Общенародное государство

Общенародное государство — государство социалистического типа, выражающее интересы и волю всего народа и служащее орудием построения коммунизма. Государство в собственном смысле возникло в результате раскола общества на классы и из потребности для господствующего класса держать в узде народные массы. Оно явилось продуктом и проявлением непримиримых классовых противоречий. Основной функцией этого государства была и остается ныне в капиталистических странах функция подавления. В ходе социалистической революции эксплуататорская государственная машина разрушается и вместо нее создается государство диктатуры пролетариата. О. г. возникло с формированием развитого социалистического общества и выступило как преемник государства диктатуры пролетариата, после того как последнее выполнило свои исторические задачи.

Советское О. г. не имеет ничего общего с так наз. «свободным народным государством», идею которого выдвинули немецкие социал-демократы в 70‑х гг. прошлого века. Идея создания такого государства в условиях буржуазного общества, на базе буржуазной демократии, без социалистической революции была оппортунистической и иллюзорной. О. г. в СССР не иллюзия и не мечта, а реальный факт, результат деятельности миллионных масс трудящихся, возглавляемых Коммунистической партией.

О. г. — один из этапов в развитии политической организации общества после свержения власти эксплуататоров. Основная особенность его состоит в том, что оно не является орудием подавления какого-либо класса. Поскольку эксплуататорские классы исчезли, оно выражает коренные интересы всех трудящихся. Определенные ограничительные функции, сохраняющиеся при О. г., не носят характера классового подавления. Принуждение применяется не к классам, а к некоторым лицам, нарушающим нормы социалистического общежития. Такого рода принуждение будет иметь место до тех пор, пока обществу не потребуется никаких других способов принуждения, кроме общественного мнения.

В отличие от буржуазного государства, социальная база которого постоянно сужается, закономерностью развития социалистического государства является неуклонное ее расширение. Сложившееся в СССР социально-политическое и идейное единство выражается понятием «советский народ», поэтому государство становится орудием общенародной воли. Это не означает, однако, что О. г. на современном этапе его развития можно назвать надклассовым или неклассовым. Советское государство является общенародным именно потому, что крестьянство и интеллигенция стали социалистическими, перешли на позиции рабочего класса, цель борьбы революционного пролетариата стала целью всего народа. Как внутри страны, так и на международной арене социалистическое государство проводит классовую политику в интересах рабочего класса и всех трудящихся, защищает права всех народов на национальную независимость, свободу, демократию и социальный прогресс. Классовая природа О. г. проявляется в сохранении рабочим классом его ведущей роли.
Read More

Что нужно сделать в России для того, чтобы страна стала лидером XXI века?

1. Избавить общество от груза устаревающих законов, лицензий и ограничений, которые множат коррупцию. Мир мутирует слишком быстро, чтобы регуляторы могли адекватно реагировать на его изменения.

В XXI веке лучшая законодательная инициатива — ее отсутствие.

2. Создать полностью открытые, прозрачные и распределенные суды присяжных. Все судьи и слуги закона на местах должны избираться напрямую населением, а не назначаться чиновниками.

В XXI веке выборы арбитров важнее, чем выборы депутатов.

3. Радикально увеличить налоги на все отрасли, связанные с добычей сырья. Стране необходимо избавляться от голландской болезни, которая тянет ее в пропасть не первое десятилетие.

Избыток сырья в XXI веке — спутник застоя.

4. Отменить налоги и ограничения на все, что связано с информационной сферой. Россия должна стать первым крупным информационным офшором, который привлечет к себе всех прогрессивных людей мира.

XXI век — век свободной информации. Read More

Африканский путь Беларуси

Старшие братья по разуму
Лечим африканской философией комплекс русской исключительности

O возможности Чаадаева в Африке

Далеко от Москвы и в преступном неведении о судьбоносном противостоянии России и Запада раскинулась другая шестая часть суши — Африка. Неотъемлемый кусок ноосферы, она норовит мыслить себя и просто-напросто: мыслить. Дело это не такое очевидное.

Монополизировавшая роль головы планеты Земля Eвропа в припадке самоуничижения призналась, что она есть лишь жалкий мысок на теле Азии. Африке даже при таком раскладе не досталось никакой роли. И какой-нибудь африканский Чаадаев имел куда больше оснований, чем его малохольный бумажного цвета собрат, сказать: у нас нет философии, традиции, мышления, логики, порядка etc. ad libitum. Сомневаться в существовании африканского Чаадаева нет никаких оснований, если современный африканский философ ссылается на “конкретные свидетельства глубоких, но не запечатленных в книгах, философских размышлений одаренных индивидуальных мыслителей прошлого, которые и были африканскими Сoкратом, Платоном, Аристотелем, Декартом, Kантом, Гегелем”. Чаадаева Дж. Oморегбе тут не упомянул. Либо по незнанию, либо он недостаточно европеец, либо — подчиняясь строгой логике. Oно и правда: или — или. Или были все эти, и тогда вообще полный порядок, или был Чаадаев, и тогда правда, что “у нас не было философии…”.

