Метка: История

Восточная политика Пилсудского

  • Комментарии к записи Восточная политика Пилсудского отключены
  • Тексты

Был такой момент во время польско-советской войны, когда большевики, отступавшие под напором белой армии, направили к Пилсудскому посланника с тайной просьбой временно прекратить наступательные операции, убеждая его в том, что если он в это время ударит, то белые армии победят и вернётся прежняя Россия. Пилсудский удовлетворил просьбу большевиков и не допустил победы белых. Следует ли нам его за это порицать или быть благодарными?

Изображение

19 апреля 1919 года Пилсудский взял Вильно с помощью кавалерии, 11 полка уланов  и пехоты Легионеров. Успех в городе закрепили рабочие-железнодорожники, которые по собственной инициативе организовали ж/д состав и направили его за пехотой в Лиду. Город кипел патриотическими чувствами. Пилсудский выпустил воззвание:"...К жителям бывшего Великого Княжества Литовского... край ваш..." Профессор Станислав Строньский, этот оборот многократно передразнивал. «Ваш Край...», - значит не наш, не польский — склоняет прийти к такому выводу этот оборот из воззвания. Но в этом нет резона, точно так возможно написать и воззвание к полякам в Кракове:"Поляки, ваш час пробил...", или «Поляки, Край ваш...». Однако, не приходится сомневаться, что это воззвание является отражением идеи о федеративном устройстве страны, противниками которой были националисты и необходимо сказать правду — вся общественность Вильно. В выборах в городскую раду Вилно(которые вскоре состоялись), националисты получили почти все мандаты,  виленские «демократы», которые были сторонниами федерализма и социалисты, получили совсем незначительные — несколько мест.

Теперь я хотел бы приступить к рассмотрению политики Пилсудского в отношении России. Она уже стала давним прошлым не только во времени, но и в смысле наших возможностей. Национал-демократы, выражение — «федеральная идея», превратили в некий обвинительный акт, после чего вся политика в отношении России объяснялась, как последствие этого федерализма. Профессор Строньский навязал польскому обывателю убеждение, что Пилсудский(как социалист и демократ), так любит разных украинцев и белорусов, что готов для них не только русские земли отвоёвывать, но и принести им в дар земли польские. Что, межнациональные идеалы равенства народов, являются мотором деятельности Начальника Паньства (Государства). Такого рода интерпретация не была исключительно фантазией, либо инсинуацией профессора Строньского(под его руководством, имел место, целый оркестр из таких обвинений). Верили в это не только «Национал-демократы», не только враги Пилсудского, напротив, верили в это даже пилсудчики, провозглашая официальную интерпретацию политики Начальника — ссылаясь на лозунг «за нашу и вашу свободу». Не верили этому лишь народы, которым эту федерацию предлагали. Однако Пилсудский не был идеалистом из 1848 года, который призывал бы к идеалам свободы другие народы, за счёт жизней польского солдата и интересов государства польского. О! Форма демократической и освободительной «российской политики» Пилсудского 1919 года, мне припоминает социалистическую форму политики Пилсудского из года 1905. И здесь и там, под той или иной фразеологией, имели место, планируемые в глубокой тайне( в мозге у Пилсудского), именно — польские государственные интересы.

Противники и последователи Пилсудского видели одно:"федерализм". По существу в той политике 1919 и 1920, соединялись две тенденции, имевшие много общего, но которые не были идентичными. Целью одной тенденции было — ослабление России(через её расчленение); другой тенденцией было — усиление Польши(через федерализм). Обе эти линии вполне возможно осознать более спокойно и объективно, скорее  сегодня, чем тогда, в огне полемики.

Расчленение России. Следует осознать, следует вбить себе в голову — закон политики, который утверждает: мощь государства понятие относительное, мощь государства измеряется силой или также слабостью соседей этого государства. Государство мощное, это государство, которое имеет слабых соседей; государство слабое, это то, которое имеет мощных соседей.
Read More

Насчёт американской военщины

  • Комментарии к записи Насчёт американской военщины отключены
  • Тексты

Теми, кто вырос в СССР, выражение «американская военщина» воспринимается как некий штамп, как нечто настолько привычное, что теряется даже первоначальный смысл слов. Государство и армия сливаются вместе до мутной неразличимости. Журнал «Крокодил» как инструмент познания реальности.

Со времён Второй Мировой русский человек изменился, в сущности, очень мало, даже и сегодня, когда стыдно чего-то не знать, когда жаловаться приходится не на недостаток информации, а на её захлёстывающую нас с головой чрезмерность, он, как и встарь, предпочитает смотреть на мир не своим собственным, пусть и подёрнутым слезинкой ребёнка глазом, а, привычно пошарив вокруг рукой, хватается за помутневшую от старости и покрытую царапинами линзу, некогда сварганенную далеко не самыми лучшими в своём ремесле Кукрыниксами и Борисом Ефимовым.

