Она отправилась в книжный магазин, сказала продавщице:
— Мне нужна книжка про трактор «Беларус», покажите, где она у вас.
Юле чуть-чуть за двадцать, у нее пухлые губки, ямочки на щечках и смешная челка. Когда такая девушка заходит в книжный магазин, продавцы автоматически начинают вспоминать, на какой полке стоит «Винни-Пух», ну, максимум — Гарри Поттер. Никто не ожидает, что она может внезапно спросить инструкцию к трактору, это все равно, как если бы прилетели инопланетяне из созвездия Волопаса и попросили раскраску с феечками «Винкс» и два фунта сиреневых фломастеров. Продавщица растерялась, спросила:
— А вам зачем?..
Юля объяснила, книжка нужна, чтобы управлять трактором и чинить его, если понадобится. Для чего же еще? Понятное дело, не для того, чтобы читать младшей сестренке на ночь. Продавщица пыталась разобраться в ситуации, уточняла, может, Юле все-таки нужен «Винни-Пух», под конец созналась, что книжек про тракторы в магазине нет. Юля расстроилась, какой смысл строить посреди города огромный книжный магазин, если в нем все равно ничего путного не купишь, кроме книжек про Гарри Поттера? Пора бы уже завезти в магазин что-нибудь действительно нужное, а то вот так хватишься, а инструкции к трактору нигде нет. И где, спрашивается, приличная девушка должна ее искать?..
Read More
Перевороты нового типа в Латинской Америке
Отстранение от должности президента Парагвая Фернандо Луго (Fernando Lugo) — уже свершившийся факт. За последние годы было предпринято несколько безуспешных попыток политического суда с целью избавиться от избранного президента.
Действовавшая Конституция Парагвая допускала подобные акты, не объясняя и не устанавливая порядка действий в подобных случаях. Убийство крестьян в Карагуати (Caraguaty) были спланированной акцией, чтобы дать ход процессу отстранения Луго от должности. Конгресс и Сенат, где преобладают традиционные партии Колорадо (правая) и Либеральная (правоцентристская) в рекордно короткие сроки провели расследование и вынесли свое постановление.
В прошлый четверг Либеральная партия приняла решение отказать в поддержке президенту и, одновременно, поддержала предложение партии Колорадо о проведении политического суда, процедура которого практически мгновенно получила одобрение. В рекордные сроки было созвано заседание Сената, чтобы зачитать уже объявленное решение, в котором президенту предъявлялось политическое обвинение в связи с «благодушием во время крестьянских волнений и поощрением классовой борьбы». Потребовалось в общей сложности менее 36 часов для того, чтобы свергнуть Луго и объявить временно исполняющим обязанности президента Федерико Франко, члена Либеральной партии, обслуживающего интересы бизнес-элиты.
Прогрессивные правительства Латинской Америки с различной последовательностью и настойчивостью придерживаются постнеолиберального подхода, предполагающего восстановление национального суверенитета, региональную интеграцию, вовлечение в общественную и производственную жизнь большинства населения, борьбу с нищетой и неравенством. Как правило, это правительства, сформировавшиеся в горниле длительных политических кризисов и пришедшие к власти в качестве выразителей надежд низших классов в ходе разделения и радикализации политических течений. Тем не менее, этот подъем народного самосознания немедленно наталкивается на сопротивление того, что можно было бы назвать государственными олигархическими структурами, а также либеральными механизмами гражданского общества, которые, хотя в прошлом и пребывали формально вне политического поля (а может быть, именно в силу этой причины), оказывают решающее влияние на развитие событий, а именно: частные СМИ, торгово-промышленные палаты, различные профсоюзы и общественные организации. Законодательная власть зачастую выполняет роль рупора сопротивления, выступающего под лозунгами смены традиционной политической власти.
Read More
«Вымышленные противники» и «сценарии боевых действий»
Прошлый месяц был богат на военные учения США-НАТО на Балтике. Три крупных мероприятия с международным участием, включавшие военно-морские манёвры, высадку десанта и подготовку к дислокации в Афганистане, произошли в этом регионе в июне, в одном случае перейдя и на следующий месяц.
