Что часто игнорируется – так это любое признание собственных российских дореволюционных традиций, особенно реформ Александра II (1855–1881). Начавшись в 1861 г. революционным Манифестом об отмене крепостного права, эти реформы завершились законами от 20 ноября 1864 г. Новые законы ввели настоящую состязательную процедуру уголовного правосудия и сделали суд присяжных обязательным при рассмотрении уголовных дел. Судьи получили возможность стать по-настоящему независимыми, частично благодаря тому, что их освободили от обязанности собирать доказательства и предоставили им возможность выступать в качестве свободного арбитра между сторонами. Прокуратура утратила свои полномочия «главного блюстителя законности» и превратилась в государственного обвинителя по западному образцу. Был учрежден институт мировых судей. Парадоксально, что большевики восстановили дореформенную модель прокуратуры.
Как справедливо отметил Самуил Кучеров в 1953 г., «между 1864 и 1906 годами Россия являла собой уникальный в политической истории пример государства, где судебная власть основывалась на демократических принципах, в то время как законодательная и исполнительная оставались полностью авторитарными». Сборник, посвященный суду присяжных в России, содержит обширные мемуары одного из самых выдающихся судей того времени А. Ф. Кони. Кроме того, в нем приводятся также речи адвокатов и резюме некоторых из самых известных процессов, например суда над Верой Засулич (1878), обвиненной в покушении на убийство губернатора Санкт-Петербурга Трепова, в которого она стреляла среди бела дня и при свидетелях. Кони, который был председателем суда, сопротивлялся давлению властей, Засулич была оправдана, и этот приговор был принят властями.
Примечательно, что в своих знаковых речах перед юридической аудиторией в начале своего президентства Путин обращался именно к этим вопросам. Речь 24 января 2000 г. была произнесена им в качестве исполняющего обязанности президента перед собранием глав республиканских, краевых и областных судов. Главной темой его выступления была независимость судебной ветви власти. Он цитировал судью Кони и отметил необходимость соответствия общепризнанным нормам международного права. Что важнее всего, он прямо упомянул ратификацию Россией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, которые, таким образом, стали составной частью российской правовой системы. По его словам, юрисдикция Европейского суда по правам человека была признана наивысшей. Поэтому особое внимание следует уделить тем проблемам российской судебной системы, которые могли бы вызвать реакцию Европейского суда. Кроме того, 27 ноября 2000 г., на V Всероссийском съезде судей, ничего не говоря ни о диктатуре закона, ни о международных обязательствах, он подчеркнул, что суд должен быть «скорым, правым и справедливым», и отметил, что эти простые, но четкие принципы уже были сформулированы в России в 1864 г., во время судебных реформ, которые непосредственно следовали за отменой крепостного права.
Упоминание Путиным истории и текущих обязательств, добровольно принятых Россией, не было случайностью.
ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ПРАВОВЫЕ ТРАДИЦИИ РОССИИ
Чтобы понять эти процессы, надо еще глубже заглянуть в русскую историю и традиции. Грубых ошибок американских и прочих западных юридических экспертов и комментаторов можно было бы избежать, если бы они приняли во внимание, что независимость судебной власти, состязательность судопроизводства и суд присяжных не импортированы недавно с либерального Запада на бескультурный Восток, а восстановлены на основе богатого собственного российского опыта.
Эта история начинается в кульминационный момент для Великобритании и Западной Европы и становится неожиданностью для западных исследователей. В недавно вышедшем учебнике, основанном на курсе лекций в Московском государственном университете, указано, что первый российский профессор права, С. E. Десницкий (1740–1789), был «продуктом» не столько французского просвещения, то есть Дидро и Руссо, сколько шотландского просвещения.