Сразу после войны государство США фактически «распустило» армию. Количественно вооружённые силы были сокращены почти в восемь раз. И это был не предел, обращаясь к Конгрессу Труман заявил, что армия будет сокращена ещё на пару сот тысяч человек и что к 1948 году в ней останется чуть больше миллиона военнослужащих. Называя эти цифры Труман ещё и лукавил, он не хотел конгрессменов пугать, дело было в том, что в называемый им миллион входили части, имеющие к армии хоть какое-то, зачастую далёкое отношение, а вот тех, кто в случае войны должен был бы именно что воевать, «солдат», в армии оставалось чуть более полумиллиона. Беспощадно резался флот. К началу всё того же 1948 года в Navy осталось 267 кораблей. Как только были прекращены боевые действия на Тихом океане, армейское имущество пошло с торгов за бесценок, технику и различные военные материалы зачастую просто сбрасывали с палуб в океан, так как было подсчитано, что доставка их назад в США и дальнейшая утилизация обойдутся дороже. И это опять же не вся картина, в отвал шла не только техника, но и люди. Упомянутые полмиллиона военнослужащих представляли собою зелёных новичков, от ценных кадров, имевших опыт войны, избавлялись с тем большей готовностью, чем ценнее с точки зрения армейских навыков они были.

Америка, не рубя хвост по частям, избалялась от армии «военного времени». И делала она это осознанно и продуманно. Взамен одной армии должна была быть построена совершенно другая. И вот под эту другую армию и расчищалась строительная площадка. Поскольку самой сильной, самой «мускулистой» частью вооружённых сил был флот, то за него и взялись круче, чем за сухопутную армию. Вся «головка» флота немедленно после завершения боевых действий была отстранена от оперативного управления. Адмиралы, зачастую с повышением, были перемещены на административные должности, но и на них они не задержались, и после пары лет отправлены на пенсию. Формально для этого имелся повод, все они были людьми немолодыми, так что для публики их отставка не выглядела чем-то необычным. Но публика на то и публика, чтобы не знать, что когда в конце 1944 года командующий американским флотом адмирал Эрнст Кинг написал президенту Рузвельту докладную записку, где извещал своего главнокомандующего о том, что он достиг пенсионного возраста, то записка была ему возвращена с пометкой Рузвельта — «So what, old top?», что означает — «Ну и что, старина?», а с учётом личных взаимоотношений между Рузвельтом и Кингом пометку можно перевести даже и как «ну и что, старый хрыч?». Точно так же публика не замечает, что когда Труман отправил в отставку действующего генерала Макартура, то тому был 71 год, что намного превышало не только допустимый уставом возраст, но и возраст отправленных сразу после войны в отставку адмиралов. Замечу, что если бы Макартур не полез со своим уставом в чужую епархию, то он продолжал бы и дальше служить как ни в чём не бывало, и это тоже имеет своё объяснение, Макартур после войны практически не появлялся в Америке, этому, как его льстиво называли газеты — Proconsul of the East, сунули в руки японскую игрушку и с точки зрения политического истеблишмента пока генерал с нею замозабвенно игрался, особой опасности он не представлял.
Read More

Про мой любимый Стамбул. Воскресное

  • Комментарии к записи Про мой любимый Стамбул. Воскресное отключены
  • Тексты

Перекрёсток

Османское прошлое в Стамбуле и чувствуется едва ли не каждую минуту, и в то же время почти незаметно. О нем напоминают бесчисленные мечети, которые каждый султан и едва ли не каждый претендующий на известность в памяти потомков паша считали своим долгом построить, это и дворцы, и масса сохранившихся османских особняков на берегах Босфора, и само слово ottomanian, используемое для обозначения роскошного, избыточного – от кухни до парфюмерии. Но при этом Турция, не забывая об османском прошлом, отсчитывает свою историю с 1923 г., провозглашения республики – события, до сих пор играющего (хотя в последнее десятилетие – с некоторым исламистским ренессансом, в меньшей степени) роль обнулителя всей предшествующей истории, отходящей в пред-историю, становящейся событиями, бывшими до подлинного начала.

Переучреждение государства играет свою роль до сих пор – как избавителя от исторического невроза, кошмара долгих столетий распада Османской империи, когда быть турком значило быть подданным разрушающегося государства, с вечным «уже нет», проникнутого чувством бесполезности, обреченности любого усилия – против которого не люди, не отдельные события, не удача или неудача – а сам ход истории, когда любая победа в конечном счете также обернется поражением, новой утратой с еще непредвиденной стороны.

