Вот предводитель одной стаи забрался на самую верхушку дерева, на самые тонкие ветви его, и отсюда с быстротой молнии прыгает на другое, футах в тридцати от первого, — дерево, которое, согнувшись под тяжестью повиснувшего животного, снова выпрямляется, а животное уже снова прыгнуло на следующее дерево и т. д. Все обезьяны в стае одна за другой проделывают тот же фокус.
Зрелище этих летающих, одно за другим, животных — действительно поразительно. И так продолжает эта стая свое путешествие далее, прыгая с одного дерева на другое, со стволов на ветки, не обращая внимания ни на колючки, ни на терновник.
Но впереди всех обыкновенно идет предводитель, опытность и ловкость которого делают его патриархом и властителем всей стаи.
«Не только общее согласие всех обезьян, — говорит Брэм в своей иллюстрированной „Жизни животных“, — дает ему почетную обязанность предводителя, но обыкновенно она получается после долгой и упорной борьбы его с своими соперниками — самцами, принадлежащими к той же стае».
Длинные руки и хорошие зубы обыкновенно решают победу в пользу того или другого, после чего все остальные обязаны повиноваться победителю — а кто не хочет, ну, того принудят к этому кусаньем и побоями. Таким образом в руках и зубах победителя заключается все основание его могущества, и потому он требует от своих подчиненных безусловного повиновения. Этот храбрый самодержец и патриарх не есть впрочем тиран в обыкновенном смысле слова; у него нет ни министров, ни парламента, в его государстве не существует ни демократов, ни национальных либералов. Он просто управляет помощью своих кулаков и зубов — и уважение к этим орудиям делает его достоинство неприкосновенным. Впрочем кругом его часто слышатся неудовольствия — и часто большой и малый, стиснув зубы от ярости, присоединяются к оппозиции; но все то делается лишь за спиною победителя — и сжатые кулаки тотчас же расправляются, как скоро замечают приближение повелителя.
Вся стая шумит и веселится, не чуя грозы над собой, как вдруг из чащи появляется страшный враг — пантера. Одним прыжком вскакивает он в средину беспечных животных — и схватив самого старого, так начинает мять беднягу, что у того хрустят даже кости.
Вся стая приходит в страшный ужас и отчаяние, и как бы по данному знаку рассыпается во все стороны, несмотря на все крики о помощи несчастного. Бедная жертва, при виде неминуемой смерти, хватает своего ближайшего друга за хвост, но этот как сумасшедший грызет руку своего повелителя, пока он ослабший и бессильный не отпускает его хвоста. Теперь еще не ушло время, и можно спасти несчастного — и с страшным шумом и воем вся стая приближается к отвратительному разбойнику. Один стучит ногами, другой ломает отчаянно руки, третий дразнит страшного зверя из за толстого ствола дерева, — но все они в таком почтительном и безопасном расстоянии, на котором они могут считать себя спокойными за свое собственное я. Потом, когда зверь растерзал и пожрал несчастного вожатого, каждый спешит, жалобно воя и крича, куда нибудь подальше в чащу. И долго, долго еще слышатся их жалобные стоны о любимом «умершем», каждый спешит сказать похвальное слово его прежним заслугам. Теперь вся стая стоить как бы без головы, каждый видит себя беспомощным и спрашивает: «кого же мы выберем». Но малу по малу все оправляются, толкуют и наконец приходят к какому-то решению. Ведь нетрудно найти и избрать нового повелителя, который бы мог вполне заменить старого. В стае замечается самая оживленная жизнь и движение; они нашли, они все, все избрали его, потому что его подвиг был поистине велик — и вряд ли найдется кто-либо другой равный ему по заслугам.
И действительно, один за другим, все они — и консерваторы, и либералы, и даже поседевшие демократы — все отдаются в лапы... пантеры.