Про план Маршалла доходчиво

Внешнеполитические шаги США в 1947 году были беспрецедентны, что диктовалось сложившимся по итогам Второй Мировой положением в мире, «новым мировым порядком», который позже стали называть двуполярным миром.

Беспрецедентность внешнеполитическая означала и беспрецедентность внутриполитических действий, в первую очередь в области идеологии, так как государству следовало каким-то образом «объяснить» избирателю почему оно поступает так, а не иначе.

И сделать это было не очень легко, так как тогдашнее американское общество полагало, что его государство выходит из изоляции и принимает участие в мировых делах только в таких экстраординарных случаях, как мировые войны. А 47-й год был годом послевоенной эйфории и действительность проговаривалась в исключительно мирных терминах. «Силовые» действия заведомо исключались, о них и речи не могло идти, и даже вмешательство в европейские дела в форме экономической и финансовой помощи требовало «встряски» массового сознания. Именно эту цель преследовала декларированная доктрина Трумана. Впервые в своей истории Соединённые Штаты предпринимали пусть и не посредством вооружённых сил, но тем не менее интервенцию в мирное время.

«Поможем Европе подняться с колен, чтобы она могла противостоять коммунистической угрозе.» Так выглядела причинно-следственная связь в газетных заголовках. Для более «продвинутой» части общества проблема вербализировалась немного по-другому и обрастала деталями — «послевоенные Европа и Япония являются для нас естественными рынками сбыта и чем лучше у них будут обстоять дела, тем больше они смогут у нас покупать, стимулируя уже нашу экономику, а потому в наших национальных интересах как можно быстрее восстановить покупательную способность европейцев и японцев.»

Ни высокая политика, ни вопросы геополитики не затрагивались, государство играло на других струнах, в одном случае оно взывало к эмоциям, в другом к вполне естественному желанию граждан и гражданок жить не только весело, но ещё и хорошо.

Однако кроме идеологического фундамента требовалась ещё и «физика», требовалось нечто материальное, словами делу не поможешь и если решение было принято ещё до того, как началась идеологическая кампания, то после слов следовало перейти к делам. Для помощи нужны были деньги, много денег. Очень много.

Труману было необходимо заручиться поддержкой Конгресса и он начал с того, что встретился с Сэмом Рейбёрном, спикером Палаты Представителей и попросил его о поддержке. Рейбёрн ответил, что он не видит возможности получить одобрение Конгресса. «Господин президент, мы не можем финансировать восстановление Европы, мы просто не можем себе этого позволить, мы разорим страну.» Труман ему сказал: «Сэм, если мы этого не сделаем, в Европе начнётся худшая в её истории депрессия, сотни тысяч людей умрут от голода, там разразится катастрофа и если мы позволим Европе пойти ко дну, то депрессия начнётся и у нас тоже. Мы оба жили во время депрессии, мы знаем, что это такое и я не думаю, что мы захотим пережить это ещё раз.» «Во сколько это нам обойдётся?» — спросил Рейбёрн. «В пятнадцать или шестнадцать миллиардов долларов» — ответил ему Труман.

Сценка эта изложена в мемуарах Трумана и с его слов Рейбёрн, услышав сумму, побледнел. «Мне будет трудно их уговорить, но я сделаю всё, что могу, вы можете на меня рассчитывать» — сказал он.

История с «планом Маршалла» свидетельствует об умении просчитывать на много шагов вперёд и учитывать множество факторов, отнюдь не очевидных даже и для занимающих высокие государственные посты людей.
Read More

Ядовитый укус Гроссмейстера

Если серьезно рассмотреть некоторых представителей

нашей интеллигенции, то можно будет увидеть, 

что они еще не вышли даже из неорганического состояния…

Преподобный Иустин (Попович) 

 

Недавно один английский писатель (не помню его имени) по каналу Ren TV делился своими впечатлениями от происходящих в мире событий. Мне писатель показался симпатичным, и я решил прислушаться к тому, что он говорит. Англичанин поразительно точно оценивал действия Запада по отношению к тем, кого он, т.е. этот самый Запад, считает своими врагами. Например, писатель однозначно резко осудил убийство натовцами ливийского лидера Муаммара Каддафи. Он подчеркнул абсолютную аморальность подобных действий. Я тогда подумал: удивительный какой англичанин. Не боится ничего и режет правду матку, словно он давний автор РНЛ. А ведь за такие речи на Западе можно весьма сильно поплатиться, и если не сесть в тюрьму, хотя и такое возможно, то уж точно стать изгоем цивилизованного общества. Я был заинтригован и стал слушать еще внимательнее. И тут я понял, что не перевелись еще юродивые на нашей грешной земле.

