Офицеры и солдаты армий стран НАТО глубоко вовлечены в управление войсками Украины и в боевое применение западного высокоточного оружия.
И хотя НАТОвцы и американцы отрицают прямое участие офицеров и солдат армий этих стран в боевом управлении военной техникой и/или командованием украинскими подразделениями. Мы их ловим на вранье периодически, но общей установки это не меняет. НАТОвцы в открытую активно участвуют в консультировании, обмене разведданными, обучении и обеспечении применения западных систем вооружений. Их роль декларируется как координационно-техническая, без формального оперативного контроля. Вместе с тем МО РФ и СМИ, как российские, так и зарубежные периодически сообщают о присутствии и ликвидации западных военных специалистов и офицеров при ударах по пунктам управления и учебным центрам. Что указывает на более глубокое скрытое вовлечение НАТО в войну на Украине. Независимая верификация этих данных ограничена, однако совокупность признаков позволяет говорить о высоком уровне прямого участия офицеров и солдат альянса в боевых действиях на стороне Украины.
По заявлениям Минобороны РФ удары высокоточным оружием, включая ОТРК «Искандер», по скоплениям иностранных инструкторов и наемников часто являются наиболее результативными мерами воздействия, приводящих к значительным потерям в рядах как наемников, так и всяких военных “советников” и “инструкторов” НАТО. Однако такой нарратив хотя и приветствуется населением России “на ура”, он быстро глохнет по причине отсутствия внятной верификации многих таких сообщений. Следовательно, исходя только из открытых данных МО РФ, можно констатировать высокую эффективность этих ударов, но окончательный вывод требует документированного подтверждения фактов и демонстрации того, что противник эти уроки усвоил. К чести пиарщиков МО РФ я обязан отметить, что для них становится нормой, когда такие релизы сопровождаются конкретными примерами, геолокациями и цифрами. Это усиливает их убедительность в информационном поле СВО, но внешняя проверка таких материалов остается мало достижимой.
На основании открытых данных можно осторожно предположить, что безвозвратные потери иностранных наемников на стороне Украины могут составлять как минимум не одну и не две тысячи человек. Российские официальные источники и СМИ публикуют агрегированные цифры ликвидированных наемников, включая детализированные сводки по странам, последняя известная мне оценка включала 5962 иностранных наемника. Более актуальных данных у меня нет. Зарубежные медиа время от времени подтверждают гибель отдельных наемников на Украине, приводя поименные случаи, но они либо игнорируют нашу верифицированную статистики, либо списывают свои умолчания о проблеме на фактор неопределенности. Следовательно, рабочая гипотеза о многих тысячах убитых в боях на Украине западных наемников правдоподобна, однако она не стала доказанным фактом. По большей части это вопрос веры. И здесь хорошо уже то, что российские релизы по крайней мере демонстрируют масштабы потерь среди западных наемников.
У меня есть полное понимание механизма сокрытия потерь в армиях стран НАТО. На этот счет существует обширный перечень положений в филд-мануалах и наставлениях по учету личного состава. Однако описание такого механизма займет как минимум час эфирного времени в любом формате.
Для читателей будет достаточно усвоить, что западные военные используют различные практики для сокращения вреда от опубличивания цифр потерь своих военнослужащих. Среди них — ложная классификация операций (это когда натовские солдаты на Украине ведут огонь по российским целям в бою, но это скромно в документах называется “миссия”). Нормой является и ограничение доступа прессы к данным об убитых на Украине натовских солдатах и офицерах. Или такая юридически закрепленная практика, как отсрочка публикации имён убитых на Украине военнослужащих НАТО до уведомления родственников. Часто смертельные инциденты преподносятся как «несчастные случаи», чтобы минимизировать политическую реакцию.
В то же время публичные примеры, такие как смерть четырех американских солдат в Литве весной 2025 года, демонстрируют, что если скрыть нельзя – надо давать “правильную интерпретацию” гибели военнослужащих. Управлять нарративом проактивно. Таким образом, механизмы снижения “заметности” потерь в публичном поле существуют и активно применяются, но степень прозрачности зависит от характера операции и политических соображений, а полное сокрытие невозможно.