Кемалистам удалось создать второстепенную страну с сильным национализмом – на обломках империи учредить нацию. Разумеется, разрыв не был полным – и теперь чем дальше, тем сильнее присутствует стремление связать разорванную историю, возродить имперское прошлое – по крайней мере актуализировать спящие символы и образы. Но эта империя – которую «припоминают» турецкие исламисты, уж никак не продолжение Османской, той, что существовала не только помимо наций (еще не существовавших), поверх этничностей, но во многом – в свой блистательный период – и поверх конфессий. Когда накануне падения Константинополя прозвучали знаменитые слова о предпочтительности тюрбана папской тиаре, то они имели глубокий смысл: подчинение султану было отказом от собственного политического существования, при сохранении всех других уровней – тогда как выбор в пользу унии с Римом означал для константинопольских отказ от собственной идентичности: перестать быть государством (к тому же давно находившимся в вассальной зависимости от султана) или перестать быть собой.
Read More

Жизнь как рассказ

  • Комментарии к записи Жизнь как рассказ отключены
  • Тексты

Политика и зрелища — не беллетристические темы, как бы ни казалось, что о них способен рассуждать любой обыватель или скептик. Александр Марков, отталкиваясь от одной из тем известных лекций Юлии Кристевой об Арендт, утверждает, что там, где есть политика и шоу, нет ни солипсизма, ни релятивности, поскольку в их центре изначально стоит коммуникация героя — без него они невозможны, но для его возникновения вовсе не требуется понимание коммуницирующих сторон — героя и его антиподов. Для возникновения героя нужны строго определенные условия. Коммуникация — всегда та или другая; она завладевает умами или нет; она рождена самолюбованием или служением человечеству. Но в ней в исходном смысле присутствует истинный герой, и никто другой. Античность не знает театра без протагониста, с массовым шоу хора. Так же она избегает политики, всегда и во всем рассчитанной на толерантность. Для нее не отклик на действие, а само действие — верховный закон. Но далеко ли мы отошли от этого античного представления о политике и коммуникациях?

Юлия Кристева поняла, что Ханна Арендт работает не с одной, а с двумя моделями полисной демократии. Античный полис был прежде всего зрелищем для самого себя, и удивительно, что европейские романтики-филэллины заметили только один момент этой политической режиссуры: совместное вынесение оценки на основании здравого смысла. Жители полиса вместе решают, как украсить главную площадь и какому скульптору заказать мраморное свидетельство очередного триумфа, и в этом эстетическом отборе, как будто улучшающем человеческую породу, и видели основной урок античности. Ницшевский Дионис из той же самой породы: он проводит ночи без сна, потому что он пластичен, он танцует в ритме полисного праздника, бичуемый ударами ошибочных политических решений. Русский филолог Вячеслав Иванович Иванов, законный ученик Моммзена и незаконный ученик Ницше, приверженец конституционных демократов, замышлял священную пародию на книгу Ницше: Дионис со своей свитой встречает голубоглазого немецкого филолога, который излагает им свою теорию искусства, а у Диониса только глаза круглятся от удивления. Дионис всегда бодрствует с расширенными зрачками, в то время как Аполлон ведет бои на стенах полиса.

Но в том-то и дело, что на самом деле никакого одного города, находящегося под покровительством богов и потому спокойно выносящего политические решения, не существует. Античная культура выработала два режима видения происходящих событий. Одно дело — привычное нам созерцание, совместное переживание происходящего на сцене. Такое зрелище известно как основная модель новоевропейской науки: Ньютона восхваляли как открывшего «театр истинной философии», экспериментаторские «театры природы» предшествовали лабораториям. Другое дело — массовые собрания, требовавшие деятельного участия. Таковы были различные шествия, совместные паломничества к святыням, ритуальные обходы и целенаправленные движения людских масс.

Не нужно поспешно сводить содержание обоих типов зрения к привычным нам практикам. Просмотр театральной постановки или выступления знаменитого оратора — это не просто наблюдение за происходящим, не просто обучение или усвоение все более значимых эстетических ценностей. Скорее, это было нечто вроде «торжественного заседания», в котором важна всякая мелочь. Мы привыкли к тому, что соблюдение этикета важно в движении, в танце или на дипломатическом приеме. Но в эпоху «парресии», свободной политической речи, оратору было важно не допустить даже малейшей оговорки, а зрителям-слушателям — оценить способность оратора аргументировать свою позицию, вникая в то, насколько он стал умелым и искусным в своем деле. Лектор был не одиноким виртуозом, но корифеем, дирижирующим реакцией слушателей. Его появление эмоционально предвосхищалось, шла не просто критика, а целое движение: люди были готовы обменяться мнениями, создавая ажиотаж телесно. В отличие от нынешнего создания ажиотажа с помощью специальных технологий и инструментов (очереди за билетами, рекламы, журналистики), тогда ажиотаж создавался просто напряженным ожиданием.

Но и шествие в условиях полиса было совсем другим: не простым передвижением от одного значимого места в другое, но именно скоплением, стечением людей. Те же люди, которые собирались на агоре, могли собраться и в Элевзине: главное было всем стекаться по разным улицам и дорогам в одно место. Несовместимы эти два режима полисной демократии не по ценностным, а по формальным причинам. Зрелище театрального типа представляло собой состязание, не просто борьбу за зрительские симпатии, но вовлечение зрителей в противостояние различных сторон спора. Ясно, что шествие невозможно построить по образцу диалога, антифона, соревнования или спора — для шествия важно благоговейное молчание, разрешающееся гимном ликования, когда люди с разных концов города достигли единой цели.