Судите сами. Английский писатель с обаятельной улыбкой стал давать свое объяснение аморальной политике Запада. Оказывается все политические вожди западного мира вовсе не люди, а рептилии, да-да, именно рептилии, очень неприятные существа, покрытые пупырчатой чешуйчатой толстенной шкурой, на коротких и крепких когтистых лапах, с отвратительными желтыми глазами и омерзительным похотливым языком. В качестве доказательства писатель предложил сравнить глаза Джорджа Буша и какого-то ящера. И, действительно, на представленном фото глаза американского президента и рептилии оказались совершенно одинаковыми. Подобных фотографий писатель представил множество. Но дальше еще интереснее. Оказывается, что кровь представителей древних правящих кланов Запада, всех этих Рокфеллеров, Ротшильдов и прочих, действительно имеет голубоватый цвет, точно такой же, как и у рептилий. Английский писатель сделал на этом особый акцент.

Молодец англичанин. Не мог же он напрямую обвинить западный истеблишмент в педерастии. Хотя, если посмотреть на рассуждения английского писателя с метафизической и духовной стороны, то получится, что он совершенно прав. Ведь человек, согласно святоотеческому учению, может подняться выше своего человеческого естества, обожиться и превзойти ангелов, став сыном Божиим по благодати. Но человек так же может и пасть ниже своего естества, осатанеть и стать даже хуже и страшнее демонов.

Преподобный Иустин (Попович) говорит в этой связи: «Безбожник – всегда неминуемо и без-человек, а тем самым и не-человек…Возводя себя на высоту человек исчезает в божественной беспредельности; низводя в пучину, тонет в демоническом беспределе». Рептилия у английского писателя – замечательная художественная метафора падения человека ниже своего естества.

Но я хотел бы дальше развить мысли замечательного английского писателя, чем-то напоминающего моего любимого Честертона.
Read More

1905 год: заговор элит, «оранжизм» либералов и патриотизм пораженчества Ленина

В 1903—1904 гг. РСДРП в основном продолжает вариться в собственном соку. С одной стороны, будущее лидерства Ленина в ней уже очевидно, так как альтернативы ему в этом качестве нет. С другой, многие, даже большевики оспаривают и саму модель лидерства, и авторитет Ленина в этом качестве, ведя бесконечные дискуссии, вроде той, что вспыхнула уже, правда, в 1908 году между Лениным и его бывшим другом Богдановым по вопросу эмпириокритицизма.

В этом состоянии партия и встречает 1905 год, ставший точкой отсчёта драматических изменений в России.

Две войны, русско-японская и русско-немецкая (Первая мировая) предшествовали в России двум революциям 1905 и 1917 гг. соответственно, вызвали к жизни их. За обеими ими, бесспорно, стоял могущественный внешний заговор, опирающийся на пятую колону внутри России – либеральное лобби в правящих кругах.

Англия и Америка сознательно и усердно подталкивали Японию к войне с Россией, но причина того, что Япония пошла на её развязывание заключается в слабости России и её неготовности к этой войне, безошибочно просчитанной иностранными разведками. Например, в сороковые годы, будучи даже формальной частью коалиции стран Оси, Япония не рискнула напасть на мобилизованную до предела, но при этом истекающую кровью на западном фронте Россию Сталина, а на Россию Николая II напала почти без колебаний. У Сталина и коммунистов была другая история – они никогда не жалели русских сил, чем и брали внешних врагов, тогда как последние Романовы эти силы, если и жалели, то явно не просчитывали. Расхлябанная капиталистическо-бюрократическая Россия не могла вести успешную борьбу одновременно на тихоокеанском и балканском направлениях, поэтому враг сперва ударил по наиболее слабому первому, отправив набирающего силы, но ещё незрелого соперника в нокдаун, а потом, не дав ему толком восстановиться, спровоцировал «рубку» на втором, нокаутировав его окончательно.

Практически синхронно с развязанной против России войной в неё переносит свою деятельность уже упоминавшийся нами не раз бывший марксист Струве, чья ставка на прагматичный либерализм, а не доктринёрский марксизм показывает себя в этот момент более оправданной. Он возвращается в Россию из Швейцарии в 1904 году и разворачивает деятельность своего «Союза Освобождения», который получает активную поддержку со стороны либеральных кругов и русского масонства.

