Успех, блеать, подкрался незаметно!
Мы в ТОПе Яндекса
Метка: Философия
Понедельник, день особый
Кстати о понедельнике.
Давненько я что-то не писал ничего конспирологического. Задевающего, то есть, чувства нормальных правильных людей, которые во всякую чушь не верят, а верят только в науку и телевизор.В данном случае я хочу поговорить о такой актуальной теме, как суеверия. Ну, знаете – чёрная кошка дорогу перебежала, левая ладонь к деньгам чешется, понедельник день тяжёлый.Вот как раз о нём-то, родимом, и поговорим.
Как известно, живём мы на острове невезения. Мы несчастные люди-дикари, у которых крокодил не ловится и не растёт кокос. Причина тому – что мама нас родила в понедельник. Понедельники можно было бы и отменить, но, как назло, на нашем острове нет календаря, и живём мы в день какой неведомо, в никаком году.
Ну, то, что после семнадцатого года у нас нет календаря, мы и так знаем. Был у русских свой календарь, да сплыл. Труп календаря остался церкви – и теперь православный человек должен выбирать между постом и Новым Годом, причём что не выбери, праздник всё равно испорчен. ПРОМБЛЕМА. До семнадцатого года такое никому бы и в голову не пришло – новолетье было вкусным светским праздником, с сёмужкой и выпивончиком, ничуть не противоречащий православию, даже очень строгому [1].
Однако тут хотя бы можно сказать, что мы зато приобщились к календарю мировому. И теперь восьмое марта и первое мая у нас «как в Европе», и Новый Год тоже. Тут хоть какая маржа.
Я же хочу поговорить о вопросе куда более тонком и интересном. А именно – о том самом понедельнике.
Неделя, в отличие от годового цикла, у всех всегда была общей. Но есть интересный момент: а с какого дня неделя начинается?
Мы, советские граждане, привыкли к тому, что неделя начинается с понедельника, как же иначе. Воскресенье – последний выходной день, а в понедельник выходить на работу. «Понедельник день тяжёлый».
Однако если мы заглянем хоть в какой календарик на английском, то обнаружим, что у них неделя начинается с Sunday. «Солнечный день». Он же – воскресенье. Понедельник в таком случае – «день второй», и так далее. А седьмой день – суббота, «всё по Библии».
На самом деле, конечно, это не совсем по Библии. Библейские дни начинаются с вечера (точнее, с захода солнца и появления первой звезды), так что библейская суббота – это «с вечера нашей пятницы до вечера нашей субботы». Тем не менее, это ближе к библейской схеме: «библейскую» и «нашу» субботу разделяют всего несколько часов. И, разумеется, воскресенье в любом случае оказывается первым днём недели, первым, а не последним.
Итак, во всём англосаксонский мире, а также в Израиле, воскресенье считается именно первым днём недели. То есть Лорды Земли так видят структуру своего времени, ага.
«В остальном мире» всё гораздо сложнее. Не будем дёргать разные неевропейские страны, где вообще непонятно что да как. Но согласно международному стандарту DIN 1355 / ISO 8601 (у нас это ГОСТ ИСО8601—2001), неделя начинается с понедельника. Первой неделей года считается неделя, включающая в себя четверг, так что может получиться так, что первые дни января формально относятся не к первой неделе года, а к 52-й – 53-й неделе прошлого. Разумеется, в США и Великобритании первой неделей года считается та неделя, в которой есть 1-е января, так что 31-е декабря может относиться к первой неделе следующего года, а не к последней предыдущего. При этом в большинстве стран Европы (кроме Швеции и Норвегии) первой неделей нового года считается неделя, содержащая воскресенье… Впрочем, это уже тонкости, которые интересуют в основном бухгалтеров и программистов, и мы в них залезать не будем. Read More
Вербное воскресенье. Послание Церкви к верующим
«Принято по итогам состоявшегося 3 апреля 2012 года в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя заседания Высшего Церковного Совета Русской Православной Церкви.
Русская Православная Церковь, совершая миссию проповеди Евангелия, демонстрирует активную позицию по многим злободневным вопросам и деятельно участвует в разрешении актуальных социальных проблем. Помощь тысячам людей во время пожаров 2010 года, сбор средств и вещей для малообеспеченных категорий граждан, разноплановая работа с детьми и молодежью, приход многих сотен тысяч людей к Поясу Пресвятой Богородицы показали способность Церкви объединять миллионы людей в молитве, добрых делах, заботе о будущем народа. Но это, к сожалению, не у всех вызывает радость и приятие.