Гибель полисного строя косвенно привела к тому, что зрелищно и «политически» стал описываться душевный опыт. Стало считаться, что ясное представление о душе возникает, если видеть душу как сцену, на которой разыгрывают свой спектакль страсти, желания и побуждения. Эллинистические философы наперебой говорили, что разум является «распорядителем зрелищ», что помыслы «определяют ход событий», а страсти «замутняют зрелище», делая его сценарий менее понятным, — то есть все образы взяты не из режима интроспекции, а из практики публичных представлений. Собственно, представление о «политике» как об особом искусстве борьбы с внутренними страстями, как о способности внимать поучениям и успокаивать страсти в душе сохранялось в различных культурных контекстах от веков эллинизма до эпохи барокко включительно. Так, «политической этикой» называлась этика, состоящая из нравоучений, предписаний правильного поведения в соединении с предписаниями сдерживать и культивировать собственную душу.
Read More

Тень культуры

  • Комментарии к записи Тень культуры отключены
  • Тексты

Сначала они шутили над социальными табу — и это было смешно, потом шутили над идеологией — и это было здорово, потом стали шутить над культурой — и это стало глупо, потом стали шутить над страной — и это стало противно. А потом над народом — и это сделалось отвратительно

Тень культуры Вокруг идеологии,Культура и власть,Россия

Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов благодаря работе Михаила Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал о «карнавальном сознании» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контрязыка, утверждал Бахтин. Исследователь писал о переворачивании смыслов, о «материально-телесном низе», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле, но обретение свободы через смех стало для интеллигенции откровением.

Парадоксально, что народную смеховую культуру она опознала как свою, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины.

Но к искомому моменту советской истории городская прослойка как раз оформилась как своего рода община, а той первичной общины, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовало. Городская прослойка идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что эта прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключевского, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться. По сути, он был никем — горожанином и только.

Возникла вязкая городская среда со своим кодексом поведения, с фольклором и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Но важно, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие судеб Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского.

К моменту публикации книги Бахтина уже было ясно, что новая интеллигенция не разделяет с народом убеждений, а общую судьбу разделяет поневоле, и говорят они на разных языках. Народ (так считалось) отныне имеет общий язык с коммунистическим начальством — да, собственно, начальство и есть народ, кухарки управляют государством. Языком народа-начальства стал бюрократический жаргон, а язык народной культуры перешел в ведомство городской общины. Брань и матюки циркулировали в городской среде, интеллигентные барышни загибали такие обороты, что дореволюционный извозчик бы ахнул. Но после книги Бахтина под бытовую распущенность подвели теоретическую базу.
Read More

Суббота с Фёлькишер Беобахтер

  • Комментарии к записи Суббота с Фёлькишер Беобахтер отключены
  • Жызнь

Первоначально права на газету принадлежали издателю Ф. Эйеру (Franz-Eher-Verlag), вдова которого после его смерти продала их в 1918 году масонскому обществу «Туле» («Thulegesellschaft»).[1] Глава общества Р. фон Зеботтендорф выложил за них 5 тысяч марок.

В декабре 1920 года за 120 тысяч марок А. Гитлер выкупил издательство, выпускавшее газету, ставшее позже печатным издательством НСДАП. Приобретение издательства было покрыто тайной. Около половины суммы внесли военные. Друг Гитлера Д. Эккарт, ставший в августе 1921 года главным редактором «Völkischer Beobachter», получил от генерала Ф. Риттера фон Эппасумму в 60 тысяч марок на поправку финансового положения собственного издательства. Риттер фон Эпп был членом нацистской партии и начальником Э. Рема в рейхсвере, поэтому вполне вероятно, что средства поступили из засекреченных военных фондов. Тем не менее, в письме от 18 декабря 1920 года Гитлер благодарил Эккарта за оказанную в последние минуты помощь в приобретении собственной газеты. Поручителями за выплату суммы стали нотариус из Аугсбурга Г. Грандель и сам Д. Эккарт.

Ещё во времена Эккарта — первого главного редактора газеты — сотрудником в «Voelkischer Beobachter» стал А. Розенберг, оказавший впоследствии большое влияние на превращение газеты в рупор партии.

Приобретённое Гитлером издательство оказалось во владении общества с ограниченной ответственностью, состоявшего из восьми человек с капиталом в 120 тысяч марок. До сих пор остаётся открытым вопрос о погашении долга. В документе, удостоверяющем покупку, от 17 декабря 1920 года значатся имена трёх членов общества: А. Дрекелера, фройляйн К. Бирбаумер и Д. Кунце, уплативших 56 500 марок. Неизвестно, была ли внесена оставшаяся сумма (63 500 марок), полученная Эккартом у фон Эппа. В другом документе о покупке от 16 ноября 1921 года указано, что долями всех членов общества владел уже Гитлер, который к тому времени стал главой НСДАП, являясь вместе с тем председателем Национал-социалистического рабочего общества (NS-Arbeiterverein).