Постараемся, впрочем, на минуту оставить Россию в покое. Kто сомневается, что именно у нее настоящие, подлинные проблемы (а все остальные во всем мире более или менее с жиру бесятся), что именно она больше всех пострадала в недоразумении под названием Всемирная История, что именно у нее нету, не в смысле ‘мало’ или ‘не такая’, а по-настоящему нету, нема философии, нету больше, чем у кого бы то ни было, и что тем она Творцом и мечена? Да никто не сомневается, и давайте успокоимся и забудем. Eсли это возможно. Eсли можно русскому человеку, читая африканских философов, забыться и не ловить себя то и дело на том, что он просто называет белое черным, что читает о себе, что часто достаточно заменить ‘африканский’ на ‘русский’, и всё точно…

Лучше знать философию врага!

История африканской философии, если таковая вообще имела и имеет место, началась вместе с колонизацией. Извечная устная традиция превратилась, отлилась в рациональный и прежде всего политический аргумент только в антиколониальной публицистике XVI века. И все же “самое” начало, начало, положившее начало (и, разумеется, как и всякое начало, опиравшееся на предыдущие спорадические начинания), пришло куда позже, уже накануне деколонизации — в 1945 году, когда бельгийский патер Пласид Темпельс опубликовал свою Философию банту. Темпельс задумал ее как справочник миссионера: лучше знать, понимать и уважать того, кого ты собираешься осчастливить новой верой. Но эффект книги взорвал рамки этого богоугодного намерения. Сейчас уже трудно оценить дерзкий характер ее названия. То, что всегда было ‘примитивным мышлением’, ‘ментальностью дикаря’ и т. д., пусть как угодно “метафорически”, но было названо философией.

Ну а почему, собственно, философией? Почему не ‘картиной мира’, ‘мировоззрением’, ‘предрасположенностью к философии’? Например, Франц Kрэхей, выдвигая это последнее предложение, в 1965 г. сформулировал критерии, согласно которым у банту все же нет своей философии. Oни довольно любопытны. Мировоззрение банту еще не различило, не развело субъекта и объекта, я и другого, естественное и сверхъестественное и, наконец, пространство и время. Kак видно, этот спорный и довольно невероятный список точно повторил в качестве достижений упреки, которые делала себе европейская философия вот уже как век.

Дебаты вокруг этой книги и породили современный африканский философский контекст. Потом пришли годы возрождения африканской философии, ее институционализации. Параллельно, конечно, развивалась и философия в Африке: преподавание по греко-европейскому канону, начавшееся, конечно, с миссионерства. До сих пор преподаватели философии (и не только ее, конечно) в госуниверситетах влачат жалкое существование по сравнению с теми, кому повезло устроиться в университет католический. Их зарплата уже приближается к ставке, скажем, министра, хотя ей, разумеется, еще далеко до оклада его телохранителя. Read More

Немного параноидального бреда

Федеральное правительство было вынуждены опубликовать Руководство по мониторингу социальных сетей, в нём, кроме всего прочего, есть список слов, которые правительство отслеживает в сетях и на новостных сайтах.

Ранее Huffington Post сообщила о том, что федералы были вынуждены раскрыть список слов которые они мониторят на Facebook, Twitter, а также в комментариях читателей под статьями на новостных сайтах, этот список я привожу ниже.

Инструкция Департамента национальной безопаности. Список ключевых слов для мониторинга социальных и новостных медиа.

Вы когда-нибудь жаловались в Фейсбуке, что вы чувствовали себя «больным (sick) ?» Сообщали своим друзьям о намерении «посмотреть»(“watch”) определенные телешоу? Оставляли на сайте какого-нибудь СМИ комментарий о «свиньях» (pork) в правительстве? (pork - свинья, хам, amer. — правительственные привилегии или дотации, jarg. – полиция)

Если вы делали что-то из этих вещей, или твитили, например, о ваших последних каникулах в «Мексике», или о походе по магазинам с определённой «целью» (Target), то Департамент Национальной Безопаности, наверняка взял вас на заметку.

В качестве последнего откровения о том, как федеральное правительство осуществляет мониторинг социальных медиа и новостных агентств, Центр частной электронной информации (Electronic Privacy Information Center) опубликовал в интернете Инструкцию Департамента Национальной Безопаности от 2011 года, которая включает в себя сотни ключевых слов (например, см. выше), и поисковых терминов, используемых для выявления возможных террористов, угроз общественному здравоохранению и происходящих стихийных бедствий. Центр, частная группа занимающаяся конфиденциальностью личной информации, на основании Закона о свободе информации, обратился в суд с требованием обнародования этих документов Департамента Национальной Безопаности.