С 10 по 22 июня Объединённое командование подготовки многонациональных контингентов (JMTC) 7-й армии США, расположенное в немецком Графенвёре, провело «Удар сабли» этого года, крупнейшие в регионе многонациональные военные учения. Согласно сообщению JMTC об учениях Эстонии и Латвии, около двух тысяч военнослужащих из семи стран НАТО (США, Великобритании, Франции, Канады, Эстонии, Литвы и Латвии) приняли участие в отработке «боевых действий, сопряжённых с преодолением барьеров операционной совместимости».
Бывшие советские республики Эстония, Литва и Латвия по очереди предоставляют территорию под учения «Удар сабли», а также «распределяют между собой ресурсы и мощности, необходимые для удовлетворения требованиям к подготовке штатных частей и подразделений, которые могут быть развёрнуты с целью оказания поддержки внеплановым операциям в Афганистане».
Главное лицо, ответственное за подготовку планов учений в JMTC, Тони Бонарти, сказал о них следующее: «Стремясь к операционной слаженности, эти государства рассчитывают достигнуть огромного прогресса, соответственно, в своей обороне и государственной системе принимающей стороны, что позволит им быть готовыми ответить как на внутренние, так и на внешние кризисные события».
Учения с боевыми стрельбами и полевыми тактическими занятиям проводились на латвийском полигоне Адажи, а остальные мероприятия – на объектах в Эстонии. Задействованный для учебной боевой стрельбы сценарий предусматривал «оборону передовой оперативной базы». Сообщение на сайте армии США в Европе о ситуации, смоделированной на военных играх в учебном центре Тапа, гласило: «Работая совместно с союзными партнёрами, эстонские вооружённые силы отрабатывают сценарий боевых действий в вымышленной стране, которая охвачена массовыми беспорядками и подвергается вторжению вооружённых сил соседних государств, сочувствующих участникам гражданских волнений».
Во время учений в Эстонии местная бригада была введена в состав многонациональных сил нескольких участников НАТО и её партнёров. Эстонская воздушная база Амари, недавно модернизированная, чтобы принимать военные самолёты НАТО, разместила у себя лётчиков ВВС Национальной гвардии Мичигана, пилотирующих истребители и самолёты-заправщики.
Американские части, принимавшие участие в учениях, представляли собой личный состав 21-го командования тылового обеспечения на ТВД, 2-го разведывательного полка, Национальной гвардии Пенсильвании, Воздушной гвардии Мичигана и 4-й дивизии морской пехоты, а также команду передовых авиационных наводчиков (ответственных за руководство военно-воздушными операциями) Воздушной гвардии Вашингтона.
Read More
Кровавые земли — 3
Глава 1. Голод в Советском Союзе
1933 год был голодным для западного мира. Улицы американских и европейских городов заполонили мужчины и женщины, лишившиеся работы и привыкшие стоять в очереди за едой. Предприимчивый молодой валлийский журналист Гарет Джонс наблюдал, как безработные немцы стекались на голос Адольфа Гитлера. В Нью-Йорке на третьем году Великой депрессии его потрясла беспомощность американского рабочего: «Я видел сотни и сотни бедняков, стоявших вереницей друг за другом. На некоторых были лохмотья когда-то приличной одежды. Все они ждал, когда им выдадут по два бутерброда, пончик, чашку кофе и сигарету». В Москве, куда Джонс приехал в марте, голод в капиталистических странах был поводом для радости. Казалось, что Депрессия предвещает мировую социалистическую революцию. Сталин и его приближенные похвалялись грядущей победой системы, которую они построили в Советском Союзе.
Но 1933-й был также годом голода и в советских городах, особенно на территории Советской Украины. В украинских городах — Харькове, Киеве, Сталине, Днепропетровске — сотни тысяч людей каждый день ждали простой буханки хлеба. В Харькове, столице республики, Джонс стал свидетелем другого уровня нищеты. В два часа ночи люди вставали в очередь у магазинов, которые открывались только в семь. По сорок тысяч человек собиралось в ожидании хлеба. Люди в очереди так боялись, что их вытеснят, что держались за ремни впередистоящих. Некоторые так ослабели от голода, что им приходилось опираться на других. Они ждали весь день, иногда по два дня. Беременных женщин и инвалидов войны больше не пускали без очереди. Им приходилось стоять в очереди с остальными, если они хотели получить еду. Какая-нибудь женщина начала рыдать, и вся очередь подхватывала этот вопль, превращаясь в огромное напуганное животное.
