Введение евро стало завершающим этапом создания европейского внутреннего рынка. Еврозона появилась как политическая юрисдикция, соответствующая идеалу свободной от политики рыночной экономики: политэкономия без парламента и правительства, хотя и состоящая из еще формально независимых национальных государств, которые, впрочем, навсегда отказались от собственных валют и тем самым лишили себя возможности использовать девальвацию в качестве средства для улучшения экономического положения своих граждан.
Это позволило евро строго в соответствии с неолиберальной программой устранить возможности политического самоуправства из конституции общего рынка, а правительства государств-членов, в обязанности которых входят вопросы занятости, благосостояния и социальной защиты населения, вынуждены теперь, используя неолиберальный инструментарий, осуществить внутреннюю девальвацию: повысить производительность и конкурентоспособность за счет более гибких рынков труда, низкой заработной платы, увеличения продолжительности рабочего дня, более широкого участия на рынке труда, а также государства всеобщего благосостояния, перенастроенного на рекоммодификацию.
Сегодня введение евро может служить примером того, как должно перестраиваться общество — в данном случае высокогетерогенное, транснациональное общество еврозоны — в рамках «легкомысленного эксперимента» в духе политико-экономической идеологии, превратившейся в религию, в рыночное общество, как обозначил Поланьи, в соответствии со схемами стандартной модели экономики независимо от многообразия структур, институтов и традиций. Устранение девальвации в качестве инструмента национальной экономической политики представляет собой не что иное, как прививание единой экономической и общественной модели всем странам, подчиненным единой валюте; оно подразумевает возможность быстрого сближения их социальных систем и жизненных укладов и форсирует этот процесс.
Одновременно оно выступает дополнительной движущей силой той универсальной экспансии рынков и рыночных отношений, которую называли капиталистическим завоеванием, стремясь — в манере, обозначенной Поланьи как «планированное laissez-faire» — с большей или меньшей степенью насилия заменить государства и политику при помощи рынков и их саморегулируемой автоматики. В этом отношении устранение девальвации подобно отказу от золотого стандарта XIX в. — в «Великой трансформации» Поланьи блестяще анализирует его разрушительное воздействие на способность возникавших тогда национальных государств защитить свои народы от непредсказуемости свободных рынков, а также воздействие этой эффективности на стабильность международных отношений.
Оглядываясь назад, в европейских формах проявления экономического, финансового и фискального кризиса несложно распознать манифестации политического протестного движения против институализированного рыночного фанатизма внутри пространства единой валюты. Еще до недавнего времени — до назначения комиссаров Пападемоса и Монти осенью 2011 г. — Европейский валютный союз состоял исключительно из демократических стран, правительства которых не могли или не хотели объявить войну своим реально существующим «государственным народам», которые все еще фундаментально отличаются от воображаемых моделей народов чистого учения рыночного капитализма, и провернуть их через ряд реформ, предписанных брюссельскими технократами и абстрактно рассуждающими экономистами.
Как и предыдущие протестные движения, национальные государства, сплоченные под властью евро, не всегда придерживались политической корректности или экономической рациональности; в отличие от политики laissez-faire, как показал Поланьи, сопротивление общества рынку возникает спонтанно и несогласованно. Это привело к возникновению бюджетных дефицитов, государственных долгов, кредитных и ценовых пузырей в тех странах, которые не хотели двигаться в предложенном им темпе капиталистической рационализации жизненных укладов и жизненных миров и чей урезанный политический инструментарий, предназначенный для собственной защиты, не оставил им ничего кроме постепенного накапливания системных функциональных нарушений, которые уже на протяжении нескольких лет угрожают разрушить европейский союз государств и подорвать послевоенный мир между европейскими нациями.
Происходящее сегодня напоминает ожившие иллюстрации к книге Поланьи. Сопротивление народов, представленных своими национальными государствами, против подчинения собственной жизни международным законам рынка воспринимается ecclesia militans (воинствующей церковью) международной религии рынка как проблема неуправляемости, которая должна и может решаться путем дальнейших реформ подобного рода, путем давайте еще: посредством создания новых институтов, которые исторгнут последние остатки национальной способности к артикуляции и политического самоуправства из системы; с помощью рациональных стимулов, в том числе негативных — в виде денежных штрафов, призванных возместить безмолвное принятие судьбы, предопределенной рынком. Таким образом, на протяжении десятилетий жесткая экономия продолжит оставаться реальностью для простых людей в странах, которые были определены рынком как неконкурентоспособные, а «легкомысленный эксперимент» по введению единой валюты в рамках гетерогенного, мультинационального общества будет признан успешным. В конце концов, после проведения реформ нации не сразу, но согласятся с политической экспроприацией либо потому, что им не останется ничего другого, либо потому, что в ходе рыночно ориентированного неолиберального сближения они все-таки придут к рыночной рациональности и, изведав ее в достаточной степени, начнут прислушиваться.
Правда, пока в это остается только верить, потому что увидеть его воочию все еще не представляется возможным. Увидеть же можно растущее количество конфликтов между народами Европы и выяснение того, кто и сколько кому должен, с одной стороны, за реформы, с другой — за компенсационные выплаты, кто должен нести расходы за простых «маленьких» людей и кто — за «больших» и получать от этого выгоду. Тот, кто тверд в своей вере, может надеяться, что реально существующие «государственные народы» Европы когда-нибудь — а в моделях стандартной экономики, в которых время вообще не предусмотрено, «когда-нибудь» всегда означает «сейчас» — будут соответствовать свободному рынку и сольются с моделью народа, объединившись в рамках рыночной справедливости. Те же, кто не принадлежит к данной церкви, не перестанут удивляться власти иллюзий и страха перед тем, что может натворить теория не от мира сего.