39-страничная «Подшивка — Рабочий стол аналитика» (“Analyst’s Desktop Binder”) используемая Национальным оперативным центром Департамента, включает в себя такие очевидные слова, как "" нападение " (attack), «Эпидемия» (epidemic) и «Аль-Каиды (Al Qaeda)» ( в различных вариантах написания). Но этот список также включает в себя слова, которые можно интерпретировать как угрожающие или невинные в зависимости от контекста, такие как «упражнение» (exercise), «учения» (drill), «волна» (wave), «инициатива» (initiative), «освобождение» (relief) и «организация» (organization).

Эти и другие слова, представляющие собой «широкие, расплывчатые и неоднозначные» термины, в «огромном количестве входящие в защищаемую Первой поправкой свободу высказываний, совершенно не относятся к миссии Департамента Национальной Безопаности по защите населения от терроризма и стихийных бедствий», заявил Центр частной электронной информации в письме в Подкомитет Конгресса по национальной безопасности, по борьбе с терроризмом и разведке.

Инструкция была обнародована Центром через неделю после того как чиновники Департамента Национальной Безопаности были жестко допрошены в Конгрессе в ходе слушаний относительно других документов, полученных согласно иску на основании Закона о свободе информации. Тщательный анализ иска и комментариев показал что такие документы могут «отрицательно отразиться» на федеральном правительстве. Мэри Эллен Каллахан, директор по конфиденциальности Департамента Национальной Безопаности, и Ричард Чавес, директор Национального оперативного центра, заявили, что опубликованные документы устарели и что социальные медиа мониторятся строго только для того, чтобы обеспечивать ситуационную осведомленность, а не с целью выслеживать пренебрежительные мнения о федеральном правительстве. В пятницу, должностные лица Департамента Национальной Безопаности закончили свои показания на этом заявлении.

Высокопоставленный чиновник Департамента внутренней безопасности, который говорил с Huffington Post в пятницу заявил на условиях анонимности, что показания сотрудников Департамента на прошлой неделе, являются «правдой» и Инструкция — это «отправная точка, а не эндшпиль» в поддержании ситуационной осведомленности об угрозах природного и техногенного характера. Чиновник отверг обвинение Центра в том, что правительство следит за инакомыслящими. Те положения Инструкции, где говорится о том, что аналитики должны определить «публикации которые могут отрицательно отразиться на действиях Департамента и его ответных мерах», направлены не ​​на подавление критики, а на выявление и решение проблем, добавила она.

Официальный список – использование этих слов онлайн поставит вас в перекрестье прицела многомиллиардной шпионской машины Большого Брата
Read More

Жизнь под постоянным надзором

Государственный надзор становится всеобъемлющим. Со времени катастрофы 9/11, наши телефоны могут несанкционировано прослушиваться. Наше общение посредством электронной почты и интернет операции могут быть отслежены. Полиция может получить доступ к информации о нашем местоположении при помощи GPS через смартфоны без соответствующего разрешения. Ритейлеры фиксируют наши покупательские привычки в мельчайших подробностях. Видимо, целью исследования наших покупок является определить, когда клиент забеременел, чтобы и далее использовать специальные способы маркетинга.

А теперь появятся еще и беспилотные летательные аппараты-разведчики. Конгресс недавно принял законопроект, который открывает дорогу широкому применению беспилотных летательных аппаратов-разведчиков на территории США. До нынешнего времени беспилотники имели сравнительно неширокую сферу использования: они ассоциировались лишь с нашими незаконными войнами в Пакистане и Йемене, но скоро они станут привычными и внутри страны. Здесь их будут использовать не только сотрудники правоохранительных органов и пограничной охраны, но и в области коммерции, недвижимости, развлечений и, например, журналисты. Один такой БПЛА был представлен в Интернете, он был назван «колибри». Как следует из названия, он мал, быстр и очень мобилен. На популярном видео показано как дрон «колибри» влетает в здание и летит по коридору, передавая все, что видит. Представьте себе его возможности.
Каков же эффект от потери приватности личной жизни? Как это изменяет наше поведение? Поскольку, безусловно, мы склонны вести себя иначе, когда чувствуем, что мы не одни или за нами наблюдают. Какой же будет наша личная жизнь, когда намного большая чем сейчас ее часть станет публичным достоянием?