В январе 1921 года Гитлер написал одну из своих первых статей «Народная идея и партия», в которой, бросая вызов национальному движению, назвал его бесплодным и бездейственным. Стиль и заголовки статей Гитлера в газете были исполнены пафоса и призыва к действию по разрушению Версальской системы и созданию национального движения: «Заблуждение или преступление», «Ратенау и Санчо Панса», «Государственные мужи или национальные преступники», «Глупее кошек и плохо, как еврей».

Издательство «Völkischer Beobachter» контролировалось казначейством партии. Председателем совета по надзору за деятельностью издательства также был Гитлер, который передал эти полномочия своему бывшему фронтовому начальнику М. Аманну. Аманн принял руководство издательством в апреле 1922 года и при нём оно стало процветать. Финансирование в первое время (до 1923 года) осуществлялось за счёт читателей, прежде всего членов партии.
Read More

Кровавые земли — 3

  • Комментарии к записи Кровавые земли — 3 отключены
  • Тексты

Глава 1. Голод в Советском Союзе

1933 год был голодным для западного мира. Улицы американских и европейских городов заполонили мужчины и женщины, лишившиеся работы и привыкшие стоять в очереди за едой. Предприимчивый молодой валлийский журналист Гарет Джонс наблюдал, как безработные немцы стекались на голос Адольфа Гитлера. В Нью-Йорке на третьем году Великой депрессии его потрясла беспомощность американского рабочего: «Я видел сотни и сотни бедняков, стоявших вереницей друг за другом. На некоторых были лохмотья когда-то приличной одежды. Все они ждал, когда им выдадут по два бутерброда, пончик, чашку кофе и сигарету». В Москве, куда Джонс приехал в марте, голод в капиталистических странах был поводом для радости. Казалось, что Депрессия предвещает мировую социалистическую революцию. Сталин и его приближенные похвалялись грядущей победой системы, которую они построили в Советском Союзе.

Но 1933-й был также годом голода и в советских городах, особенно на территории Советской Украины. В украинских городах — Харькове, Киеве, Сталине, Днепропетровске — сотни тысяч людей каждый день ждали простой буханки хлеба. В Харькове, столице республики, Джонс стал свидетелем другого уровня нищеты. В два часа ночи люди вставали в очередь у магазинов, которые открывались только в семь. По сорок тысяч человек собиралось в ожидании хлеба. Люди в очереди так боялись, что их вытеснят, что держались за ремни впередистоящих. Некоторые так ослабели от голода, что им приходилось опираться на других. Они ждали весь день, иногда по два дня. Беременных женщин и инвалидов войны больше не пускали без очереди. Им приходилось стоять в очереди с остальными, если они хотели получить еду. Какая-нибудь женщина начала рыдать, и вся очередь подхватывала этот вопль, превращаясь в огромное напуганное животное.

Люди в городах Советской Украины боялись потерять свое место в очереди за хлебом и умереть с голоду. Они понимали, что только в городе была надежда найти хоть какое-то пропитание. За последние пять лет украинские города значительно выросли, крестьяне переехали сюда из деревень и стали рабочими и клерками. Сыновья и дочери украинских крестьян, оказавшись в городах, которые уже давно населяли евреи, поляки и русские, оказались в зависимости от той еды, которую можно было достать в магазинах. У их родственников в деревнях не осталось ничего. И это было необычно. Обычно во время голода горожане бежали в деревню. В Германии и Соединенных Штатах фермеры почти никогда не голодали, даже во времена Великой депрессии. Рабочим и квалифицированным специалистам приходилось продавать яблоки или воровать их. Но всегда где-нибудь в Нижней Саксонии или в Айове им попадался фруктовый сад, силосная яма или кладовая. А горожанам Украины некуда было податься, деревня не могла им ничем помочь. Многим выдавали карточки, которые надо было предъявить, чтобы получить хлеб. Листок, исписанный чернилами, давал им шанс на выживание, и они это знали.

А доказательств вокруг было предостаточно. Голодающие крестьяне просили милостыню в очередях за хлебом, умоляя дать хоть крошку. В одном городе пятнадцатилетняя девочка упросила пустить ее в начало очереди, но продавец забил ее до смерти. Городские домохозяйки, стоявшие в очередях, видели, как крестьянки умирали от голода на тротуарах. Девочка, ходившая из дома в школу и обратно, видела утром умирающих, а вечером уже умерших. Один молодой коммунист назвал крестьянских детей «живыми скелетами». Член партии в промышленном Сталино [1] был поражен трупами голодных, которые он обнаружил у черного хода своего дома. Парочки, прогуливавшиеся в парках, не могли не заметить объявления, запрещавшие рыть могилы. Докторам и медсестрам запрещалось лечить голодных, которые приходили в больницы. Городская милиция ловила голодных беспризорников на улицах и увозила с глаз долой. В городах Советской Украины милиция задерживала несколько сот детей в день. Так, в начале 1933 года харьковская милиция должна была ловить по плану две тысячи в день. В бараках Харькова постоянно ожидало смерти около двадцати тысяч детей. Дети умоляли милиционеров хотя бы дать им умереть под открытым небом: «Дайте помереть спокойно, не хочу помирать в бараках».
Read More