«Союз Освобождения» и становится ведущей силой революции 1905 года, опирающейся на поддержку либеральных кругов внутри истеблишмента, вполне себе «оранжевой», если учесть не только либерализм, но и декларируемый национализм Струве («я западник, а значит, националист», – говорил он о себе). Под эти задачи, в Париже в 1904 году при открытом участии японских покровителей (полковник Мотодзиро Акаси) формируется широкая «оранжевая коалиция», куда входят национал-либеральные (Струве, Милюков), лево-социалистические (эсеры) и сепаратистские партии и движения.

РСДРП не входит в эту коалицию по двум причинам. Первая и наиболее вероятная заключается в том, что на тот момент она не представляет собой сколь либо значимой силы, необходимой для участия в революции. Вторая, однако, также заслуживает того, чтобы быть отмеченной – принципиальная позиция руководства РСДРП, особенно Плеханова, о недопустимости сотрудничества с военными противниками России с целью борьбы с царским режимом.

Социал-демократы, будущие коммунисты, таким образом показывают себя более принципиальной патриотической, несмотря на свой интернационализм силой, чем русские национал-демократы, не гнушавшиеся откровенного сотрудничества с врагом своей воюющей страны. Конечно, можно возразить, что это было заслугой исключительно старой закалки русского патриота Плеханова, тогда как пораженческая позиция Ленина в первую мировую войну, немецкий генштаб и «запломбированный вагон» кардинально изменят эту ситуацию.

Не готов с этим согласиться. Социал-демократы и, в частности, большевики, очевидно, получали ту или иную материально-техническую помощь со стороны внешних врагов царского правительства, однако, на фоне многих других партий, включая и «русско-патриотические», всегда были достаточно щепетильны к своему реноме в данном отношении. Это проявилось и в публичном отмежевании Ленина от Парвуса, о котором мы ещё будем говорить, в том числе уже после прихода к власти, и в том, что при своей эвакуации в Россию в 1917 году в пресловутом «запломбированном вагоне» он настоял на открытом формате этого мероприятия, конечно, при содействии немецкого правительства (интересы сторон совпадали, в конце концов), но под эгидой публичной организации русских политических эмигрантов и дистанцируясь от всяких связей с немецким Генштабом.
Read More

Реальность и миф Холодной войны

Вторая мировая война и ее последствия повергли многие восточноевропейские страны в пороговое состояние между победой и разгромом. Страны, социально и экономически изможденные войной, легко перешли под контроль СССР, но несмотря на все отчаяние и безнадежность, опыт поражений преодолевался надеждами на национальное освобождение, изначально выражаемыми через символическую принадлежность к другому типу цивилизации. Идеологическое разделение между «либеральными демократиями» и «народными демократиями» исходило из культурно детерминированных воззрений, согласно которым западная демократия индивидуалистична и свободна, а коммунизм есть коллективизм и тоталитаризм. Вопрос не в том, насколько это верно эмпирически. Политический антагонизм между коммунизмом и демократией во время Холодной войны отвлек внимание от того факта, что враждующие блоки одинаково были одержимы стремлением пересоздать не только институциональный, но и символический порядок. Обе стороны заявляли, что их политические и экономические системы универсальны, так как находятся на самом гребне современности. Точно также и либеральные, и народные демократии были равно убеждены, что именно они — лучшая из существующих, а то и наилучшая из всех возможных форм демократии. Западные демократии, особенно США, обратили политический конфликт в жизненное сражение между добром и злом, что достигло своего пика в моралистическом крестовом походе эпохи Рейгана (Gleason 1995: 190–210). Концепция тоталитаризма превратилась, по словам Дж. Кеннана, в «доктрину» — в неразложимый миф (Rossbach 1999: 213). Более того, во времена Холодной войны само понятие демократии расширилось: демократия стала пониматься не только как конституционная форма управления, но и как социальная реальность. Особенно после смерти Сталина западная демократия была распропагандирована как морально более высокая форма «правильного» общества.