Люди в городах Советской Украины боялись потерять свое место в очереди за хлебом и умереть с голоду. Они понимали, что только в городе была надежда найти хоть какое-то пропитание. За последние пять лет украинские города значительно выросли, крестьяне переехали сюда из деревень и стали рабочими и клерками. Сыновья и дочери украинских крестьян, оказавшись в городах, которые уже давно населяли евреи, поляки и русские, оказались в зависимости от той еды, которую можно было достать в магазинах. У их родственников в деревнях не осталось ничего. И это было необычно. Обычно во время голода горожане бежали в деревню. В Германии и Соединенных Штатах фермеры почти никогда не голодали, даже во времена Великой депрессии. Рабочим и квалифицированным специалистам приходилось продавать яблоки или воровать их. Но всегда где-нибудь в Нижней Саксонии или в Айове им попадался фруктовый сад, силосная яма или кладовая. А горожанам Украины некуда было податься, деревня не могла им ничем помочь. Многим выдавали карточки, которые надо было предъявить, чтобы получить хлеб. Листок, исписанный чернилами, давал им шанс на выживание, и они это знали.
А доказательств вокруг было предостаточно. Голодающие крестьяне просили милостыню в очередях за хлебом, умоляя дать хоть крошку. В одном городе пятнадцатилетняя девочка упросила пустить ее в начало очереди, но продавец забил ее до смерти. Городские домохозяйки, стоявшие в очередях, видели, как крестьянки умирали от голода на тротуарах. Девочка, ходившая из дома в школу и обратно, видела утром умирающих, а вечером уже умерших. Один молодой коммунист назвал крестьянских детей «живыми скелетами». Член партии в промышленном Сталино [1] был поражен трупами голодных, которые он обнаружил у черного хода своего дома. Парочки, прогуливавшиеся в парках, не могли не заметить объявления, запрещавшие рыть могилы. Докторам и медсестрам запрещалось лечить голодных, которые приходили в больницы. Городская милиция ловила голодных беспризорников на улицах и увозила с глаз долой. В городах Советской Украины милиция задерживала несколько сот детей в день. Так, в начале 1933 года харьковская милиция должна была ловить по плану две тысячи в день. В бараках Харькова постоянно ожидало смерти около двадцати тысяч детей. Дети умоляли милиционеров хотя бы дать им умереть под открытым небом: «Дайте помереть спокойно, не хочу помирать в бараках».
Read More
В связи с Веной. Необязательные заметки, или Большой город, потерявший смысл своего существования
У каждого старого года есть свое, своеобразное обаяние. Есть города, в которые влюбляешься сразу, есть такие, в которых нужно некоторое время пожить, чтобы полюбить, есть неуступчивые, трудные города, скрывающиеся от туристического взгляда, красота и обаяние которых открываются почти исключительно местным жителям. Но любой старый город способен очаровать – пусть на самое краткое время – уже только за счет своей старины.
Старый город – не обязательно старый во времени. Нью-Йорку, например, уже почти четыреста лет, но подумать о нем как о старом городе практически невозможно. И, напротив, Вена всю свою историю в качестве крупного города отсчитывает с 1683 года, когда исчезла постоянная угроза турецкого завоевания и город перестал быть передовой крепостью – так что в определенном смысле она младше Нью-Йорка.
Старый город – это город, несущий на себе следы собственной истории, сохраняющий свое прошлое, укоренный в нем. Собственно, этим он и отличается от «музейных» городков, существующих «вовне»: ради туристов, наезжающих в них и восхищенно фотографирующих местных жителей, оказавшихся музейными смотрителями или экспонатами музея, которым стал город. Настоящий старый город существует сам по себе – приезжий в нем попадает в пространство, живущее по собственным законам, воспринимает себя как постороннего – чужака, которому может быть уютно или неуютно, нравится или не нравится в городе, куда его занесло или куда он целенаправленно стремился – но он всегда ощущает, что за той частью жизни, что повернута к нему, находится большая и сложная, скрытая от его глаз, самостоятельная жизнь города, только принимающего путешественника, а не существующего ради него.