Антицерковные силы опасаются усиления Православия в стране, их пугает возрождение национального самосознания и массовой народной инициативы. Такие люди немногочисленны, но некоторые из них обладают влиянием и готовы использовать свои финансовые, информационные и административные ресурсы для дискредитации иерархов и клириков, для порождения расколов и отторжения людей от храмов.
К этим силам присоединяются те, кто продвигает ложные ценности агрессивного либерализма, ибо Церковь непреклонна в своей позиции неприятия таких антихристианских явлений, как признание однополых союзов, свобода выражения всех желаний, неудержимое потребительство, пропаганда вседозволенности и блуда. Кроме того, нападки на Церковь выгодны тем, чьи меркантильные интересы ущемляются программой возведения новых храмов в густонаселенных районах Москвы и иных крупных городов.
Противостояние Церкви и антихристианских сил становится всё более очевидным и острым. Особенно заметными атаки стали в предвыборный и поствыборный период, что свидетельствует об их политической подоплеке, в том числе антироссийской. Подключаются различные средства, разворачивается планомерная и системная дискредитационная работа. Клириков вовлекают в провокации; архипастыри и священство находятся в фокусе пристального внимания недовольных, которые ищут малейшую зацепку, для того чтобы всё извратить, создав грязный информационный повод.
За последнее время произошла череда актов вандализма и осквернения храмов, начавшаяся 21 февраля с кощунства в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя. В этот день группа лиц богохульствует на амвоне в непосредственной близости от святого алтаря, частиц Ризы Господа нашего Иисуса Христа и Ризы Пресвятой Богородицы, мощей великих святых. 6 марта в соборе святого праведного Прокопия в Великом Устюге мужчина топором наносит удары по 30 иконам, представляющим большую духовную, историческую и художественную ценность; 18 марта храм преподобного Сергия Радонежского города Мозыря оскверняется хульными надписями и глумлением над изображением Честного Животворящего Креста; 20 марта в Покровский кафедральный собор Невинномысска врывается мужчина с охотничьим ножом, крушит иконы, втыкает нож в поклонный крест, избивает священника, ломает Царские врата и оскверняет алтарь Господень. В этом же контексте осуществляется клеветническая информационная атака на Предстоятеля Церкви. Всё это — слагаемые одной кампании против Православия и Русской Православной Церкви.
Не следует исключать новых громких обвинений и заявлений со стороны врагов веры. Опасность используемой против Церкви тактики состоит в том, что, в соответствии с правилами манипуляции общественным мнением, ложь соседствует с реальными фактами, умалчивается то, что невыгодно, делаются циничные заявления, вызывающие гнев, страх, зависть, негодование, злобу. В ход идут все приемы черной риторики: умалчивание части фактов, изменение смысла происходящего, прямое введение в заблуждение аудитории, обман.
В этих условиях всем нам важно сохранять единомыслие, не поддаваться на ложь и провокации, учиться воспринимать критически сомнительную информацию о Церкви, не спешить с реакцией, с публичными и частными заявлениями. В то же время противостояние Церкви со стороны ее недругов необходимо учитывать в каждодневной церковной деятельности. Read More
АНАРХИЯ И ЦИНИЗМ
Революция русская прошла — и если бы дело на этом остановилось, мы имели бы прекрасный порядок вещей, упрочившийся во всем культурном свете. «Прекрасный порядок» конечно относительно: у людей с более ангельскими характерами, у людей иного века мыслима жизнь еще более идеальная, и наконец, почему не настать когда-нибудь царству Божию, где волк, по мечте Исайи, ляжет с ягненком, а лев станет есть солому? Но пока не совершится медленное перерождение душ, это «царство правды» — одна мечта, и самые счастливые народы считают огромным счастьем добиться хотя бы «царства права», т.е. хотя бы сравнительной справедливости. Революция всюду установила это «царство права» — конституционный порядок. Просвещеннейшие народы гордятся им, как самым драгоценным приобретением цивилизации. Но после каждой революции всегда наступает некоторый период анархии, с которою приходится бороться — уже не старому, а новому порядку. Так было в древнем Риме при переходе к империи, так было во Франции в конце XVIII века и даже у нас при смене династий. Таким образом та анархия, которую мы сейчас переживаем, совершенно естественна и закономерна. Это неизбежная болезнь роста. Ее нужно пережить. С нею нужно бороться всеми силами, ибо как недосмотр за выздоравливающим больным — она сразу может лишить нас всех неизмеримых выгод революции и может (как было в Польше) стоить самой жизни. Анархию я беру не как философское учение, а в ходячем смысле слова. Это — беспорядок, неустроенность, беззаконность, безвластие. И мне кажется, в этом виде анархия всего страшнее в России. Именно у нас — по ужасной нашей некультурности — беспорядок всего возможнее.