Соответственно, народные демократии утверждали свою верность демократическим принципам через собственное противопоставление якобы состоявшимся на Западе историческим преемникам фашистских режимов. Всеобщая пропаганда централизованного государства, сплотившегося перед лицом фашистских врагов, стала излюбленным делом новых народных демократий после 1945 года. Антифашистский миф в Восточной Европе после 1945 года не отменял стремления к национальной независимости, к формам умственного, культурного сопротивления, символизма народного суверенитета. Антифашистский миф, позволявший идентифицировать врагов, сам становился главным символом, наделявшим новые народные демократии смыслом существования и ощущением стабильности. Сама история Второй мировой войны рассматривалась селективно, что поддерживалось постоянными чистками элит и отсутствием всякого упоминания, например, о судьбе евреев.

Советский коммунизм был не просто антидемократическим в смысле установления монополии на политику — он таил в себе потенциальную угрозу устойчивости западных либеральных демократий. В этом отношении агрессивный антикоммунизм США при отсутствии реального военного конфликта с СССР был основан на паническом страхе соприкосновения с «заразой» коммунизма (Wydra 2007: 291). Не следует забывать, что в конце Второй мировой войны позиция стран в других частях Европы вовсе не была «консолидированной», если можно ее с чем-то сравнивать. Позиции коммунистических партий во Франции и Италии были очень сильны, и угроза гражданских столкновений между коммунистами и некоммунистами была вполне реальной. А вероятность «заразиться» коммунизмом становилась еще более очевидной, если учитывать восхищение советским коммунизмом и его поддержку, которую выказывали многие западные интеллектуалы и писатели.

Конечно, советский коммунизм имел свою витрину для тех, кто разочаровался в капиталистической системе.
Read More

Бунт официанта

Культура стала заискивать перед шпаной, хамом, фашистом, перед оголтелым невеждой. Теперь приходится оправдываться за то, что веришь в Бога, в семью, в законы общежития

В искусстве есть понятие «контрапункт», кульминация сюжета. Пункт против пункта, утверждение против утверждения, две темы столкнулись.

Если не нужно разрешить вопрос, разобраться в переживаниях, отличить хорошее от плохого — то обращаться к искусству нет нужды.

