Скандинавские страны, и в первую очередь Швецию, в зависимости от политических взглядов, называют аномалиями или источниками вдохновения. Все потому, что эти страны как будто не вписываются в общий шаблон: они невероятно успешны, тогда как так быть «не должно». И действительно, скандинавы наслаждаются очень высоким уровнем жизни несмотря на их большие и прогрессивные государства всеобщего благосостояния, за которые они платят самые высокие в мире налоги.
Как следствие, множится литература, как пропагандистская, так и академическая, где пытаются найти причины такой скандинавской исключительности – особенно в отношении государств всеобщего благосостояния. Я и сам сделал вклад в эту литературу и рецензировал вклад других. Но недоставало сводного анализа, доступного простым людям. Поэтому большим удовольствием было прочитать изданную британским Институтом экономических отношений книгу Нимы Санандаджи «Скандинавская неисключительность: культура, рынки и несостоятельность социализма третьего пути» (Scandinavian Unexceptionalism: Culture, Markets, and the Failure of Third— Way Socialism).
Д-р Санандаджи – политэкономический аналитик и писатель, известный в Швеции и Европе, и, как и следовало ожидать, он отлично резюмировал положение дел в исследовании вопроса. Для иллюстрации он также использует примеры и цитаты из статей, опубликованных в скандинавских СМИ. В результате получился короткий и информативный, но легко читаемый ответ на вопрос о том, как и почему скандинавские государства всеобщего благосостояния, на первый взгляд, так хорошо работают.
Эта короткая книга предлагает читателю взгляд на скандинавскую культуру, объяснение причин поразительного выхода этих государств из бедности, обзор их недавней политэкономической истории, отличительной структуры и эволюции скандинавских государств всеобщего благосостояния, происхождения их эгалитаризма и гендерного равенства и эффекта иммиграции. Я кратко рассмотрю три из этих аспектов.
Во-первых, Санандаджи ясно дает понять, что радужная история скандинавских государств всеобщего благосостояния, какой ее обычно рассказывают, в лучшем случае неполная. В конце XIX века скандинавские страны были в числе самых бедных на европейском континенте, и их практически не затронула индустриализация, начавшаяся в Великобритании более ста лет назад. Сочетание классических либеральных реформ и внедрения промышленного производства породило столетний «золотой век», как называет Андреас Берг период экономического роста и быстрого улучшения качества жизни в Швеции примерно в 1870—1970 гг.
Такой рост отчасти также стал возможен благодаря отличительной скандинавской культуре, характеризующейся «высоким уровнем доверия, сильной трудовой этикой и социальной сплоченностью, что представляет идеальную отправную точку для успешных экономик». Как указывает Санандаджи, соответствующими требованиям рынка добродетелями скандинавской культуры также объясняется ограниченное влияние государства всеобщего благосостояния, строившегося и расширявшегося начиная с 1930-х. Культурные изменения происходят не сразу, и поэтому старые ценности какое-то время продолжают существовать, невзирая на политические перемены. Так что прошло некоторое время, пока скандинавские добродетели не стали уступать разрушительным побуждениям государства всеобщего благосостояния.
Стоит также отметить, хотя Санандаджи не удалось ясно это показать, что после учреждения государства всеобщего благосостояния и в течение нескольких десятилетий расширения его темп роста обычно ниже, чем у экономики в целом. Таким образом, рост бремени был относительно небольшим. То есть, до радикальных 1960-х и 1970-х, когда скандинавские правительства, и в частности шведское, приняли крайне экспансионистскую политику всеобщего благосостояния. (Данные политические изменения подробно проанализировал, например, Берг).
Санандаджи также представил интересные данные по скандинавскому гендерному равенству. Он начинает обсуждение с вызывающего зависть у других стран участия женщин в трудовом рынке в скандинавских странах, и особенно в Швеции. Однако за этим стоит то, что шведское правительство приняло радикальную политику контроля населения, сформулированную Гуннаром и Альвой Мюрдалями (да, тем самым Гуннаром Мюрдалем, разделившим Нобелевскую премию по экономике с Хайеком в 1974 г.). Суть этой реформы была в том, чтобы разделить ответственность за воспитание детей между родителями и «общиной». Повышение налогов на доход и предложение правительственных услуг по уходу за детьми мотивировало (если не «заставляло» с экономической точки зрения) семьи иметь два дохода с полной занятостью.
Что интересно, хотя это действительно быстро увеличило участие женщин в трудовом рынке, Санандаджи отмечает, что «мало кто из женщин в нордических странах достигает управленческих должностей в бизнесе и еще меньше добираются до наивысших должностей директоров и глав компаний». Одна из причин в том, что работа, выбираемая женщинами, в том числе в образовании и здравоохранении, монополизирована государственным сектором. Как следствие, женщины оказываются в ловушке карьеры, где работодатели не конкурируют в компетентности и многие руководящие должности являются политическими.
Такое положение дел косвенно иллюстрирует пугающая статистика шведского рынка труда: «С 1950 по 2000 г. шведское население выросло с 7 млн до почти 9 млн. Но, удивительным образом, число новых рабочих мест в частном секторе было близким к нулю».
Наконец, Санандаджи обращается к вопросу иммиграции и показывает, что до радикализации государств всеобщего благосостояния скандинавские страны крайне хорошо справлялись с интеграцией и трудовое участие иммигрантов здесь было выше, чем в других западных государствах. В дальнейшем, из-за строгого трудового регулирования и обширных социальных пособий, иммигранты, так или иначе, оставались вне скандинавских рынков труда.
Литература идентифицирует два потенциальных объяснения. Во-первых, антирыночная политика по защите рабочих мест практически исключает людей без опыта работы или востребованных навыков или тех, кто недостаточно свободно владеет языком или имеет ограниченные социальные связи. Из-за этого иммигранты, а также молодежь, остаются безработными (очень высокий уровень безработицы среди молодежи в Скандинавии иллюстрирует эту проблему). Во-вторых, обещания универсального государства всеобщего благосостояния обычно привлекают людей, менее заинтересованных в том, чтобы пробиться к верхушке, а следовательно, не очень трудолюбивых.
Этим объясняются недавние скандинавские проблемы с иммиграцией, по сути, связанные не столько с иностранцами, сколько с вопросами интеграции и политики.
В целом, книга Санандаджи дает множество ценных сведений и связное объяснение развития скандинавских стран и их государств всеобщего благосостояния. Своим впечатляющим уровнем жизни они обязаны свободному рынку, уходящему корнями в экономически разумную культуру. Данная культура также поддерживала государства всеобщего благосостояния, пока десятилетия разрушительного стимулирования не подорвали разумные ценности этих наций. Государства всеобщего благосостояния, после их радикализации, вскоре рухнули под собственным весом, и Скандинавия с тех пор подвергалась существенным свободно-рыночным реформам, опять же, сделавшим вклад в экономический рост и процветание.
С учетом полной картины, Санандаджи резюмирует пример североевропейских государств всеобщего благосостояния просто и без обиняков: «Скандинавия совершенно ничем не исключительна».