Вспомните девиз нашей истории: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Ни у одного народа история не начинается с анархии, как у нас. И анархия эта продолжается, строго говоря, на протяжении всей истории. Разве удельная система была не анархична? Разве собирание Руси и жестокая тирания Москвы не были насквозь анархичны? Как summum jus — summa injuria (Высшее право — высшая несправедливость (лат.).), террор законной власти вносил не порядок в страну, а беспорядок, отчего трон Рюрика и рухнул. Анархия продолжается при первых Романовых, и даже богатырь-реформатор не мог обуздать ее. Петербургский период, пожалуй, анархичнее московского — и так до последних дней.
Прошедшая революция есть великая попытка справиться наконец с нашей бытовой анархией, положить конец тысячелетней смуте, наладить жизнь свободную, достойную огромного народа. Но само собой, новый порядок вещей еще не успел оказать никакого действия: оно еще впереди. Людям вдумчивым следует пристально вглядеться в анархию, проследить ее источники. Глубочайший из этих источников есть характер народный, воспитанный в смуте. Народ наш велик и обилен, но порядка в нем нет — нет порядка в его нервах, в его совести, в его рассудке, в его душе. Позвольте мне сделать слабую попытку заглянуть в эту темную пропасть — в глубину народной психологии, в историю народных нервов. Бисмарк, говорят, носил железное кольцо с русскою надписью: «ничего!». Этим словом он определял таинственную силу самого страшного — восточного соседа Германии. Однажды, когда Бисмарк был послом в Петербурге, он заблудился на охоте и нанял мужика довезти его до станции. Дело было зимой, завернула вьюга, дорогу замело и князь считал себя погибшим. На все его опасения мужичок отвечал бодро: «ничего!» и знай хлестал клячонку. К изумлению великого дипломата, они действительно наконец выехали из дебрей, и он заказал себе кольцо на память. В этом «ничего!» Бисмарку чуялось необыкновенное, сверхчеловеческое упорство русского племени, его способность все презреть, все вынести и в конце концов — все преодолеть. Не знаю, анекдот это или правда, но этот девиз «ничего!» и в самом деле похож на лозунг нашего племени. Что в нем есть некая стихийная сила — это бесспорно, но в нем же и стихийная слабость и, может быть, все объяснение нашей горькой судьбы. «Все перенесем» — это точно, но чего это нам стоит — вот вопрос. И не лучше ли было бы иной раз кое-чего не переносить? «Ничего» — это нигилистическое «nihil», это отрицание, тогда как лозунгом творчества должно быть утверждение, твердое «да!», создающее жизнь. «Ничего» — это принцип анархии в обществе, принцип цинизма в отдельной личности. Вглядитесь в среднего, собирательного русского человека, в этого слабого, распущенного, неряшливого, добродушного и одновременно жестокого, всевыносящего человека. Не сама ли анархия глядит из его кое-как сделанной физиономии? Не воплощенный ли цинизм — его растраченная и бесформенная душа?
Протоиерей о. Чаплин о подмене Христа интеллигентским «богом в душе»
В разгоревшихся недавно дискуссиях с неверующими многие православные, как уже давно повелось в Европе, оправдываются. Не такие уж мы, дескать, ужасные. И ад понимаем не буквально, и в рай готовы всех впустить, и в апокатастасис не то чтобы верим, но уж во всяком случае отрицать его не решаемся. Образ Христа, навязанный начиная с 1960-х массовой культурой, практически принимаем. Не спорим с тем, что Он — якобы заурядный бродячий проповедник, нерезкий и нетребовательный, никого не обижающий и ничего не осуждающий. Не то первый хиппи, не то стихийный социалист, не то борец с религиозным истеблишментом.