Десницкий получил образование в Шотландии в 1761–1767 гг. у Адама Смита и других ученых, получив степень доктора гражданского церковного права в Университете Глазго. На него серьезным образом повлияли идеи шотландского просвещения, главным образом философия Дэвида Юма и особое внимание шотландцев к традициям и принципам римского права – эта тема оказывается в центре внимания новаторской работы Алана Уотсона по правовым трансплантациям. В результате длительных исследований в Шотландии в 1768 г. Десницкий пишет «Представление об учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи» и направляет его императрице Екатерине II – однако его предложения были совершенно неприемлемы, и работа была помещена в архив. Среди прочих радикальных предложений Десницкий призывал к отмене крепостного права. Он не пострадал из‐за неприятия Екатериной этих идей и стал полным профессором права в 1777 г., вскоре после Пугачевского восстания. Он публиковал книги, в которых знакомил россиян с идеями Адама Смита и Джона Миллара. По указанию Екатерины он перевел на русский язык первый том «Комментариев» Блэкстона, который был издан в Москве в 1780–1783 гг. Он читал курсы по истории русского права, Пандектам Юстиниана и сравнению римского и русского права. Он умер в год Французской революции и Декларации прав человека и гражданина.
Следует отметить, что Десницкий не занимался простым переносом в Россию существующего западного либерализма. Период его активности совпал по времени с восстанием умов против самодержавия как в Англии, так и в России. Десницкий родился всего несколькими годами позже Томаса Пейна. Гораздо более известный Радищев, таким образом, стоял на плечах Десницкого и Пейна, когда в 1790 г. он опубликовал свое скандальное «Путешествие из Петербурга в Москву», которое было убедительным манифестом за отмену крепостного права. За это он был немедленно арестован Екатериной II. Она заменила ему смертный приговор десятилетней ссылкой. В 1796 г. Павел I позволил ему вернуться, а Александр I даже пытался привлечь его к законодательной работе. Но было очевидно, что его либеральные идеи были столь же неприемлемы для самодержавной аудитории, как и идеи Томаса Пейна для английской монархии, и в 1802 г. Радищев покончил с собой.
Нет никаких сомнений в том, что политическая реакция в России была еще сильнее, чем в Британии, и что поражение восстания декабристов в 1825 г. загнало просвещение и либеральную дискуссию о праве глубоко в подполье. В. С. Соловьев (1853–1900) был следующим русским, серьезно подошедшим к правовым вопросам. Как и Радищев, он не был юристом, а его подход, в котором сохранялась приверженность ценностям просвещения, обладал специфически религиозной направленностью. Это духовное, идеалистическое измерение характерно для русского правового дискурса и представляет собой особенный и уникальный вклад. Б. Н. Чичерин (1828–1904) был первым юристом, который соотнес либеральную повестку с проблематикой закона и прав. Он выступал за конституционную монархию и сильное государство и решительно выступал против Александра Герцена – писателя, который провел большую часть своей жизни в изгнании в Англии. Он, однако, опирался как на российский, так и на европейский опыт и традиции. Другой юрист, П. И. Новгородцев (1866–1924), был главным представителем естественно-правового, кантовского подхода к вопросам соотношения личности и права. На него также сильно повлияло русское духовное наследие. Одним из последних сторонников этого направления был Н. А. Бердяев (1874–1948), член группы «Вехи», манифест которой был опубликован в 1909 г., вызвав самую сильную критику как марксистов, так и либералов. Немного странно, что Бердяев, религиозный философ, фигурирует в книге по правам человека. Для Бердяева неотчуждаемые права человека были формой выражения и существования на земле (в «царстве Кесаря») личной свободы, то есть трансцендентных (и богоподобных) явлений «царства Духа». В главе «Государство» книги «Новое религиозное сознание и общественность» Бердяев писал: «Декларация прав Бога и декларация прав человека есть одна и та же декларация…»
В этом кратком обзоре я хотел бы подчеркнуть, что существует исконно российский подход к правам человека и их осмыслению, который заслуживает тщательного изучения западными специалистами. Это мыслители первого разряда. Кроме того, изложенного выше достаточно, чтобы показать, что, хотя можно говорить о русской культуре и даже о русской правовой культуре, было бы серьезной ошибкой игнорировать сложное и динамическое взаимодействие русских и западноевропейских – особенно шотландских! – истории и традиций.