Вскоре после возникновения шумерская клинопись загадочным и очень удивительным образом усложнилась. Символы очень быстро утратили пиктографичность и стали логографическими и более абстрактными. Логографическая система письма передает непосредственно понятия устного языка, а не звуки слова. Со временем многие из шумерских письменных знаков стали репрезентировать некоторые слоги устного языка. Такая двойственная функция системы письма классифицируется лингвистами как словесно-слоговая, а она предъявляет к мозгу значительно более высокие требования.
Фактически, чтобы выполнять эти двойственные функции, нейронные цепочки читающего мозга шумеров должны были бы его «оплетать», пересекаясь во всех направлениях. Во-первых, было бы необходимо иметь значительно больше путей в зрительной области и области зрительных ассоциаций с целью декодирования того, что со временем стало сотнями символов клинописи. Такие изменения в зрительных областях, по сути, эквивалентны добавочной памяти на жестком диске. Во-вторых, концептуальные запросы словесно-слоговой системы неизбежно задействовали бы больше когнитивных систем, которые, в свою очередь, потребовали бы больше связей со зрительными областями в затылочных долях, языковыми областями в височных долях и с фронтальными долями. Фронтальные доли задействуются из-за их роли в «управляющих навыках», таких как анализ, планирование и сфокусированное внимание. Все эти навыки необходимы для обработки маленьких слогов и звуков в составе слов и множества семантических категорий, таких как «человек», «растение» и «храм».
Внимание к отдельным звуковым образам в составе слов было совершенно необычным для наших предков и возникло из-за чего-то исключительно важного. Когда шумеры начали добавлять новые слова, они ввели в письменность то, что называется ребусным принципом или принципом фонетизации. Это происходит, когда символ, например «птица», репрезентирует не значение, а скорее звучание, и в шумерском языке это был первый слог слова. Таким образом, символ, обозначающий птицу, мог выполнять две задачи: передавать значение или звук речи. Устранение неоднозначности в этом случае требовало, несомненно, еще больше новых функций, включая специфические маркеры как для звуков, так и для обычных категорий значения. Эти фонетические и семантические маркеры, в свою очередь, требовали более сложных нейронных схем.
Чтобы представить себе, на что постепенно стал похожим мозг шумера, мы можем вернуться к результатам, полученным группой Рейчла, которая анализировала, что происходит, когда к словам добавляется значение. Они изучали, как мозг читает псевдослова и настоящие слова, в которых все буквы были одни и те же, но значение имела только одна их комбинация. В каждом случае сначала активировались одни и те же зрительные области, но псевдослова стимулировали лишь незначительную активность после их идентификации в областях зрительных ассоциаций. В случае настоящих слов мозг просто «гудел» от активности. Запускалась целая сеть процессов: зрительные области и области зрительных ассоциаций реагировали на зрительные образы (или репрезентации); фронтальные, височные и теменные области обеспечивали информацию о мельчайших звуках в составе слов (фонемах); наконец, области в височных и теменных долях обрабатывали значения, функции и связи с другими настоящими словами. Различия активации между двумя вариантами расположения одних и тех же букв (в составе псевдослов и настоящих слов) охватывали почти половину коры мозга. Воспринимая слова, записанные клинописью или иероглифами, первые читатели — шумеры и египтяне — явно использовали части этих же областей, когда начали создавать первые системы письма.
В качестве свидетельства такого сценария у меня в рукаве еще один фокус. Чтобы взглянуть на читающий мозг древнего шумера, мы можем провести экстраполяцию от живой, процветающей системы письма, построенной по такому же принципу (то есть словесно-слоговой). В наши дни один язык имеет подобную историю переходов от пиктографических символов к логографическим, использует фонетические и семантические маркеры для устранения неоднозначности символов и представлен на достаточно большом количестве визуализаций мозга: китайский. Джон Дефрансис, специалист по древним языкам и китайскому, классифицирует и китайскую, и шумерскую системы письма как словесно-слоговые со множеством схожих элементов, хотя, конечно, и с некоторыми различиями.
Мозг читателя-китайца дает нам вполне приемлемую аппроксимацию мозга первых читателей-шумеров. Широкая нейронная сеть заменяет небольшую сеть читателя токенов. Эта новая адаптация со стороны мозга требует значительно большей площади поверхности в зрительной области и области зрительных ассоциаций, а также в обоих полушариях. В отличие от других систем письма (например, алфавитных) шумерская и китайская демонстрируют значительное участие областей правого полушария, которые, как известно, участвуют в выполнении требований пространственного анализа применительно к словесно-слоговым символам, а также в более общих типах обработки. Многочисленные логографические знаки, требующие зрительной обработки, приводят к активации большей части обеих зрительных областей, а также важного теменно-височного отдела, называемого полем 37, который задействован в распознавании объектов и который, согласно гипотезе Деана, представляет собой главное место действия «нейронной обработки» в условиях грамотности.
Хотя все системы чтения используют некоторые части фронтальной и височной доли для планирования и анализа звуков и значений в словах, логографические системы, по-видимому, активируют очень конкретные части фронтальной и височной областей, особенно отделы, задействованные в навыках моторной памяти. Когнитивные нейробиологи Ли Хай Тан и Чарльз Перфетти из Питтсбургского университета отмечают важный момент. Эти области моторной памяти значительно больше активируются при чтении на китайском, чем при чтении на других языках, потому что именно так начинающие читатели овладевают китайскими символами: они их пишут, снова и снова. Так же овладевали своими символами шумеры. Они писали, снова и снова, на маленьких тренировочных табличках: «воистину было так».
Марианна Вулф. «Пруст и кальмар. Нейробиология чтения».