В связи с Веной. Необязательные заметки, или Большой город, потерявший смысл своего существования

  • Комментарии к записи В связи с Веной. Необязательные заметки, или Большой город, потерявший смысл своего существования отключены
  • Тексты

У каждого старого года есть свое, своеобразное обаяние. Есть города, в которые влюбляешься сразу, есть такие, в которых нужно некоторое время пожить, чтобы полюбить, есть неуступчивые, трудные города, скрывающиеся от туристического взгляда, красота и обаяние которых открываются почти исключительно местным жителям. Но любой старый город способен очаровать – пусть на самое краткое время – уже только за счет своей старины.

Старый город – не обязательно старый во времени. Нью-Йорку, например, уже почти четыреста лет, но подумать о нем как о старом городе практически невозможно. И, напротив, Вена всю свою историю в качестве крупного города отсчитывает с 1683 года, когда исчезла постоянная угроза турецкого завоевания и город перестал быть передовой крепостью – так что в определенном смысле она младше Нью-Йорка.

Старый город – это город, несущий на себе следы собственной истории, сохраняющий свое прошлое, укоренный в нем. Собственно, этим он и отличается от «музейных» городков, существующих «вовне»: ради туристов, наезжающих в них и восхищенно фотографирующих местных жителей, оказавшихся музейными смотрителями или экспонатами музея, которым стал город. Настоящий старый город существует сам по себе – приезжий в нем попадает в пространство, живущее по собственным законам, воспринимает себя как постороннего – чужака, которому может быть уютно или неуютно, нравится или не нравится в городе, куда его занесло или куда он целенаправленно стремился – но он всегда ощущает, что за той частью жизни, что повернута к нему, находится большая и сложная, скрытая от его глаз, самостоятельная жизнь города, только принимающего путешественника, а не существующего ради него.

Кстати о путешествиях: в наши дни уже трудно представить себе настоящее путешествие, такое, каким оно было хотя бы лет пятьдесят – сто тому назад, не говоря уже о путешествиях минувших веков. Мир стал мал – и очень знаком для «маленького человека»: путешественник стал туристом, из аристократа или авантюриста сделался «массовым человеком» среднего класса – и всюду на своем пути, туда, куда пролегают популярные и не очень туристические маршруты, он находит все ту же знакомую ему среду. Сейчас мы можем объездить почти весь мир, не встретившись с другой, отличной от нашей, жизнью: туристические маршруты заботливо оберегают нас от этого, путеводители пунктиром обозначают места пеших прогулок и отдельным перечнем указывают места, где бывать не следует, ранжируя последние в зависимости от того, с чем именно можно столкнуться в этих самых «нежелательных местах», служа тем самым (с тихой ухмылкой) удобным указателем от обратного – дабы турист мог найти «неправильное» место на свой собственный вкус. На туристических маршрутах стоит неизбежный Starbucks и столь же неизбежный McDonalds с парой-тройкой своих конкурентов-двойников, сопровождаемые ресторанчиками, обещающими «местную кухню» и «местные традиции» на более или менее правильном английском.

И посреди всего этого – воткнуты достопримечательности, top 10 DK, sightseeings путеводителей – храм, пагода, дворец или сад, то, что помечено на карте словами «must see». Они выдернуты из своего пространства, из своей истории и быта – и помещены в стерильную среду «достопримечательностей», того, что помещают на открытки и что так пытаются сфотографировать туристы со всего мира, радуясь, если получится сделать «как на открытке» собственной мыльницей или зеркалкой.

Турист – в отличие от путешественника – избавлен от необходимости погружения в местную жизнь. Он перемещается по нейтральному пространству, не имеющему другого значения, кроме времени, потребного на его преодоление, от одной достопримечательности к другой, послушно и без подсказок фотографируя то, что останется личной копией стандартного фотоальбома – турист создает артефакт, подобный «товарам ручной работы», которыми в промышленных масштабах торгуют большие и малые магазинчики, или «оригинальным местным сувенирам», одинаковыми в Нью-Йорке, Париже или в Вене, изготовленными в Китае, с заменой только названия того города, куда отправится очередная партия этих сувениров. Турист избавлен от столкновения с незнакомым и непривычным – он покупает «местный колорит» тогда и так, когда и сколько этого пожелает. Мир стал доступнее и одновременно куда более сокрыт от постороннего, быстрого взгляда – или, точнее, этот «быстрый взгляд», скользящий по поверхности, стал возможен, ведь только недавно появился его обладатель, защищенный от столкновения с непривычными международными аэропортами, шаттлами, всемирными сетями отелей, принимающих все виды кредитных карт и чеков. Маленький человек, вроде нас с вами, получил возможность совершить свое «путешествие».