Тварь дрожащая — или право имею, быть — или не быть, война — или мир, красное — или черное, коварство — и любовь, Дон Кихот — и Санчо, Карлсон — и Малыш; одновременное развитие двух тем необходимо и в детской книжке. Даже в бесконфликтном романе «Винни-Пух» представлены полярные взгляды: Пятачок предлагает положить в ловушку для Слонопотама желуди, Пух настаивает на меде, в итоге Пух кладет в ловушку горшок, но мед съедает. Ловушка с пустым горшком — контрапункт произведения, образ собирает противоречия воедино. Классическое искусство использует прием контрапункта, наделяя образ двойной природой: великие скульптуры имеют разнонаправленные векторы движения — Дискобол закручивает движение форм в двух противоположных направлениях; герои романов вступают в противоречие сами с собой — Гобсек скуп и благороден, Лир безумен и мудр. Щека Богоматери — розовая и живая щека, прижатая к желтой мертвой щеке Христа, — есть величайший контрапункт живописи Возрождения, кульминация пластического искусства. Контраст в живописи придуман, чтобы сделать контрапункт зримым. Ван Гог так виртуозно пользовался противоречиями палитры, что умел найти точку в картине, где представлены все контрастные цвета. В его портретах эта точка — глаз персонажа: изжелта-белый белок, темно-фиолетовый глаз, голубая тень под глазом, охристое веко, розово-красный уголок глаза; Ван Гог умеет в кульминационной точке повествования соединить все контрасты. Образ, в котором положительное начало и отрицательное (добродетель и гордыня, героизм и беспутство) сплелись воедино, есть условие убедительности героя. Мы называем персонажа плакатным, если автор показывает только положительные стороны характера. В искусстве убедителен тот герой, который являет нерасторжимое целое из непримиримых противоречий. В этом отношении (то есть в сочетании несочетаемого) эстетика светской культуры повторяет основной постулат христианской религии. Контрапунктом всей христианской культуры — и живописи, и музыки, и литературы, и философии — является образ самого Иисуса Христа. Недаром Христа изображают в одеждах контрастных цветов: красный цвет символизирует земную природу, голубой — природу небесную. В эти контрастные цвета Христос облачен всегда, в картине «Явление Христа народу» вы еще не видите Его лица, но контраст цветов уже явлен. Спаситель сразу дает нам понять, что Он есть точка схода противоречий мира, Он есть контрапункт бытия. Образ Спасителя соединяет две природы, божественную и человеческую, в противоречивое единство, которое именуют «неслиянно нераздельным». Образ Иисуса, по сути, и есть наиболее точное определение контрапункта. Одно начало делается понятным лишь по отношению к другому началу: мы никогда не поймем неба, не зная земли; божественным началом задается измерение человеческого, и наоборот. Все образы, созданные в искусстве стран христианского круга, безусловно исходят из этой двуприродности — само искусство по определению двуприродно: бренная материя (краска, бумага, камень) преобразуется в нетленное. Высказывание образное не существует вне контрапункта — иначе превратится в приказ или орнамент, в нечто служебное. Скажем, в уголовной хронике драмы нет, поскольку нет образа: в случае Чикатило нет драмы, а в случае Отелло — драма есть. В плакате нет драмы: «Не стой под стрелой!» — тревожное сообщение, но в отсутствие контрапункта — сообщение не драматическое. А в картине «Возвращение блудного сына» драма есть, потому что есть полнокровный образ. И за отца, и за сына на картине переживаешь больше, нежели за человечка на плакате, который неосторожно встал под стрелой крана. За человечка на плакате не переживаешь, а переживать надо — искусство ведь затем и существует! — но переживание пробуждается лишь контрапунктом, зритель проникается тем, что соучаствует в разрешении противоречий. Данное положение принципиально важно для понимания того, что произошло в секулярном искусстве Запада, которое в XX веке сделало шаг в сторону язычества, то есть возвратный шаг. Был пересмотрен тот основной аспект эстетики, который Ницше именовал «рождением трагедии». Как это ни парадоксально прозвучит, в эстетике авангарда исчез героизм, исчезли конфликт и трагедия. Борьба перестала быть героической и трагедийной, поскольку из нее исчез образ, а трагедию может воплощать только образ. Дело здесь не в революции как таковой и не в протесте как таковом. Протестного искусства было предостаточно — вот, скажем, «Расстрел 3 мая» Франсиско Гойи, главный герой воплощает трагедию. А «Черный квадрат» — тоже революционное искусство, а трагедию не воплощает. Может ли квадрат поведать нам о трагедии? Может ли знак представить столкновение убеждений? Какие убеждения в знаках треугольника и призмы? Данные слова не критика эстетики авангарда, но лишь констатация того, что новая эстетика не трагедийна: нет страдательного субъекта, нет конфликта. Без-образный авангард поставил серьезный вопрос перед христианской образной эстетикой: может ли быть мятеж без контрапункта, протест без трагедии, пафос без героя? Возможно ли такое в принципе или это нонсенс? Можно быть неверующим (многие художники и были неверующими), но находиться вне христианской эстетики — невозможно, коль скоро художник работает в так называемой христианской цивилизации. Все, о чем говорилось выше, это законы кровообращения искусства, это условие создания образа. И вот революционный авангард, пересматривая основные положения классической эстетики, устранил фундаментальный принцип христианского искусства. Авангардная эстетика отказалась от контрапункта. Казалось бы, от авангарда следует ждать взрыва мятежных провокаций! Произведение бунтарское явит изобилие контрапунктов: что ни загогулина, то контрапункт. На деле же авангардная продукция — абсолютно бесконфликтная вещь. В мастерской авангардиста царит вечный штиль: ничего более покойного, нежели «Черный квадрат», и вообразить нельзя — это вам не изглоданный скорбями старик Рембрандта. Конфликт вынесен авангардом из самого произведения вовне — во внешнюю среду. То, как воспринимают черный квадрат или нарисованный пенис, — это и есть отныне контрапункт. В самом же произведении авангарда контрапункта не существует. Официант всегда невозмутим.

Протест заказывали?

Вот произведение: мастер изобразил на стене половой член. Рисунок не передает больших чувств, в общественных туалетах подобных изображений много, их оставляют дурные люди, часто маньяки. Однако рисунок помещен напротив здания Федеральной службы безопасности, и этот жест превращает туалетный рисунок в протестное произведение. Иными словами, произведение опознали как высказывание в контексте культуры общества. Так произошло с писсуаром, выставленным Дюшаном. Этот писсуар критика признала ярким произведением XX века, хотя высказывание имеет внешний характер: мастер эпатирует общественное мнение, утверждает, что люди — стадо, готовое поклоняться чему угодно, и люди подтверждают эту мысль, начинают поклоняться писсуару. Писсуар или рисунок члена не есть произведения. Произведением является эпатирующий жест.
Read More

Как P.Riot смогут добиться пересмотра своего приговора

В делах о мыслепреступлениях самое сложное — установление криминального мотива. Когдал судят за слова, важно учесть, в каком смысле  обвиняемый эти слова употреблял.
В этом отличие разбирательства мыслепреступлений от разбирательства преступлений обычных. Раз речь идет о том, что происходит в мире символов, с символами и при помощи символов, значит мы ушли в мир заведомо конвенциональный (условно-договорной). И тут важно уточнять — один и тот же ли смысл разные стороны вкладывают в одни и те же слова и символы.