В своей книге «Надзирать и наказывать», французский философ Мишель Фуко утверждает, что постоянное наблюдение оказывает разрушительное воздействие. Это является тонкой формой угнетения. Когда мы чувствуем, что за нами следят, мы стараемся больше контролировать свое поведение, и скорее всего, стараемся соответствовать тому, как мы считаем, наблюдающие хотят или ожидают от нас. Некоторые из ястребов говорят, что это хорошо: если вы не делаете ничего плохого, почему вы должны бояться «колибри»? Но все не так просто.
Постоянное наблюдение, которое имел ввиду Фуко, может быть своего рода пыткой (это открытие было сделано создателями тюрем XIX века). Оно также идеально подходит для авторитарной власти, поскольку является очень эффективной формой довления: власти не нужно физически принуждать людей вести себя определенным образом, наблюдающий глаз как бы вставлен внутрь человека, и он сам следит за собой. Наблюдение позволяет власти оставаться анонимной. Фуко говорит, что это особенно разрушительно. Вы не знаете точно, почему за вами следят, что именно от вас ожидают, и это, в конечном счете, вызывает своего рода паранойю, когда вы не уверены и робки во всем, что вы делаете.
Кроме того, Фуко предполагает, что постоянное наблюдение, широко распространенное в обществе, готовит почву для открытых политических репрессий, потому что уменьшает нашу сопротивляемость нарушению прав.
Эта мысль пришла мне в голову после недавнего решения Верховного суда (принятого с минимальным перевесом в один голос), признать право тюремного начальства проводить полный досмотр любого, попадающего в тюремное учреждение, каким бы незначительным правонарушение ни было. В этом случае человек подвергался обыску с полным раздеванием в случае ареста за неоплаченный штраф, хотя на самом деле арест был ошибкой, штраф уже был оплачен, но Верховный суд защитил право его полного досмотра в любом случае. Очевидно, что это подрывает понятие презумпции невиновности и жестоко оскорбляет наше человеческое достоинство. Но такое возмутительное вторжение в частную жизнь и пренебрежение человеческим достоинством становится все более приемлемым, поскольку мы постепенно привыкаем к их все более и более более широкому распространению. Read More

По случаю профессионального праздника

Нет детей настолько маленьких, чтобы их не допускали к телевизору. Не существует домов настолько бедных, чтобы телевидение не было им доступно и не присутствовало бы у них в доме. Нет образования настолько возвышенного, чтобы телевидение его не касалось и не влияло бы на него. И более всего, нет такой темы общественного дискурса — будь то политика, новости, образование, религия, наука, спорт — чтобы оно не нашло свою дорогу на экраны наших телевизоров. Это означает, что мнение народа по всем этим вопросам формируется под влиянием телевидения.

Более того, в современном мире телевидение управляет даже тем, как мы будет использовать другие средства передачи информации. Телевизор диктует нам, какие телефонные системы использовать, какие фильмы смотреть, какие книги читать, какую музыку слушать, какие покупать журналы и на какую радиоволну настраиваться. Ни один из современных средств медиа не обладает такой властью, какой обладает телевидение.

Вот вам маленький парадоксальный пример: последние несколько лет мы постоянно слышим, что компьютеры – это технология будущего, что наши дети не смогут нормально функционировать в школе и обществе, если не будут «компьютерно грамотными». Нам сообщают, что мы не сможем вести наши дела, торговлю, составлять листы покупок или правильно вести свои чековые книжки, если у нас не имеется в собственности компьютера. Возможно, что-то из этого и правда. Но самое важное, на мой взгляд, это то, что всю эту информацию о компьютерах и о том, как они важны для нашей жизни, мы узнаем из телевизора. Телевизор достиг положения «мета-медиума» — инструмента, который не только направляет наше получение знаний об окружающем мире, но и указывает, как мы должны получать эти знания.

В то же самое время телевидение получило статус «мифа» в том смысле, в каком Ролан Барт употребляет это слово. Он понимает под словом «миф» мир, который воспринимается как не-проблемный, не-странный, мир, которого мы не осознаем, и который кажется нам в какой-то степени естественным. Миф – это мысль, которая настолько погружена в наше сознание, что она слилась с ним и оказывается невидимой. Это то, как мы воспринимает сегодня телевидение. Мы более не удивляемся и не поражаемся его чудесам. Мы не рассказываем друг другу историй о его чудесном устройстве. Мы уже не отводим под телевизор специальную комнату. Нам не кажется, что то, что показывают по телевизору — нереально. Даже вопрос о том, как телевидение влияет на нас отошел на второй план, и может показаться некоторым таким же странным, как вопрос о том, как на нас влияют глаза или уши. 20 лет назад вопрос «Формирует ли телевидение нашу культуру или просто отражает ее?» был в центре внимания многих ученых и социальных критиков. Этот вопрос теперь исчез, ибо постепенно телевидение стало нашей культурой. Это означает, что мы практически не говорим о самом телевидении – только о том, что показывают на телевидении, т.е. о его содержании. Само по себе телевидение перестало восприниматься как нечто необычное, и воспринимается теперь как что-то неотъемлемое, как естественная среда. Телевидение стало, если можно так выразиться, фоновой радиацией нашей социальной и интеллектуальной вселенной. И нет более тревожащего последствия этого процесса, чем то, что мир, показываемый нам телевидением, выглядит естественным, а не странным.