В новом городе не за что ухватиться – любое изменение, увлечение, мода сносит все, что было до этого. В действительности это не так – всегда остается что-то, всегда человек цепляется за камни, привычки, за неправильность, которая только и делает для него переносимой жизнь. Но в новых городах этих неправильностей, сложившихся сами собой, мало – и кажется, что каждая перемена начинает все заново.

Город, укоренный во времени, обрастает привычками, какими-то со стороны непонятными жестами, знаками, способами делать дела – подобно тому, как старые друзья обзаводятся своими ритуалами. Естественная неправильность – то, что отличает старый город и делает его живым. Собственно, единственные живые города – старые, те, в которых жили и умерли многие поколения людей, обжившие это место и, что еще важнее, веками хоронившие здесь своих покойников, передающие быт, уклад, дома и вещи из поколения в поколение: город, существующий не «здесь и сейчас», не ради данного момента, а бывший задолго до тебя и будущий своим для твоих детей и детей их детей.

***

Та Вена, в которую едут туристы со всего мира – очень маленький городок: неторопливо прогуливаясь, его можно пересечь за полчаса, а если идти по Рингу, обходя Вену по окружности, то путь займет – если вы правильный турист и заглядываетесь на здания, обходите их со всех сторон и считаете нужным запечатлеть себя у Афины перед Австрийским парламентом – чуть более полутора часов.
Read More

Стаття на Lenta.ru Горжусь собой

  • Комментарии к записи Стаття на Lenta.ru Горжусь собой отключены
  • Жызнь, Тексты

А они есть

4 июля из Швеции пришла замечательная новость. Как сообщили местные издания, самолет, пилотируемый шведами, вторгся в воздушное пространство Белоруссии, долетел до Минска и сбросил там сотни плюшевых мишек с лозунгами в защиту свободы слова. Позднее ответственность за это взяло на себя рекламное агентство, известное своим пристрастием к скандальным акциям. Правда, по мере того, как информацию стали проверять в самой Белоруссии, история стала напоминать старый советский анекдот: «...Не выиграл, а проиграл. И не в лотерею, а в преферанс. И не 'Волгу', а три рубля».

Одними из первых о выбросе десанта игрушек над Минском написали шведские Local и Aftonbladet. Дело, по версии этих изданий, обстояло так. Ранним утром 4 июля легкий самолет Jodel, зарегистрированный в Швеции и управляемый двумя шведскими пилотами, вылетел с литовского аэродрома, расположенного близ Каунаса. Затем он нарушил белорусскую границу и взял курс на Минск. Оказавшись в небе над столицей, шведы выбросили с самолета сотни плюшевых мишек (то ли 800, то ли 1000 штук). Все они были снабжены маленькими парашютиками и листками с лозунгами в поддержку свободы слова. Затем Jodel беспрепятственно вернулся в Литву, а оттуда шведы вскоре вылетели на родину.

Самолет, как заявляют шведы, летел на очень малой высоте, чтобы его не заметили радары. Только на подлете к Минску, судя по рассказу одного из пилотов, они получили сигнал с земли (вроде бы из минского аэропорта). По словам пилота, вышедший на связь человек говорил по-русски, и он (пилот) почти ничего из сказанного не понял.

Организатором акции объявило себя шведское рекламное агентство Studio Total. На официальном сайте компании говорится, что она взяла на себя все расходы и что самолет, который использовался для несанкционированного полета в Белоруссию, является ее собственностью. Пилотами, как утверждается, также были представители агентства, прошедшие необходимую подготовку.

Информацию шведских СМИ тем временем проверяют и в Литве. По последней информации, 4 июля литовские военнослужащие действительно зафиксировали некий случай «нарушения правил использования воздушного пространства» республики. Однако идет ли речь именно о шведском самолете — пока неизвестно. Расследование продолжается. В свою очередь, в аэропорту Поцюнай, откуда, по информации шведов, вылетел на Минск самолет с мишками, сообщили изданию Aftonbladet, что несколько дней назад туда прибыл какой-то шведский самолет. Летал ли он утром 4 июля в Белоруссию, источник не сообщил.

В агентстве заявили, что таким образом хотели привлечь внимание к ситуации с правами человека в Белоруссии. Что касается плюшевых мишек, то на их использование шведов вдохновили перформансы, устраиваемые одним из молодежных оппозиционных движений в Белоруссии — акции, в которых используются игрушки, снабженные лозунгами правозащитной тематики.

