В 1971 году американский экономист и эконометрик Саймон Кузнец получил Нобелевскую премию за свою «эмпирически обоснованную интерпретацию экономического роста, которая привела к новому и более глубокому пониманию экономической и социальной структуры и процесса развития». Именно Кузнецу приписывают изобретение Валового Внутреннего Продукта, над которым он работал в конце 1930-х годов.
До его работы над ВВП размер экономики не имел статистического измерения. Проблема заключалась в необходимости свести разноплановое производство товаров и услуг к единому измерению, так чтобы яблоки и груши можно было складывать с автомобилями и грузовиками. ВВП – это стоимость всех товаров и услуг в экономике, измеренных в валюте страны, в данном случае в долларах США, потому что Кузнец работал на американское правительство. Кроме того, следовало принять в расчет государственное предоставление товаров и услуг, многие из которых предоставлялись конечным потребителям бесплатно. Решили включать их по фактической себестоимости.
ВВП может быть полезен для определения размера экономики в сравнении с другой, и он позволяет составить таблицу важности экономик относительно друг друга. Но экономисты кейнсианской школы превратили ВВП в важный, а сегодня – в важнейший статистический показатель для оценки эффективности макроэкономической политики. А так как ВВП не подразделяется на потребительский и правительственный, у политиков и их экономических советников быстро вошло в привычку допускать, что они имеют одинаковое экономическое значение. Это позволяет политикам тратить деньги, зная, что эти расходы способствуют «экономическому росту» в рамках статистики по ВВП в той же степени, что и увеличение производительности частного сектора.
Такое отсутствие субъективной оценки ВВП аналогично оценке компании по одному лишь балансовому листу. Балансовый лист может показать, что у компании есть производственные активы согласно цифрам в книгах, но ни один серьезный инвестор не примет бухгалтерскую информацию за чистую монету: он пойдет и посмотрит на грузовики, фабрики и оборудование в них, а затем сформирует суждение в соответствии с их состоянием и ценности для предприятия. Цифры в балансовом листе – не более чем бухгалтерская сбалансированность факторов производства. Так же и расчет ВВП производится на основании показателей некоторых компаний, которые являются динамичными, изобретательными и создают ведущие продукты.
Будут и другие компании, которые, чтобы остаться на плаву, зависят от правительственных субсидий: вероятно, они представляют меньшую ценность для экономики, но не для политиков, одобряющих субсидию. В этом случае нельзя сказать, что продукция этих субсидированных компаний нужна потребителям в производимом количестве или по цене, обеспечивающей прибыль. Есть и компании, чей результат зависит от государственных контрактов; контрактов, которые могут представлять или не представлять реальной ценности для экономики. Не стоит забывать о стоимости государственных услуг, навязываемых людям независимо от того, хотят они этого или нет, и которые в виде налогов потребляют финансовые ресурсы, которые в ином случае пошли бы на товары или услуги, которые людям действительно нужны.
С этим согласны и представители Австрийской школы экономики. Сам фон Мизес писал, что «попытка определить в денежном выражении богатство нации или всего человечества настолько же несерьезна, насколько и мистические попытки решить загадки Вселенной с помощью размеров пирамиды Хеопса». Но мы можем зайти еще дальше в этой критике, чтобы развеять иллюзии о том, что статистика по ВВП должна отражать объемы производства, и таким образом, являться адекватной мерой экономического роста.
Для этого нам нужно рассмотреть экономику со здоровой денежной системой, без изменения количества денег и банковского кредита, и со сбалансированными торговлей и притоками иностранного капитала. Если в последний день прошлого года ВВП составляет один миллиард денежных единиц, каким он должен быть в последний день года нынешнего? Он должен составлять тот же миллиард денежных единиц. Может меняться производственная деятельность, может изменяться соотношение между потреблением и сбережениями, может изменяться соотношение частного и государственного сектора в экономике, но если не меняется количество денег, ВВП должен оставаться таким же. Коррекция происходит на уровне цен, так что увеличение производства ведет к снижению цен, а сокращение производства – к росту.