Будет ошибкой полагать, что автомобиль – это просто быстрая лошадь, а электрический свет – просто сильная свечка. Телевидение не усиливает и не расширяет литературную культуру. Оно нападает на нее. Если телевидение и продолжает чьи-либо традиции, то это традиции телеграфа и фотографии середины 19 века, а не традиции печати 15-го. Что есть телевидение? Какой диалог оно позволяет? Какие интеллектуальные тенденции поощряет? Какую культуру создает? Чтобы ответить на эти вопросы, мне нужно сначала подчеркнуть различия между технологией и средством массовой информации*.

Мы можем сказать, что связь между технологией и средством массовой информации такая же, как между мозгом и сознанием. Технология, как и мозг – это «физический аппарат», а средство массовой информации, как сознание – это продукт использования этого аппарата. Технология тогда дает начало средству массовой информации, когда начинает употреблять определенный символический код в определенной социальной среде и когда вплетается в экономический и политический контекст общества. Технология, другими словами – это просто машина, механизм. Средство массовой информации – это социальная и интеллектуальная среда, которую этот механизм создает. [Здесь должно стать понятно, что из-за этого мы не можем говорить о «сми вообще», мы можем говорить только о сми в данном конкретном обществе, и о среде, которую конкретно это сми формирует в конкретно этом обществе.]Как и мозг, любая технология имеет свой уклон, встроенную предвзятость. Любая технология создает предрасположенность к использованию ее в том или ином ключе, тем или иным способом. Только те, кто ничего не знает об истории технологий, могут думать, что технологии абсолютно нейтральны. Read More

Катар и его пузырь

Может ли это крошечное, богатое государство решить самые трудные политические конфликты? 

Комментатор Султан Аль Кассеми шутит, что он старается каждый день выставлять по одной статье об экономическом росте Катара — крошечного эмирата Персидского залива, оказавшегося в центре «арабской весны». Существует формула, говорит он. Почти во всех статьях выражаются одни и те же мнения: Катар является богатым и небольшим государством, который проводит в 2022 году всемирный чемпионат по футболу, поддерживает панарабский спутниковый канал «Аль-Джазира» и подбадривает протестующих во всем арабском мире. Однако у себя дома власти страны вряд ли столь демократичны.

Зачастую заголовки статей довольно преувеличены: издание «Economist» назвало Катар «Карликом с силой гиганта», тогда как «New York Review of Books» пишет о его «странной силе». Различные издания прозвали амбициозного эмира страны, 60-летнего шейха Хамада бин Халифа аль Тани «арабским Генри Киссинджером». В прошлом году в разговоре с политическими донорами американский президент Барак Обама назвал его «весьма влиятельным парнем».

Члены королевской семьи не ставят на кон огромное богатство своей небольшой страны ради маловероятного влияния и незначительных конфликтов. Они не будут просто так приглашать диссидентов и дипломатов в столицу Доха на переговоры, которые обычно проходят в отеле «Шератон». За последние 10 лет при поддержке самой крупной американской авиабазы в мире Катар вмешался в конфликты в Афганистане, Эфиопии, Ираке, Израиле, Ливане, Судане, Сирии и Йемене, позиционировав себя как незаинтересованного посредника, которому доверяют, или которого, по крайней мере, допускают все стороны.

К счастью, руководству страну незачем беспокоится о ситуации дома. Катар является самой богатой страной на планете, а 250 тыс. коренных жителей живут очень комфортно, имея доход на душу населения в более, чем 400 тыс. долларов в год. Другие полтора миллиона приезжих рабочих со всего мира трудятся на строительных площадках и в огромных торговых центрах, в то время как арабские и западные эмигранты занимаются канцелярской работой и ездят на поездах по расписанию. Результаты опроса общественного мнения показывают, что жители страны почти не заинтересованы в политической реформе, и это не удивительно: кроме проживания в пыльной и душной Дохе, им достаточно хорошо живется.

До 2011 года эмир, казалось, был доволен своей ролью посредника, хотя критика со стороны канала «Аль-Джазира» порой раздражала других арабских диктаторов. А его влияние, несомненно, усилилось после того, как лидеры традиционных региональных держав Египта и Саудовской Аравии приблизились к старческому возрасту. Но в прошлом году амбиции шейха Хамада выросли, так как его популярный спутниковый канал стал ярым сторонником революций в Египте, Сирии, Тунисе и Йемене (но не в соседнем Бахрейне), а малочисленные катарские войска присоединились к борьбе против ливийского тирана Муаммара Каддафи. Даже могущественная Америка начала искать помощи Катара с просьбой обратиться к Лиге Арабских Государств с призывом принять американскую повестку дня. Это стало заметным поворотом событий, учитывая то, что Вашингтон считал Катар основным покровителем «Аль-Джазиры», настроенным против Америки и демонстрирующим кинофильмы «Аль-Каиды» о насилии.

