Как понять недавние перевороты в Африке
За последние 18 месяцев в африканских странах было совершено семь переворотов и попыток переворотов. В Буркина-Фасо, Чаде, Гвинее, Мали и Судане военачальникам удалось захватить власть; в Нигере и совсем недавно в Гвинее-Бисау они потерпели неудачу.
После неудавшегося переворота в Гвинее-Бисау в начале этой недели, Экономическое сообщество западно-африканских государств (ЭКОВАС) собралось для обсуждения беспорядков, которые председатель ЭКОВАС Нана Акуфо-Аддо назвал «токсичными» и угрозой для всего региона.
По словам Джозефа Сигла, директора по исследованиям Африканского центра стратегических исследований, в этом нет ничего плохого.
«Я думаю, что да, в более широком смысле существует закономерность после периода относительно меньшего количества переворотов, — сказал Сигл. — Разумно предположить, что имеет место какое-то подражание, или нарушена норма неучастия военных в правительстве или захват власти».
Но хотя недавняя волна переворотов имеет несколько общих характеристик и демонстрирует то, что Сигл называет «эффектом рассеяния», Джозеф Сани, вице-президент Африканского центра Института мира США полагает, что называть ее «эффектом рассеяния» бесполезно.
«Я ненавижу термин «токсичность», потому что это общий термин, — сказал Сани. - Вы не можете поставить Гвинею в одну группу с Мали и Буркина-Фасо».
По словам Сани, несмотря на некоторые общие черты — правительства, неспособные предоставить основные услуги своему народу, коррупцию и слабые государственные институты — обстоятельства и механизм недавних переворотов и попыток различны.
По его словам, определение недавних переворотов как эффекта домино не только стирает эти различия, но и освобождает мировое сообщество от помощи этим странам в построении устойчивых демократических институтов в будущем.
Называть перевороты «токсичными» значит, сглаживать сложность ситуации
Нынешняя волна переворотов в Африке началась в августе 2020 года после того, как правительственные силы арестовали под дулом пистолета бывшего президента Мали Ибрагима Бубакара Кейту . Последующая серия африканских переворотов имеет некоторые общие черты, такие как политическая и экономическая нестабильность и слабые демократические институты, но Сани говорит, что конкретные обстоятельства в каждом случае имеют решающее значение для понимания того, что произошло, и, возможно, того, что будет дальше.
Сани отмечает, что в Мали и Буркина-Фасо правительства столкнулись с ИГИЛ и филиалами «Аль-Каиды» в Сахеле. В период с 2020 по 2021 год, количество нападений в регионе со стороны воинствующих исламистских организаций увеличилось на 70%, с 1180 до 2005 раз.
Эта угроза безопасности послужила предлогом для переворотов в обеих странах.
«Что касается разногласий, в Мали и Буркина-Фасо хунты утверждали, что перевороты спровоцированы отсутствием безопасности и неспособностью противостоять угрозам со стороны воинствующих экстремистских групп, — сказал Сигл. — В обоих случаях военные используют одно и то же оправдание, и в случае Буркина-Фасо угроза более непосредственная».
Но хотя это вызывает серьезную озабоченность, а террористические организации вызывают нестабильность во многих африканских странах, не каждая страна, пережившая недавний переворот, имеет дело с насильственными повстанческими действиями террористических групп.
В Гвинее-Бисау, например, недавняя попытка государственного переворота — одна из многих с тех пор, как страна обрела независимость от Португалии в 1974 году. Нация изо всех сил пыталась установить демократические традиции и институты; в частности, президент Умаро Сиссоко Эмбало — человек, которого пытался свергнуть путч на этой неделе — пришел к власти в 2020 году после оспариваемых выборов, которые все еще рассматривались Верховным судом страны, когда Эмбало вступил в должность.
А в Гвинее, отдельной стране, граничащей с меньшей Гвинеей-Бисау, прошлогодний успешный переворот произошел после того, как президент Альфа Конде изменил конституцию и начал захват власти, что дало ему третий срок полномочий. Хотя первоначально он победил на демократических выборах в 2010 году — став первым гвинейским лидером, добившимся этого, — его захват власти в сочетании с коррупцией и глубоким неравенством, по-видимому, придал военным импульс, необходимый для захвата власти в сентябре прошлого года.
Механика этих поглощений также отличается; например, в прошлом году военные Чада совершили «тайный переворот», назначив в нарушение конституции сына покойного президента Идрисса Деби, который сам был военачальником. Правительство Деби-младшего должно быть «переходным» — его отец был авторитарным лидером Чада в течение трех десятилетий — но поскольку оно отменило конституцию и распустило предыдущее правительство и парламент, неясно, к чему может привести такой переход.