Слова Евангелия, открывающие нам совсем другого Христа, мы помним, но стараемся лишний раз не напоминать другим. Иначе и до 282-й статьи недалеко. До ада низвергнешься (Мф 11:23), порождения ехиднины (Мф 12:34) — все это Он говорил, но надо ли повторять такие неполиткорректности! Не лучше ли промолчать при тех, кто считает: Евангелие подправили дикие церковники, но Христос, Христос… Ну не мог Он (он) так сказать. Он хороший, добрый — и геев пожалеет, и атеистов не осудит навечно, и абортмахеров как-нибудь в рай введет. Покроет всё за гробом Своей любовью, а уж как именно — не нам судить.
Однако Новый Завет, если все-таки ему верить, говорит о Христе иначе. Да, Он милует грешницу и не дает бросить в нее камень, призывая (и успешно) ее к покаянию. Но Он обещает вечные муки тем, кто не исполнил Его заповеди (Мф 25:46). Он предлагает людям свободу, но о ставших рабами греха говорит: Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов (Мф 13:41-42).
Господь любит и наказывает. Наказывает Сам — и в этой жизни, и тем более за гробом, причем последнее наказание бывает гораздо горше первого, ибо длится вечно. Так мыслит о Боге практически вся православная традиция, если не просеивать ее через сито мышления ХХ-XXI веков. И исключения только подтверждают правило. Мы можем сколько угодно говорить о том, что ветхозаветные Божии кары остались в далеком прошлом. Новый Завет тоже говорит о наказаниях, простирая их, в отличие от Ветхого, в вечность. Да и неужели Бог Ветхого Завета — это некий «другой Бог»? А Бог ХХ века — «третий»? Не «воспитался» ли последний по мере появления политкорректности, гуманизма и человеческого стремления не будить лишний раз собственную совесть?
Попытка переделать Бога под себя, под свою расслабленную душу — дело в истории не новое. Да и мало ли рядом с нами людей, которые лелеют «бога в душе», все одобряющего и со всем соглашающегося? Или тех, кто создал постхристианские «конфессии» — места непринужденной, ни к чему не обязывающей релаксации? Но вот что в нынешнем дискурсе новое — это попытка некоторых православных говорить тем же языком и с тех же позиций. То ли из внутреннего согласия с «Христом» Булгакова и Эндрю Ллойда Уэббера, то ли из нежелания обидеть секулярных и квазисекулярных гуманистов.
Есть и еще один мотив. «Что стало с моим дядей, который умер неверующим? Неужели и он, такой хороший, в царство Божие не вошел»? Наконец, а как же Лев Толстой? Гений ведь, и лучше бы Церкви числить его не в противниках, а в союзниках! И Сахаров – разве не христианин без Христа? Да, мы не знаем, произнесли ли эти люди последние покаяние и не пребывают ли сейчас в Отчих объятиях. Но и причислять их уверенно к царству Божию не можем. В некоторых же случаях, увы, многое ясно. Я имею немало оснований утверждать, что многие мои ближайшие родственники в царстве Божием не присутствуют. И не только потому, что некоторые из них совершили напоказ, в отместку другим членам семьи, самоубийство. Дело еще и в том, что они жили только для земных дел. И были уверены в правоте такого житейского материализма, а в «гипотезе Бога» до последних дней не нуждались. В юности я спросил одного священника, как Церковь относится к Пушкину, и получил ответ: «Как к христианину, который находится в аду». Сказано, может быть, чересчур решительно, но разве мы не можем такого даже предположить? Read More
Иначе будет бардак
Воскресное чтение
Рано утром к ваятелю Джерку пришел царский визирь.
— Здравствуй, Джерк, — сказал визирь. — Я вижу, сфинктер удался на славу.
— Это сфинкс, — буркнул Джерк, шлифуя нос статуи крупным напильником.
— Да неважно, — отмахнулся визирь. — Я к тебе по другому вопросу.
Джерк вздохнул и повернулся лицом к визирю.
— Слушаю тебя, визирь Неберуф.
Тот облизнул губы и продолжил:
— Его величество фараон-батюшка Тьфутинахт Семнадцатый желает построить статую. Ты ведь можешь построить статую?