Это безрассудное поведение со стороны крошечного государства на арабском полуострове, сказал как-то о Катаре Каддафи. В конце концов, размер страны чуть больше города размером с Коннектикут. Более того, Катар окружают хорошо вооруженные соседи. Зашел ли эмир слишком далеко, пытаясь заполнить вакуум и игнорируя собственные слабые места? Read More

Брейвик: Начало европейской Аль-Каиды

Чуть более десяти лет назад, 14 сентября 2001 года, я должен был вылететь в Афганистан, по личной договоренности с Ахмад Шахом Масудом, брать у него интервью вместе со съемочной группой второго канала израильского ТВ.

9 сентября 2001 я прорабатывал вопрос нашей переброски в Афганистан через Таджикистан, вертолетом 201-й дивизии, когда пришло известие: Масуда взорвали... В тот момент я еще не знал, что сделали это смертники Аль-Каиды, организации, мало кому тогда известной за пределами разведывательного сообщества, что это – конец, конец эпохи. Впереди было 11-е сентября, вторжение американских и британских войск в Афганистан, война в Ираке, новый виток Кавказской войны…

Главный урок прошедшего десятилетия: мифология стала военной наукой.

Религиозные мифы вылезли из пыльных углов алтарей и книжных полок. «Небо становится ближе с каждым днем...» – сказано у рок-классика, и для европейцев сегодня это смертоносное небо оказалось одетым в хиджаб и пояс шахида…

Не случайно именно Афганистан был выбран в качестве места, где расположен оперативный штаб мирового джихада, главной базы Аль-Каиды. Афганистан входит в состав земли, имя которой с детства известно любому мусульманину: Хорасан. «Если вы увидите черные знамена, подступающие со стороны Хорасана, то идите к ним, даже если вам придется ползти по снегу, потому что среди них будет халиф Аллаха — Махди» — говориться в хадисе («Аль-Хаким», 8572, и «Ахмад», 22387), одном из ключевых изречений для сознания бойцов современного политического ислама. Махди – «Ведомый Аллахом», «Халиф Аллаха», исламский Мессия, должен повести правоверных на последнюю победоносную битву с миром куфра – то есть со всеми, не принявшими ислам.


Когда-то никому не известный саудовский бизнесмен-строитель Усама Бен Ладен смог мобилизовать глубинные мифы арабского мира – и от Индонезии до Сахары заполыхал нацеленный в сторону Запада огонь Джихада.

Исламский мир, в течение четырех веков непрерывно отступавший под натиском Европы (частью которой является и Россия), внезапно для «белого человека» перешел в контрнаступление. И оказалось, что, несмотря на подавляющее технологическое превосходство европейской цивилизации, окончательно победить в развернувшейся от арабских пустынь и афганских гор и до улиц Москвы, Лондона и Нью-Йорка, партизанско-террористической войне европейская цивилизация не в состоянии.

Военный успех зависит не только от экономики и военных технологий, но и от технологий управления людскими массами, от того, насколько воюющая сторона сможет использовать культурные коды, архетипы массового сознания, мобилизовать для своей победы историческое прошлое, внушить противнику ужас и уверенность в своей победе.

Именно так и поступила Аль-Каида. Она смогла поставить миллионы мусульман, в том числе и граждан западных стран, под свои знамена потому, что заставила их поверить: знамя Аль-Каиды – это и есть те самые «Черные знамена Хорасана», о которых они читали в детских книжках о грядущих битвах ислама, поверить, что война Бенчика (как любовно называют Усаму Бен Ладена русскоязычные исламисты) — есть война Конца Света, а что сами они теперь – реинкарнация сахабов — сподвижников Мухаммада…

Еще одна причина успеха – Аль-Каида первой уловила, что государство старого типа уже отживает свой век, и в ее лице на мировую арену вышел новый субъект международной политики. На наших глазах на смену старому типу государства, «государству-корпорации», ставшему господствующим в мире с начала эпохи Нового Времени, приходит его новый вариант, который можно назвать «Государство орденского типа» – сетевое объединение, основанное на идеологии, не имеющее определенной территории. Вот что такое Аль-Каида, Имарат Кавказ и подобные им структуры, возникающие по всему миру.

Когда ислам выступал в качестве территориального классического государства – он проигрывал Европе.

Как реванш, как ассиметричный ответ и появилась Аль-Каида, и оказалась успешной. Read More

Царизм и монополии в топливной промышленности России накануне Первой мировой войны

Вопрос о взаимоотношении монополий и государства в капиталистических странах принадлежит к числу наиболее актуальных в теоретическом и политическом отношении вопросов современности. Изучение его имеет большое значение и для разработки проблем истории империализма в целом.

