Клаузевица у нас чаще цитируют, чем читают. Менее очевидно то, что интересующиеся предметом склонны читать «О войне» лишь после прочтения знаменитых цитат именно тех людей, которые сами ее не читали. Продираясь через сложную книгу и уже зная ключевые моменты произведения, новички хватаются за знакомые афоризмы:
- абсолютная война;
- война как продолжение политики;
Троица
война представляет удивительную троицу, составленную из
— насилия, как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать, как слепой природный инстинкт;
— из игры вероятностей и случая, обращающих ее в арену свободной духовной деятельности;
— из подчиненности ее в качестве орудия политики, благодаря которому она подчиняется чистому рассудку;
- роль «тумана» и «трения».
Если неофиты не наделены исключительными запасами времени и интеллектуальной энергии, они мало что открывают у Клаузевица для себя помимо этих широко разрекламированных истин. Забавнее же всего то, что неофиты находят их вне зависимости от того, существуют они у Клаузевица в действительности, или нет.
Ниже приводится предостерегающая демонстрация того, как представления о том, что, якобы, написал Клаузевиц в книжке «О войне», могут затмить сам текст.
Война по своей природе изменчива, неопределенна, сложна и неоднозначна. Для описания этих факторов современные американские военные теоретики придумали аббревиатуру VUCA, лапидарности которой любой предпочтет сдержанную элегантность формулы «туман войны», совершенно напрасно приписываемой Клаузевицу.
Для писателей XIX века образ «тумана войны» имел дополнительное достоинство, описывая непрозрачность поля битвы, окутанной пороховым дымом, обильно сопровождающим подрыв чёрного пороха.
Неудивительно, что фраза до сих пор популярна и широко используется. Как и большинство военных концепций, «туман войны» обычно приписывают Клаузевицу, который получает признание за изящную аллитерацию «туман и трение» — «трение», относящееся к физическим препятствиям для военных действий, а «туман» — к отсутствию у командира четкой информации.
«Трение» — это, конечно, центральный элемент теории войны Клаузевица; это слово встречается в тексте не менее 13 раз и служит важной аналитической цели.
«Туман» — другое дело. Хотя Клаузевиц использует собственно слово «туман» четыре раза, он никогда не использует словосочетание «туман войны». Дважды туман относится к метеорологическому явлению и, между прочим, служит типом «трения».
Таким образом,
а) туман может помешать вовремя заметить противника, выстрелить из пушки, когда нужно, и доложить командиру;
б) во втором случае туман по-прежнему представляет собой лишь водяной пар: еще реже погода становится решающим фактором. Как правило, только туман имеет значение.
в) третий случай может быть ошибочно принят за общепринятое сегодня использование штампа «туман войны». Говоря о недостоверности информации на войне, Клаузевиц замечает, что все действия происходят, так сказать, «в некоем полумраке, который, подобно туману или лунному свету, часто заставляет вещи казаться гротескными и большими, чем они есть на самом деле».
Но структура предложения отрицает, что Клаузевицу нравился образ «тумана войны». Учитывая прекрасную возможность писать, все действие происходит в своего рода «тумане», вместо этого он выбрал «сумерки», сведя «туман» и «лунный свет» к поэтическому акценту.
Только в одном отрывке своего труда «О войне» «туман» используется Клаузевицем для описания двусмысленности войны.
Обсуждая военный гений в главе 3 книги I, Клаузевиц пишет, что «война — это царство неопределенности; три четверти факторы, на которых основывается действие, окутаны туманом большей или меньшей неопределенности».
Метафора тумана, какой бы уместной она ни была, не важна в анализе Клаузевица. Он не предполагает, что неопределенность важнее других факторов: опасности, усилия, страдания, случайности или их противоядий — coup d'oeil и решимости.
Действительно, Клаузевиц быстро меняет тему; большая часть главы о военном гении подробно рассматривает характер полководца.
Последние два отрывка, конечно, не придают «туману» веса, необходимого для оправдания обычно приписываемой ему схемы «тумана и трения».
Если бы Клаузевиц хотел использовать слово «туман» для описания неопределенности, неуверенности, двусмысленности и хаоса войны, он мог бы сделать это в главе «Разум на войне», главе, в которой он, как ни странно, избегает метафоры тумана. Короче говоря, «О войне» не оправдывает современную тенденцию говорить о «тумане и трениях».
Вместо этого Клаузевиц выделяет в своих «Заключительных наблюдениях» четыре центральных элемента: физическое напряжение, интеллект, трение и опасность. Эти четыре фактора, заключает он, могут быть сгруппированы в единое понятие общего трения.
То, что Клаузевиц никогда не упоминает о «тумане войны», не означает, что он будет отрицать важность идей, подразумеваемых сегодня под этой фразой. Напротив, неопределенность занимает центральное место в аргументе Клаузевица.
На самом деле отделение «тумана» от «трения» фактически ослабляет его утверждения: «трение» становится чисто физическими препятствиями для военных действий, а «туман» — путаницей, возникающей из-за отсутствия информации, информации, вводящей в заблуждение или противоречивой информации. Это различие чуждо как тексту, так и духу рассуждений Клаузевица.