— Изваять, — проворчал Джерк. — Могу.
— Не придирайся к словам, Джерк, — строго сказал Неберуф. — Просто скажи: «Да, господин визирь».
— Угу, — кивнул Джерк.
Он снова развернулся к своему сфинксу, прищурил один глаз и критически оглядел лицо скульптуры, потом нежно приложился к носу напильником. Несколько крупинок камня упали на стол. Визирь обошел стол с другой стороны, чтобы видеть ваятеля.
— Джерк! — сказал он. — Это важная задача. Ты наш лучший ваятель, и фараон-батюшка поручает это именно тебе. Он рассчитывает на тебя, если кто и сможет справиться с этой задачей…
— А что я получу? — оборвал его Джерк, поднимая лицо от сфинкса.
Неберуф замялся.
— Денег у нас еще не изобрели, — признался он. — Так что выплатим по старинке, десяток медных браслетов и пять молоденьких рабынь.
Ваятель фыркнул.
— Вы мне еще не выплатили рабынь за январь, — сказал он. — А в том году вы обещали мне мраморную гробницу, и где же она?
— Ты поставлен в очередь на гробницу, — смущенно пробормотал визирь. — Как только подойдет твоя очередь…
— Да я помереть успею, пока она подойдет, — сердито сказал Джерк.
— Вот и славно! — кивнул Неберуф. — Помрешь, а тут тебе и очередь на гробницу!.. А что касается рабынь, я завтра узнаю у казначея. И еще, если хочешь, выбью для тебя пару браслетов авансом. Ну что, согласен?
Read More
НТВшники как могильщики оппозиции
Оказалось, чтобы убрать несистемную оппозицию с пробега в интернете было достаточно ввести идиотский закон о запрете пропаганды гомосексуализма и посадить сюсей-пусей. Градус негодования настолько мощно сместился в сторону этих «сигналов», что даже показалось, будто на митингах мы стояли не месяц назад, а в девяностые. А ещё власть совершила базовую диверсию против несистемной оппозиции – начала показывать её по телеку. И тут как в виртуальном романе : сначала он шлёт чужие фотки с накачанным торсом, мускулистой задницей и победоносным взором, а потом приходит на свидание засиженный мухами мешок жира с тоненькими ручками...
Третьего дня в НТВШниках на тему Ходорковского появились сразу три несистемщика. Первым был невидный Яшин. С глупеньким текстом, о том, что Ходорковский не согласился вести себя с кремлём по понятиям. По каким понятиям? По понятиям не покупать три думские фракции? Яшину трижды давали слово, и трижды он повторял один и тот же заезженный набор разными словами. То есть, сделал всё, чтобы не запомниться и не поставить электоральной галочки. А уж когда Затулин напомнил, Яшину как перед выборами тот рассказывал прессе, что «Путин забился в норку и трясется от страха», несистемщика просто стало жалко.Вторым был Акунин, по поводу которого теперь нельзя громко говорить, что он Донцова, но с отделкой. Если скажешь, значит, ты оплаченная кремлядь. Коли на тебе белая ленточка, обязан считать Акунина большой литературой, а не издательским продуктом. Как говорил Ленин : партийная организация и партийная литература.
Я знаю Акунина по союзу писателей ещё как рядового члена переводчицкой секции — милейший господин. Только не пойму, как можно бороться с жуликами и ворами, раскрутившись в самом воровском издательстве «Захаров», сумевшем обокрасть даже вдову Синявского Марию Розанову?
И вот включили Акунина в телемосте, страна ждёт воззвания популярного несистемщика, а он объявляет, что отсидка Ходорковского плоха тем, что это осуждает европейская княгиня Марья Алексевна. Ему бы, недотыкомке, отвечать Марье Алексеевне, что именно её Европейский суд не признал Ходорковского политзаключенным. И что просвещённая Европа молчала бы, пока не выдала России Березовского, Закаева и тьмы, и тьмы, и тьмы персонажей, у каждого из которых уголовных статей больше, чем волос на голове. Read More
Социализм.Часть 2
Итак, социализм как систему мы в общих чертах описали. Зададимся теперь вопросом: в какой ситуации подобная система УМЕСТНА? То есть – решает какие-то задачи ЛУЧШЕ, чем система со свободной экономикой (или несвободной, но где распределение не находится в руках государства)?