Главным в этой истории оказались, разумеется, совсем не мишки и не лозунги. А то, что белорусскую границу (если верить шведским СМИ и шведскому рекламному агентству) нарушил иностранный самолет, который затем без помех долетел до Минска и сбросил там свой груз. Как выразился один из участников форума на Tut.by, «конечно наши ничего не признают, ведь, если это правда то головы генералов полетят с плеч пачками, таким макаром можно было тамагавк прямо на площадь во время парада запустить прямо в толпу во главе с сами знаете кем». В комментариях на шведском сайте, в свою очередь, заявили, что «Лукашенко шуток не понимает», и предположили, что тем, кто проморгал самолет, «уже сейчас вырывают ногти» («...are having their fingernails pulled out»).

Официально, впрочем, в Минске объявили, что никакого несанкционированного полета не было. «За истекшие сутки нарушения Государственной границы Республики Беларусь в воздушном пространстве не было, — сообщило министерство обороны. — Все маршруты перелетов воздушных судов отслежены. За истекшие сутки дежурными силами по противовоздушной обороне проведено более 1000 воздушных судов».

С аналогичным заявлением позднее выступил пограничный комитет. Там утверждают, что случаев нарушения воздушной границы Белоруссии не было не то что за последние дни, но и за все последние годы. В комитете также подчеркнули, что имеющееся оборудование позволяет отслеживать в том числе и низколетящие воздушные цели.

Те, кто шведам поверил, конечно, заподозрили белорусское руководство в намерении замять скандал. Не хотят, мол, позориться, поэтому и говорят, что нарушений не было. Тем более что белорусская ПВО является еще и элементом совместной системы ПВО с Россией (в рамках Союзного государства). Как выразился бывший начальник белорусской телерадиокомпании Александр Зимовский, в Москве, услышав про самолет с мишками, наверняка подумали о том, что «х... знает, кого эти, б..., союзнички в следующий раз пропустят».
Read More

Бесцветные революции

  • Комментарии к записи Бесцветные революции отключены
  • Тексты

Несколько лет, проведенных на востоке, в России, которая переживает исторические изменения, отличающиеся от тех, что преобладают на Западе, предоставляют необходимую дистанцию по отношению к явлениям, которые начинают менять Францию и позволяют исключить себя из крайне напряженной дискуссии, которая не утихает в этой стране.

Франция не похожа на другие страны. Исторически сложилось, что она задает тон и создает тенденции, которые затем расходятся по всему континенту. Страна, являющаяся европейским центром тяжести, порождает течения, которые способны столетиями оказывать влияние на европейские страны. «Гексагон» концентрирует взаимосвязанные кризисы, затрагивающие три основных области: политическую, экономическую, а также область идентичности. Все свидетельствует о том, что точка невозврата в этих трех областях почти достигнута. Если эти тенденции войдут в резонанс, это может вызвать значительные изменения во всем мире.

В 2012 году выборы президента, иногда называемого «прозрачным», который сам составил длинный список того, что он не станет делать, придя к власти («Я, президент»), стали мощным сигналом, заключительным этапом смирения французского народа перед неопределенным будущим своей национальной судьбы. В отличие от своего предшественника, агитация которого была направлена на то, чтобы скрыть политическое бессилие, новый французский президент больше не борется против структурного ограничения своей роли: он будет вторить уменьшению суверенитета страны.

Смирение перед неизбежным растущего числа французов, отразившееся в уклонении от голосования, родилось не на пустом месте. На политическом уровне Франция завершает процесс отказа от своего суверенитета в пользу наднациональных образований, особенно в рамках ЕС. Обширный процесс, начатый после Второй мировой войны, история второй половины ХХ века и начала XIX века, состоит в переходе власти народов к европейским институтам. Похвальное намерение защитить мир от жестокости народов, жестокости, каленым железом заклеймившей историю прошлого века.

Навсегда покончить с франко-германским столкновением и его ужасными последствиями, лишив нации возможности воевать: это историческое преодоление осуществилось «вопреки» национальной воле, странам была навязана идея политической и экономической интеграции Европы. Уменьшение суверенитета народа было вызвано благородной идеей, но привело к исчезновению верховенства демократии, о чем свидетельствует сведение до минимума общественных обсуждений будущего Европы и отказ от их результатов, если они не соответствует ожиданиям Брюсселя.

Здесь в игру вступает тяжелейший кризис в зоне евро. Для того чтобы выбраться из долговой ловушки, государства вынуждены осуществлять драконовские меры экономии, немыслимые без общего политического управления. Цель состоит в нивелировании политических разногласий, которые дробят зону евро, естественных разногласий для исторически неоднородного пространства. Благодаря большему федерализму ЕС рассчитывает установить меры жесткой экономии, направленные на разрешение кризиса, оставив государствам заботу о поддержании общественного порядка через полицию. Этот шаг, решающий шаг к политической интеграции, весьма рискованный: он требует преодоления последнего сопротивления «вертикали Брюсселя» (с отсылкой на «вертикаль власти», которая в России означает строгий контроль, особенно бюджетный, центра над регионами).

Это сопротивление, что это такое?
Read More

1 … 26 27 28 29 30 … 51