В.И. Ленин и И.В. Сталин дали глубочайший марксистский анализ сущности и особенностей империализма как последней стадии капитализма. Открытие товарищем Сталиным основного экономического закона современного капитализма — закона, определяющего все важнейшие явления в области развития капиталистического способа производства, весь процесс его противоречивого развития — представляет новый шаг в развитии ленинского учения об империализме.

Ленин и Сталин показали, что изменения в экономике капитализма, в его базисе, связанные с переходом от «свободной» конкуренции к монополии, порождают, в свою очередь, изменения в надстройке, обслуживающей капиталистический базис, в том числе — изменения в характере политических учреждений. Из образования всесильных монополий с абсолютной неизбежностью вытекает усиление не только экономического, но и политического гнета, репрессий и насилия по отношению к рабочему классу и трудящимся массам, реакция по всей линии, «…необыкновенное усиление “государственной машины”, неслыханный рост ее чиновничьего и военного аппарата…»[1].

Превращение государственного аппарата в орудие извлечения и охраны наивысших прибылей становится одним из условий развития монополистического капитализма, условий чудовищного обогащения горстки промышленных и банковских воротил. Этот экономический смысл сближения монополий и государства затушевывался поверхностно-описательным термином «сращивание», который был принят до последнего времени в нашей экономической и исторической литературе. В своем классическом труде «Экономические проблемы социализма в СССР» товарищ Сталин с исключительной ясностью показал, что в процессе сближения монополий и государства происходит не просто сращивание их, а подчинение государственного аппарата монополиям[2].

Разумеется, степень подчинения государственного аппарата, формы использования его монополиями различны на разных этапах империализма и в разных капиталистических странах. Этот процесс начинается вместе с установлением господства монополий в хозяйственной жизни капиталистических стран и достигает наибольшего развития в период общего кризиса капитализма, особенно на его современном этапе. Поэтому задача исторических исследований, ставящих проблему подчинения государственного аппарата монополиям, состоит в том, чтобы выяснить специфику действия общей закономерности, обязательной для всех империалистических стран, в условиях данной страны и данного периода. Решению этой задачи в рамках, ограниченных конкретной темой из истории империализма в царской России накануне Первой мировой войны, и посвящена настоящая диссертация.

Ее методологической основой является ленинско-сталинское учение об империализме, работы Ленина и Сталина, в которых освещены все важнейшие вопросы экономического и социально-политического развития России в период империализма, исчерпывающе выяснены те исторические особенности, которые делали царскую Россию слабым звеном в цепи империализма, узловым пунктом всех империалистических противоречий. Read More

Парадокс европейской демократии

Сначала Греция спихнет с обрыва французские банки, но и немецким банкам этого не избежать. И все это добьет Италию окончательно. Если повезет, Италия утянет с собой в бездну Испанию. За Испанией последует Португалия, а за ней — Ирландия… Затем банки стран континентальной Европы закрывают свои двери, банкоматы пустеют. На улицах Рима появляются кухни для бедных… Когда в апреле 2012 года Греция без предупреждения объявляет о дефолте и отказывается от своих долгов, в Люксембурге собирается Комитет по спасению Европы и временно приостанавливает действие всех договоров.

Именно так видный британский историк Норман Дэвис представляет себе, как учебники истории в будущем опишут закат и падение Европы, свидетелями которого мы сейчас являемся [1]. Я подозреваю, что Дэвис ошибся в деталях: чтобы похоронить Европейский Союз, не будут создавать никакой Комитет по спасению Европы, и вообще вряд ли будет иметь место нечто столь демократическое. Однако, мне кажется, он прав в том, что еще один «вчерашний мир» исчез еще до того, как мы заметим его угасание. Когда рукотворным мирам политики и культуры приходит конец, они исчезают достаточно быстро. И действительно, тот Евросоюз, каким мы знали его один-два года назад, больше не существует. Элиты сбились с пути, а у общественности лопнуло терпение. В официальной мантре элиты Евросоюза («граждане Европы спасут Евросоюз»), больше напоминающей стенания, сквозит такое отчаянье, что, заслышав ее, немногие избранные европейцы-космополиты думают, что их лидеры способны воссоздать (на этот раз полностью и без промахов) нечто, похожее на федерализацию долга Александром Гамильтоном в Америке после гражданской войны, чтобы дать жизнь успешному пан-европейскому правлению [2].

Однако Александр Гамильтон не может спасти еврозону, да и в любом случае людей, ощущающих себя гражданами Европы, крайне мало. Скорее истинные граждане отдельных стран Европы при первой же возможности разрушат то, что от Европы осталось, — будь то на выборах или, что вероятнее, на улицах. Текущий кризис через боль показал, что несмотря на все слова о солидарности, которые мы слышим на протяжении многих лет, готовность европейской общественности взять на себя часть чужого бремени редко выходит за границы государства.