Таких ситуаций я вижу две. И обе – катастрофические.Первая – когда речь идёт о самой настоящей катастрофе: эпидемии, голоде, войне. В общем, все те ситуации, когда каким-то людям надо быстро (а то и немедленно) дать БОЛЬШЕ, чем они могут самостоятельно произвести здесь и сейчас. И, соответственно, никакие «экономические механизмы» не работают в принципе.Чтобы было понятно, о чём идёт речь. Ну вот представьте себе – случилось землетрясенье. Под обломками города умирают люди. Их нужно достать, а потом ещё чинить-лечить. И, представьте себе, они не могут cебя откопать ни своим трудом, ни за свои деньги. Они просто умрут. Их надо безо всяких «экономических отношений» откопать, накормить, обогреть, и так далее. И всё это за счёт общества и государства. Более того, в такой ситуации всякие проявления «рынка» нужно пресекать. Если нашли продуктовый склад – добытое нужно отнести и распределить по-справедливости, а не обменивать втихую на золотые колечки. По понятным причинам.
И в этом случае не остаётся ничего другого, кроме как временно ввести «социализм» в одном, отдельно взятом пострадавшем районе. Все узнаваемые признаки – начиная с бескорыстной работы энтузиастов и кончая очередями к суповым котлам. А как
Или другая ситуация, когда экстрим не является следствием катастрофы, а запланирован изначально. Экспедиция в тайгу, полярники, альпинисты, космическая станция. Все харчи и снаряга – у начальника станции и завхоза, которые там и есть «государство». Выдаётся харч и снаряга не по рыночным принципам («принёс ценные результаты – премируем банкой тушёнки»), а «по справедливости» чтобы все были более-менее сыты и могли работать дальше. Если кому-то дают больше тушняка – это должно быть железно мотивировано внеэкономическими соображениями (типа – «человек тащит на себе тяжёлый груз»). И так далее. Какой уж тут, к свиньям, «рынок» [1].
Или – вот уж классика – война. Война тяжёлая, на своей территории. Тут любое государство начнёт вводить социализм безо всяких кавычек — карточки, талоны, реквизиции, планы, навязываемые сверху, и т.п. Пришёл полк, расположился на постой в имении богатого землевладельца, потоптали все газоны, забрали «роллс-ройс», оставили расписку: так и так, забрали, после войны, может быть, компенсируем. Сам землевладелец лично ходит за карточками в городскую комендатуру. Что ж поделать, враг наступает, надо отбиваться. Рынок и справедливость обмена – потом, после победы.
Это первая ситуация. Но есть и вторая – когда катастрофа не просто произошла, а институализировалась. Превратилась в «обычное положение вещей».
Возьмём последний случай – война. Read More
Социализм. Часть 1
Non ridere, non lugere, neque detestari – sed intelligere
«Социализмом» следует называть социально-экономическую систему, при которой распределение благ монополизировано государством.Отметим: любое государство имеет монополию на насилие и монополию на регулярное изъятие у населения части произведённых благ (неважно, как это оформляется – через регулярное ограбление, через налоги или через «печатанье денег»). Социалистическое государство отличается от любого другого именно тем, что оно не только отнимает блага, но контролирует весь процесс распределения благ в обществе, или хотя бы претендует на право его контролировать. При социализме государство может определять, кому чего сколько достанется.
В этом вся суть. Остальные свойства социализма являются следствием этого. Именно следствием.
Начнём с пресловутой «собственности на средства производства». Средства производства должны быть сконцентрированы в руках государству потому и только потому, что, имея их в собственности, люди могут начать производить блага сами, утаивать их от государства и обмениваться ими помимо государства. Что нарушает монополию на распределение.
Там, где монополии на распределение благ можно обеспечить другими методами, частное производство можно и потерпеть. Если, скажем, все нитки и тряпки учитываются государством, равно как и создаваемая из них продукция, швейная машинка в частных руках не так уж и страшна, особенно если люди обшивают себя, а не на обмен или на продажу. Если шьют больше – можно и это, но тогда чтобы всё создаваемое сдавалось государству, которое уж как-нибудь само «распределит». Можно потерпеть даже частное производство еды, если она сдаётся государству. Но, разумеется, самый страшный грех такой системы – «неучтёнка» [1].