Весь приговор строится на весьма шатком основании — на утверждении, что участники панк-группы  испытывают ненависть ко всем православным христианам и к православию как таковому.

Утверждать наличие мотива в действии человека при условии,  что сам этот человек именно этот мотив  в себе отрицает – значит претендовать на роль Бога. Ибо только Бог  - Сердцеведец (Деян 1,24). Но Хамовнический суд решил, что ему виднее, и что он  тоже может взирать не на лица, а на сердца.

Но вот пришел «момент истины». В Киеве защитница PR устроила акцию в их поддержку. Акция состояла в обрушении поклонного Креста, установленного в память жертв сталинских репрессий. Памятный крест установлен на холме над майданом Незалежности возле Октябрьского дворца в Киеве, где до войны находилось управление НКВД и в котором проходили расстрелы. Поражают и место и дата события:

Акция произошла накануне 18 августа – дня, когда  православные поминают жертв террора и сталинских репрессий.
Read More

Был порядок, говорят..

Общим местом в общественном сознании стала мысль, что «при Сталине не воровали», что тогда был порядок и не было коррупции. О том, каков был порядок, основанный на терроре и беззаконии, мы сейчас знаем уже довольно много — благодаря многочисленным публикациям документов и воспоминаний, работам историков, которые сосредоточивались преимущественно на исследовании репрессивного аппарата и механизмов тоталитарной власти. Про коррупцию в сталинские времена написано и опубликовано пока еще слишком мало. Архивы советских контрольных органов обследованы лишь фрагментарно. Потому-то и сохраняется иллюзия, что коррупции при Сталине не было.

В условиях общенародной собственности на средства производства, которая вела к обесценению денег и росту дефицита товаров и услуг, взятки часто приобретали натуральную форму. Собственно, для Российской империи здесь не было ничего нового. Еще ревизоры Петра Великого брали взятки икрой и рыбой. А в советское время можно было, например, отремонтировать начальнику автомобиль за казенный счет, устроить ему банкет, достать дефицитные билеты в театр и т. п. Если речь шла о более высоком уровне, то дорогими подарками могли быть картины, антиквариат, роскошные халаты, породистые скакуны и т. п. Единственный период, когда коррупция приобрела преимущественно денежный характер, — эпоха нэпа. Тогда многие коммунисты-начальники совместно с нэпманами проворачивали миллионные аферы. После того как нэп прикончили, коррупция опять стала преимущественно натуральной. В таком виде она, кстати, была значительно менее уязвимой для судебного преследования. Тут надо заметить, что призванная контролировать власть Рабоче-крестьянская инспекция своей функции не выполняла, потому что на практике она не могла привлекать к ответственности коммунистов без решения соответствующих партийных органов. А большинство начальников были членами партии. Поэтому гораздо большую роль играла Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б), но дела о коррупции туда попадали редко. В 1934 году РККИ и ЦКК слили в Комитет партийного контроля, но в 1940 году опять выделили Наркомат Государственного Контроля. Его главой был назначен Лев Захарович Мех-лис, один из ближайших к Сталину людей. Но активно действовать в этой должности он начал только после Второй мировой войны. 19 марта 1946 года Наркомат госконтроля переименовали а Министерство госконтроля.

Характерный эпизод, отчетливо показывающий как размах коррупции в сталинскую эпоху, так и нежелание верховного владыки действительно с ней бороться, относится к послевоенной эпохе[1]. Очевидно, Мехлис получил указание вождя немного припугнуть номенклатуру, которая хотела расслабиться после тягот военного времени и пожить в свое удовольствие. Так, в сентябре 1946 года он доложил заместителю председателя Совета Министров и члену Политбюро Лаврентию Берии о злоупотреблении служебным положением заместителями министра трудовых ресурсов СССР П. Г. Москатовым и Г. И. Зеленко, которые потратили на строительство собственных дач более 80 тыс. рублей государственных средств и использовали бесплатный труд учащихся ремесленных училищ. Замечу, кстати, что 80 тыс. рублей по тем временам — не такие уж большие деньги. Примерно столько же стоил тогда хороший автомобиль.
Read More