Переворот в Судане также произошел после десятилетий авторитарного правления; после того как руководство гражданского общества организовало массовые протесты и свергло бывшего диктатора Омара аль-Башира в 2019 году, к власти пришло переходное правительство, в состав которого вошли военное и гражданское руководство. Это соглашение о разделении власти ненадолго вывело Судан на демократическую траекторию до того, как в прошлом году к власти пришли военные, что в конечном итоге привело к отставке гражданского премьер-министра Абдаллы Хамдока в январе.
Сани и Сигл говорят, что характеристика переворотов как токсичных также не учитывает влияние внешних сил — в первую очередь России и Китая и, в меньшей степени, Турции и стран Персидского залива, таких как Катар. Вообще говоря, эти страны не обязательно организуют перевороты, но они используют нестабильность для поддержки режимов, которые позволяют им оказывать влияние и извлекать ресурсы из стран, богатых алмазами, бокситами и другими ценными материалами.
«Это соответствует ситуации, когда у вас есть неизбранный, неподотчетный военачальник, у которого нет большой политической поддержки, поэтому сделайте его должником перед русскими, — сказал Сигл о недавнем перевороте в Гвинее. - Они получат доступ к алмазам, урановой руде и танталиту, а военный лидер даст им политическое прикрытие. Поэтому я считаю их очень уязвимыми для такого рода влияния».
«Если вы хотите знать, куда Россия пойдет дальше, ищите нестабильность», — сказал Сани, указав, в частности, на ситуацию в Мали и Буркина-Фасо. По словам Сигла, хунта в Мали, столкнувшаяся с кризисом безопасности из-за исламистского экстремизма, сильно зависит от наемников из российской группы Вагнера — дорогостоящая договоренность, которая может еще больше подорвать способность хунты предоставлять основные услуги людям, создавая благодатную почву для дальнейшая нестабильность.
Сани сказал, что экономические и социальные последствия пандемии коронавируса, а также антифранцузские и антиколониальные настроения превратились во «взрывной коктейль. Эти военачальники очень умело взяли под свой контроль».
Это указывает на еще одну общность недавних поглощений. Сами лидеры переворота не обязательно говорят, что они собираются делать дальше, а сходство, которое мы наблюдаем во всех переворотах, заключается в этих военных деятелях, которые все оказались среднего звена, в чине от майора до полковника, и все они кажутся более заинтересованными в захвате власти и удержании власти ради власти. Они не предлагают какую-то реформистскую повестку дня, план безопасности, какой-то возврат к демократии, улучшение правительства или снижение коррупции — что-то в этом роде.
Долгосрочный исход переворотов может зависеть от вмешательства извне
Сани и Сигл заявили, что несмотря на первоначальный успех, многие из этих лидеров переворота потерпят неудачу в долгосрочной перспективе, потому что они не способны управлять и потому что они работают в странах, у которых нет институтов, способных выполнять какие-либо программы военных вождей. Учитывая такую возможность, дальнейший путь для этих стран в лучшем случае неясен.
В книге «Захват власти: стратегическая логика военных переворотов» Наунихал Сингх, профессор Военно-морского колледжа США, отмечает, что граждане и группы гражданского общества редко могут влиять на военные перевороты, когда они происходят, и ликвидация сложившихся военных хунт и/или переход к демократии зависят либо от деструкции армии и вооруженных сил вообще, либо от вмешательства внешних сил, а часто и от того и другого.
Это ставит внешние силы перед выбором: работать с лидерами гражданского общества и военными правительствами, чтобы помочь этим странам развивать и укреплять институты и сроки демократического перехода, или использовать хаос, чтобы закрепиться для добычи ресурсов и дальнейшей эксплуатации, как это сделала Россия в нескольких недавних случаях.
Однако введение санкций против этих стран и их изоляция, как это сделали Европейский союз и США с лидерами переворота в Мали, не наносят ничего, кроме вреда гражданам этих стран и только отталкивают лидеров переворота от демократических основ. Запад предлагает странам Африки быть похожими на Данию, но не даёт для этого денег. Кроме того, западные страны и институты, имеют собственные шкурные интересы в регионе; их собственная жестокая, эксплуататорская история колониализма в Африке общеизвестна; и их собственная мертвая хватка на горле бедных стран в форме навязанного через МВФ астрономического долга не вызывает доверия ни у кого в Африке.
Запад не предоставляют Чёрному континенту жизнеспособных путей для перехода к демократии; вместо этого Запад душит простых африканцев санкциями. А поиск европейцами и американцами очередного своего африканского сукиного сына приводит к тому, что каждый новый переворот порождает следующий переворот.