Давайте не будем ходить вокруг да около: Европа страдает не от финансово-экономического кризиса, но от гораздо более глубокого, социально-политического, а финансово-экономические проявления в нем — всего лишь симптом. Этот глубокий кризис сложился не только из-за того, что между центром и отдельными частями Евросоюза образовался дефицит демократии или нынешние лидеры стран Европы меньше преданы федеральному союзу, чем их предшественники. Он сложился из-за совокупных колоссальных изменений самой природы либерально-демократических режимов Европы. Гражданам Евросоюза не спасти его, потому что не существует европейского «демоса». Не выжить ему и как элитному проекту, поскольку кризис резко подстегнул процесс распада самих европейских демократических режимов, во главе которых стоят элиты.

Мы с готовностью соглашаемся с тем, что демократическое правительство — это результат социального и исторического развития, характерного для конкретного региона и общества, с тем, что условия для возникновения демократии (наличие необходимых институтов и отношение общества) распределены в мире неравномерно, как о том и говорили Монтескье, Локк и большинство представителей их поколения политических философов. Иными словами, мы признаем то, что перспективы утверждения демократии у любого народа неодинаковы по горизонтали. Однако мы остаемся на удивление слепыми относительно разнообразия демократических перспектив во времени по вертикальной оси, если можно так сказать. Общественные принципы демократии непрестанно, хотя и медленно, перемешиваются. И даже когда вся формальная структура остается косной, концентрация факторов, благоприятных для утверждения демократии, в какой-то момент может измениться [3]. А в результате получается медленный «тектонический» перекос между социальными реалиями и политическими средствами, который в конечном итоге может поставить под удар саму демократию. Раньше мы все время говорили о распаде социальных институтов на протяжении истории, но при этом как-то ухитрились внушить себе, что с нами ничего подобного случиться не может.

Однако именно это в Европе и случилось. Не слишком слабая, а чрезмерная социальная демократия, управляемая элитой, подорвала жизненно важное равновесие и социальную гармонию, которые так необходимы европейцам, чтобы поддерживать зрелую политическую демократию. А суть европейского проекта, для которого характерна политическая стратегия без политической кухни на европейском уровне и политическая кухня без стратегии на уровне национальных государств, — это самоотречение: иными словами, пример культурных противоречий не капитализма, а демократии. (В этом вопросе меня лично интересует в основном Европа, но некоторые аспекты этого анализа можно перенести и на американское общество, и на прочие форпосты либеральной демократии в мире.)

Парадокс пяти демократических революций

Главный политический парадокс нашего времени таков: ключевые факторы, которые стали одной из причин успеха европейского проекта, не дают победить нынешний кризис. Кризис доверия демократическим институтам в Европе произошел не в результате того, что демократизация и интеграция обществ провалилась, а из-за того, что то и другое удалось, но чрезмерно и неравномерно. Дениэл Белл в своей книге «Культурные противоречия капитализма», получившей заслуженное признание, принес неутешительные новости о том, что институты могут нечаянно породить проблемы, бьющие по их собственным основам. И он не был единственным и самым прозорливым аналитиком, предсказавшим это. За тридцать лет до него Лешек Колаковски писал: «Спустя много лет я снова просматривал «Открытое общество и его враги», и мне пришло в голову, что, нападая на тоталитарные идеологии и движения, Поппер забывает об обратной стороне этой угрозы. Я подразумеваю то, что можно назвать само-враждебностью открытого общества — не только врожденную неспособность демократии защитить себя от внутренних врагов одними только демократическими средствами, но также, что важнее, процесс, в результате которого развитие и соответствующее применение либеральных принципов превращает их в их полную противоположность» [4].

Акцент, который делает Колаковски на самоотравляющую природу открытых обществ, весьма важен для понимания нынешних проблем, с которыми столкнулась Европа. Полезно представить это самоотравление как непредвиденные последствия пяти революций, потрясших мир с 1968 года:

— культурная революция шестидесятых годов, которая лишила легитимности все социальные иерархии и поставила личность в центр политики;

— рыночная революция восьмидесятых, которая лишила легитимности государство как главного субъекта экономической деятельности;

— революции в Восточной и Центральной Европе в 1989 году, которые примирили культурную революцию шестидесятых (которой противились правые) и рыночную революцию восьмидесятых (которую не приняли левые) и убедили нас в антиисторичности предположения о том, что либеральная демократия бессмертна (конец истории, как тогда говорили);

— революция в области коммуникации в девяностых, которой способствовало быстрое распространение кибернетических технологий и не в последнюю очередь Интернет;

— революция двухтысячных в области нейробиологии, которая изменила наше представление о работе человеческого мозга, дала возможность более системно манипулировать эмоциями, чтобы вытеснить рациональность из сердца демократической политики.

Read More

1 15 16 17 18 19 27