Роль старообрядцев в разгроме польского восстания 1863 года

Ниже приводится выжимка из интересной статьи о роли старообрядцев Ковенской, Виленской и Витебской губерний в подавлении польского восстания 1863 г., что также может служить достойным ответом на хамские и безграмотные претензии к Древлеправославию, высказываемые, например, тем же Галковским. Несмотря на дикий террор Романовых, старообрядческие анклавы Белоруссии и Литвы, будучи по совместительству великорусскими островками среди белорусского (тоже русского, но нововерческого или униатского), польского, литовского и латышского населения, на практике доказали свою верность Отечеству и приняли на себя первый удар иудо-папистских мятежников. Но как и ожидалось, правительство отплатило этим мужественным русским людям чёрной неблагодарностью. Зачему, что столь же бескомпромиссно национально-русскую позицию заняли старообрядцы Полоцкой области в годы советско-германской войны, что проявилось в создании автономной «Зуевской Руси» и вооружённых сил в несколько тысяч человек, успешно противостоявших как советским партизанам, так и немецким реквизиционным отрядам. Белорусских сепаратистов старообрядцы не принимали. После прихода большевицких войск партизанская война на территории «Зуевской Руси» продолжалась ещё несколько лет.

"Пока духовное и светское начальство размышляло о том, как следует поступить с непокорными старообрядцами, в губернии начались вооруженные выступления поляков. 13 апреля 1863 г. отряд сепаратистов под предводительством графа Л. Плятера численностью в 50 человек напал на воинский транспорт с оружием, шедший из Динабургской крепости в Дриссу. Нападавшие застрелили трех солдат и, захватив оружие, попытались уйти в Литву. Между тем до старообрядцев, селения которых располагались по пути следования мятежников, дошли слухи о нападении поляков на транспорт. Реакция их была незамедлительной. Вооружившись дубинами и кольями, старообрядцы в течение дня дважды нападали на отряд графа Плятера и, в конечном итоге, отбили у них повозки с оружием, а самих захватили в плен. Пленных привели на станцию Дубна, откуда они были отправлены в Динабургскую крепость[35].

На следующий день толпа старообрядцев направилась громить имения польских помещиков, которых подозревали в поддержке мятежников. Комендант Динабургской крепости спешно телеграфировал в Петербург: «Раскольники сел Межвиды и Малиновки более 1000 человек, двинулись массами на помещичьи дворы, грабят, жгут»[36]. Примеру старообрядцев последовали остальные крестьяне – белорусы и латыши, которые стали ловить мятежников, собиравшихся в Ликсненских и Бересневских лесах. Одновременно последовали многочисленные поджоги и грабежи имений польских дворян в качестве мести за нападение на военный транспорт и убийство русских солдат. Владельцев имений, которые представлялись крестьянам пособниками и участниками восстания, связанных по рукам и ногам, доставляли в Динабургскую крепость.

Крестьянские погромы, направленные против польских помещиков, подозреваемых в сочувствии к мятежу, перебросились и на Режицкий уезд той же губернии[37]. Только вмешательство властей смогло остановить этот старообрядческий и крестьянский самосуд, начатый «снизу» в защиту единства империи. Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьёв, в отличие от некоторых представителей правительственных «верхов», события в Динабургском и Режицком уездах Витебской губернии однозначно трактовал как исполнение русскими крестьянами своего верноподданнического долга, а не грабежи и разбой пьяных мужиков[38].
Read More

Олимпиада... И тут церковники!

Неофициальный девиз олимпийского движения — «Главное — не победа, а участие»
Его авторство ошибочно приписывается де Кубертену.

На самом деле эта фраза связана с трагедией итальянского бегуна Пиетри Дорандо на лондонской Олимпиаде 1908 года.
Он вышел в лидеры за милю до стадиона, уже на стадионе стал терять ориентацию в пространстве, несколько раз падал.
Он не просил о помощи, через финишную черту его перевели британские официальные лица: судья и журналист (по некоторым сведениям это был писатель Артур Конан Дойль).

Чрез 10 дней состоялась торжественная церемония вручения призов. Вручать призы должен был король Эдуард, но он, рассерженный поведением американских спортсменов на церемонии открытия, отказался участвовать в этом мероприятии. Вместо него золотые медали победителям отдавала его жена Александра.Пиетри Дорандо получил не медаль, а золотую чашу из рук королевы, так как делегация США заявила протест и в конце концов победителем был признан пришедший вторым американец Джонни Хейс.