Далее, из заявленного принципа прямо следует, что никакие блага, кроме непосредственно потребляемых и уничтожаемых в процессе потребления (типа пирожка или парикмахерской завивки), не должны становиться полноценной собственностью частных лиц, иначе они могли бы, получив их, в дальнейшем распоряжаться ими самостоятельно, без государства. Всё, что имеет человек при социализме – это то, чем ему государство «дало попользоваться». Владение и распоряжение всеми благами остаётся в ведении государства. Если относительно каких-то вещей это вдруг да не так, значит, в данном случае имеет место отступление от идеалов социализма, скорее всего вынужденное, и уж во всяком случае – раздражающее [2].
Также ясно, что при подобной системе деньги могут существовать, а могут и не существовать, но вот право отовариться (то есть что-то купить на эти деньги) – это в любом случае вопрос государственной политики. Государство при этом может разрешить (по тем или иным соображениям) отоваривание без специальной карточки, разрешения или справки с работы, но это именно что «милость» и «послабление». Нормой жизни при социализме является карточка и справка, без которой никакие деньги ничего не стоят.
Или, скажем, идеологическая монополия и жёсткий контроль над смями, которые в основном государственные, регулярно случающиеся гонения на учёных, «генетиков-кибернетиков», а также царствование какой-нибудь совершенно неудобоваримой «идеологии» (начиная от марксизма-ленинизма и кончая чучхе), причём обязательно противной, как котлета из картона, и при этом именно что абсолютно обязательной. Опять же, это следствие всё того же принципа. Read More
О парадных и реальных ценностях. «Да, мы в говне. Не гони волну!»
Вообще говоря, в любом обществе существует разрыв между парадными и реальными ценностями.
Под парадными (или номинальными) ценностями будем понимать то, что человек считает хорошим для всех. А если честно – для других. То есть для людей, которые ему лично не близки, но среди которых он живёт и от которых так или иначе зависит.
Реальные же ценности – то, чего человек хочет для себя лично, а также для тех, кого он любит, прежде всего – для своих детей [1].Что касается парадных ценностей, то человеку, живущему среди людей, хочется (искренне хочется), чтобы все были «добрыми», «хорошими», «достойными», «честными», «справедливыми» и т.п. Какое именно поведение считается «хорошим», «добрым», «достойным» и «справедливым», зависит от общества и среды. Но, как правило, речь идёт о вещах вполне общечеловеческих. Все должны соблюдать правила общежития, не нарушать писаных и неписанных законов, бережно относиться друг к другу, не рвать кусок изо рта, не обижать слабых, заботиться об общем благе и т.п.
Подчёркиваем: люди искренне хотят, чтобы все были такими. Вот только «все» в данном случае означает не «вообще все, включая меня», а «все остальные, кроме меня и моих».
Для себя и своих люди обычно желают иного. Нет, не обязательно «жрать и валяться и больше ничего». Для некоторых людей честь стоит превыше жизни и свободы, власть выше богатства, ум и образованность ценней славы и почёта, ну или хотя бы понты дороже денег. Бывает также, что для кого-то деньги дороже безопасности, успех стоит любых трудов, социальный подъём стоит счастья в личной жизни. Они и сами так живут и тому же учат детей. «Всегда давай сдачи». «Убей того, кто оскорбил тебя». «Деньги – это всё». «Вкалывай как проклятый, не трать ни минуты на удовольствия, никаких расслабонов, любовь и дружбу к чёрту – добейся успеха, сынок». «Выходи замуж только за лорда, дочка, только за лорда».
Важный момент. Насколько сильно различаются между собой парадные и реальные ценности, зависит исключительно от реальных ценностей. Например, если для человека на самом деле (sic!) важно чувствовать себя, «несмотря ни на что», человеком честным и правильным (= «играющим по правилам»), то разрыв между парадными и реальными ценностями переживается как нечто неприятное, даже оскорбительное для себя. Отсюда постоянные усилия по сближению первых и вторых [2].
Если же в личных ценностях прошит цинизм, то парадные и реальные ценности могут разойтись вплоть до полной противоположности, и человека это беспокоить не будет. Потому что всё логично: по правде надо так, а на самом деле надо этак, ну так иначе-то как, иначе никак, «не мы такие – жизнь такая».
Раз уж мы заговорили о родных палестинах, то применим это теоретическое рассуждение к нам, грешным.
Read More