Если понимать, что в системе здоровых денег ВВП не изменяется, становится ясно, что в режиме необеспеченных денег ВВП будет меняться, только чтобы отражать денежную инфляцию, независимо от уровня производственной активности. В этом случае просто увеличивается денежная масса, а влияние на цены конечных товаров имеет вторичное значение, как и в случае с системой твердых денег.
Но это еще не все отличия между двумя системами. В примере со стабильными деньгами цены со временем могут падать, благодаря чему возможность бизнес-инвестиций становится привлекательной для вкладчиков. Вкладчик получает не только скромные проценты, с годами покупательная способность его капитала увеличивается. По этой причине избыточный капитал продуктивнее инвестировать в сбережения, а не спекулировать на нем, с учетом гарантированного положительного эффекта, за исключением риска индивидуального предпринимательства.
В системе необеспеченных денег в эти отношения между вкладчиками и продуктивным вложением капитала вмешивается инфляция, поглощающая капитал, и дестабилизирующее влияние циклов, состоящих из бумов и спадов, вызванных кредитом. Когда вкладчики чувствуют потери капитала, они стремятся защитить его другими способами. А так как они, или финансовые посредники, действующие от их имени, все больше пытаются защитить свои сбережения от инфляции, происходит отток денежных накоплений из производственных капиталовложений. Вместо этого они находят применение в более спекулятивных видах деятельности, таких как торги на фондовых рынках и другими классами активов, извлекающих пользу от денежной инфляции.
Долгосрочные последствия демонстрируются на контрасте между экономиками, развивающимися, в первую очередь, за счет сбережений и потребления. В послевоенные годы Германия и Япония развили стойкую культуру экономии, процветавшую при нескольких правительствах, чья денежно-кредитная политика строилась на борьбе с инфляцией. Последствием этого была стабильность процентных ставок на уровнях, больше подверженных влиянию предложения и спроса на сбережения, нежели денежной экспансией центральных банков. Преимущества этих экономик, развивающихся за счет накоплений, соответствуют Теории капитала, разработанной последователями Австрийской школы экономики. Стабильность валютного курса и других факторов производства дала возможность развития промежуточных производственных процессов, и в результате как Германия, так и Япония превратились в мощные экономические державы.
Положение экономик, развивающихся за счет потребления, совершенно иное. В послевоенные годы правительства США и Великобритании (как пример) выбрали в качестве драйвера экономического роста денежную экспансию, взяв за основу кейнсианскую и монетаристскую макроэкономические политики. Традиция сбережений в промышленных инвестициях была неизбежно и существенно подорвана. Спад накоплений в обеих англо-саксонских экономиках был вызван денежной инфляцией и нестабильными для продуктивных капиталовложений экономическими условиями, вызванными увеличением денежной массы. И опять же это легко прослеживается из Теории капитала. Это привело к тому, что производство, под влиянием нестабильных затрат как на привлечение капитала, так и на другие факторы производства, сократилось, из-за чего эти экономики попадали во все большую зависимость от потребления.
Растущий пул спекулятивного капитала
Попытки управлять статистикой ВВП посредством вливания необеспеченных денег не только исказили отношения между настоящими сбережениями и капитальными инвестициями, они также привели к постоянному наращиванию спекулятивного капитала, как было упомянуто выше. По этой причине денежная экспансия не ведет к увеличению ВВП автоматически. Пока существует эта утечка, денежную массу придется расширять еще более агрессивно, чтобы повышать эту цифру. И здесь проявляется защитный механизм. Чем больше денежной массы поступает в экономику, тем больше поглощается капитала из частного сектора, и, таким образом, денежная экспансия больше поощряет финансовую спекуляцию, нежели производительные капиталовложения. Дальнейшие инъекции необеспеченных денег попросту прекращают повышать статистические показатели ВВП.
Вряд ли это помешает экономической политике пытаться наращивать бухгалтерскую сбалансированность ВВП: кейнсианство и монетаризм, по большей степени, основаны на иллюзии, что статистические показатели ВВП реально отражают экономический рост, а не просто прирост денежной массы в экономике. Единственное, что способно остановить этот процесс – потеря веры в покупательную способность необеспеченных денег. Только тогда, в результате «вскрытия», экономический истеблишмент и все население в целом поймут очевидность этой ошибки – принятия бухгалтерского тождества за нечто реальное.