Так вот в связи с этой историей епископ из Южного Вифлеема (штат Пенсильвания) Этельберт Талбот (Ethelbert Talbot) произнёс известную фразу «Главное — не победа, а участие» (The Games themselves are better than the race and the prize). Дело было в лондонском соборе  19 июля в соборе св. Павла во время богослужения, на которое были специально приглашены участники и официальные лица Олимпиады. Американский епископ , комментируя фрагмент из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (1 Кор 9, 24), сказал следующее:

В конце концов, настоящая Олимпиада дает нам только один надежный урок: Игры сами по себе лучше, чем гонка и награда. Св. Павел говорит нам, как мало значит награда. Наша награда — не та, что тленна, но та, что нетленна; и хотя только один может получить лавровый венец, все могут участвовать в равной радости состязания.

На правительственном банкете, данном в Лондоне 24 июля  барон де Кубертен сослался на эту проповедь и перевел ее на французский так: “L’important dans ces Olympiades, c’est moins d’y gagner que d’y prendre part” («На этих Олимпиадах важно не столько побеждать, сколько участвовать»).

Источник

Урок правильной дипломатии

То, что Англия проделала, было выводом человечества на следующий уровень, на следующую ступень строящегося зиккурата. Понимая, что исход Второй Мировой Войны лишает её роли первой среди равных, Англия решила «выиграть в проигрыше», назначив себе наследника. Альтернативой было ничего не предпринимать, тем самым позволив европейским событиям зайти дальше, после чего следовало обвальное развитие ситуации, влиять на которую англичане смогли вряд ли. Это с одной стороны. А с другой они могли придать событиям более или менее предсказуемый ход, для чего нужно было определиться с выбором — кого из двух победителей поддерживать.

СССР или США.

Выбор был далеко не так прост и очевиден, как может показаться. Кроме того оказывать поддержку СССР англичанам было бы гораздо легче, для этого им нужно было постепенно уступать советскому давлению в Европе, сдувать шарик, не позволяя ему лопнуть или другими словами проводить ту же политику, которую проводили в преддверии Второй Мировой французы в отношении Германии. Между прочим, послевоенное усиление СССР означало и автоматическое усиление американцами Англии, вроде бы выгода налицо, но в дальней перспективе это означало, что в будущем и вполне реальном конфликте с СССР США начнут с того, что пустят в ход «английский меч». Козе такой баян был совершенно ни к чему.

Ставка же на США помимо всего прочего была трудна потому, что США вовсе не стремились к тому, чтобы их поддерживали и Англии для того, чтобы поддержка была принята, перво-наперво следовало не позволить американцам уйти в изоляцию, «втянуться в раковину». И затеянная англичанами «греческая игра» была в высшей степени рискованной, так как Англия не знала насколько высок болевой порог Америки. Не угадай англичане и американцы вполне могли сказать что-то вроде: «Что? Грецию бросаете? Да и хер с ней, с Грецией. Если нам понадобится Парфенон, мы себе в Лас-Вегасе свой построим, в два раза выше. Да и Эгейское море нам ни к чему, у нас океан есть, нам его обустраивать надо.»

США не только не стремились в Европу, но наоборот, они усматривали прямую выгоду в том, что послевоенная картинка там выстраивалась как упёршиеся лбами СССР и Великобритания. «Бараны.» И теперь англичанам следовало убедить американцев стать одним из этих баранов. И убедить очень быстро, до того, как расплавленный войной мир начнёт «схватываться», застывать. И англичане угадали, их ход заставил американцев задуматься и решиться.

Раскинув мозгами США решили, что если предоставить Европу её печальной судьбе сейчас, то через некоторое время «сила вещей» неминуемо заставит их опять, как в 1917 и 1944 высаживаться на пляжи «старушки» в силе, славе и блеске, но только в будущем такая попытка будет сопряжена с гораздо большими трудностями и куда большей концентрацией усилий, чем в двух минувших мировых войнах. Взвесив все «за» и «против» американцы решились и, отнеся уже поднесённый ко рту лакомый тихоокеанский кусок, вздохнули и принялись засучивать рукава. Масштаб того, что предстояло сделать они представляли с самого начала.
Read More

1 16 17 18 19 20 49