Кстати о путешествиях: в наши дни уже трудно представить себе настоящее путешествие, такое, каким оно было хотя бы лет пятьдесят – сто тому назад, не говоря уже о путешествиях минувших веков. Мир стал мал – и очень знаком для «маленького человека»: путешественник стал туристом, из аристократа или авантюриста сделался «массовым человеком» среднего класса – и всюду на своем пути, туда, куда пролегают популярные и не очень туристические маршруты, он находит все ту же знакомую ему среду. Сейчас мы можем объездить почти весь мир, не встретившись с другой, отличной от нашей, жизнью: туристические маршруты заботливо оберегают нас от этого, путеводители пунктиром обозначают места пеших прогулок и отдельным перечнем указывают места, где бывать не следует, ранжируя последние в зависимости от того, с чем именно можно столкнуться в этих самых «нежелательных местах», служа тем самым (с тихой ухмылкой) удобным указателем от обратного – дабы турист мог найти «неправильное» место на свой собственный вкус. На туристических маршрутах стоит неизбежный Starbucks и столь же неизбежный McDonalds с парой-тройкой своих конкурентов-двойников, сопровождаемые ресторанчиками, обещающими «местную кухню» и «местные традиции» на более или менее правильном английском.
И посреди всего этого – воткнуты достопримечательности, top 10 DK, sightseeings путеводителей – храм, пагода, дворец или сад, то, что помечено на карте словами «must see». Они выдернуты из своего пространства, из своей истории и быта – и помещены в стерильную среду «достопримечательностей», того, что помещают на открытки и что так пытаются сфотографировать туристы со всего мира, радуясь, если получится сделать «как на открытке» собственной мыльницей или зеркалкой.
Турист – в отличие от путешественника – избавлен от необходимости погружения в местную жизнь. Он перемещается по нейтральному пространству, не имеющему другого значения, кроме времени, потребного на его преодоление, от одной достопримечательности к другой, послушно и без подсказок фотографируя то, что останется личной копией стандартного фотоальбома – турист создает артефакт, подобный «товарам ручной работы», которыми в промышленных масштабах торгуют большие и малые магазинчики, или «оригинальным местным сувенирам», одинаковыми в Нью-Йорке, Париже или в Вене, изготовленными в Китае, с заменой только названия того города, куда отправится очередная партия этих сувениров. Турист избавлен от столкновения с незнакомым и непривычным – он покупает «местный колорит» тогда и так, когда и сколько этого пожелает. Мир стал доступнее и одновременно куда более сокрыт от постороннего, быстрого взгляда – или, точнее, этот «быстрый взгляд», скользящий по поверхности, стал возможен, ведь только недавно появился его обладатель, защищенный от столкновения с непривычными международными аэропортами, шаттлами, всемирными сетями отелей, принимающих все виды кредитных карт и чеков. Маленький человек, вроде нас с вами, получил возможность совершить свое «путешествие».
В новом городе не за что ухватиться – любое изменение, увлечение, мода сносит все, что было до этого. В действительности это не так – всегда остается что-то, всегда человек цепляется за камни, привычки, за неправильность, которая только и делает для него переносимой жизнь. Но в новых городах этих неправильностей, сложившихся сами собой, мало – и кажется, что каждая перемена начинает все заново.
Город, укоренный во времени, обрастает привычками, какими-то со стороны непонятными жестами, знаками, способами делать дела – подобно тому, как старые друзья обзаводятся своими ритуалами. Естественная неправильность – то, что отличает старый город и делает его живым. Собственно, единственные живые города – старые, те, в которых жили и умерли многие поколения людей, обжившие это место и, что еще важнее, веками хоронившие здесь своих покойников, передающие быт, уклад, дома и вещи из поколения в поколение: город, существующий не «здесь и сейчас», не ради данного момента, а бывший задолго до тебя и будущий своим для твоих детей и детей их детей.
***
Та Вена, в которую едут туристы со всего мира – очень маленький городок: неторопливо прогуливаясь, его можно пересечь за полчаса, а если идти по Рингу, обходя Вену по окружности, то путь займет – если вы правильный турист и заглядываетесь на здания, обходите их со всех сторон и считаете нужным запечатлеть себя у Афины перед Австрийским парламентом – чуть более полутора часов.
Read More